- Не врёт! - подтвердил Винноцветов. - А сверзился он из–за гордости. Я получил новое назначение, а на моё место заступило лицо со связями, но знаний и способностей недостаточных. И, как водится, первую же свою ошибку прикрыло тем, что спихнуло вину на нижестоящих, в том числе, на Рыбаря. На него наложили взыскание, но виновный начальник позаботился, чтобы обиженный агент получил двойное месячное жалованье. Проглоти пилюлю с сахаром и будь доволен! Такое было всегда и всегда будет.
Но наш друг горд, как истинный, кха–кха, барон Вольдемар фон Риббек. Подал на высочайшее имя челобитную с описанием просчётов начальства, не забыл указать на собственные заслуги, да ещё и предложил рекомендации… Разумеется, вылетел с треском.
Винноцветов закончил рассказ размышлением:
- Поменялось многое… и, тем не менее: простят ли его эсеры? Партийные амбиции, к несчастью, продолжают торжествовать. Весьма будет жаль, коли повесят. Донельзя глупейший конец для столь замечательного лица.
6
Добровольцы сидели на траве, рядком вдоль вагона, ели из котелков кашу. Обед. До каши выпили самогонки. Лушин захмелел, лицо стало одновременно и бестолковым, и озабоченным. То и дело вперял взгляд в Ромеева. Наконец сказал:
- Я давеча с ротным со… собеседовал. Его вызывали в штаб полка. Насчёт… этого… тебя.
Ромеев перестал есть, в ожидании молчал, не глядя на говорившего. Тот рассудительно поделился:
- Я думал: упредить, нет? - показал ложкой на Сизорина: - Вот он - безотцовщина. Ты его от смерти увёл! Я со… сострадаю. А то б не упреждал.
- И что ротному в штабе сказали? - спросил Шикунов.
- Нехорошее, - Лушин увидел в ложке с кашей кусочек варёного сала и с удовольствием отправил в рот. - Заарестовать могут его, - кивнул на Ромеева.
Еда заканчивалась в молчании. Сизорин сидел сбоку от своего спасителя, посматривал на него страдальчески, точно на умирающего в мучениях раненого, прижимал локоть к его локтю.
Шикунов, упорно называвший Володю на "вы", обратился к нему:
- Вы бы разъяснили нам…
В ответ раздалось:
- Чё долго суп разливать? Дела старые. Но сейчас всё по–другому! Как мне ещё молиться, чтоб дали поработать, а уж после считались?
Было решено послать в штаб Быбина. Ему там доверяют: расскажут…
Ромеев лег навзничь прямо на тропинке меж запасных путей. Чтобы его не тревожили, Сизорин встал подле. Солдаты из других вагонов обходили
лежащего, не придираясь, не задавая вопросов; понимали: без причины никто эдак не ляжет. А причина сама разъяснится.
Вернулся замкнуто–напряжённый Быбин, не спеша полез в теплушку. Остальные последовали за ним. Быбин, никому не отвечая, дождался Ромеева и как бы выговорил ему:
- В прежнее время ты каких–то эсеров под казнь подвёл? Ожидают самого Роговского. Он под Самарой, с проверкой. Начальник высокий. Прибудет, ему скажут, и он, надо понимать, велит тебя накрыть. Ротный поведёт в штаб: вроде б, чтоб ты рассказал, как вы с Сизориным от красных ушли. А в штабе будут наготове…
Добровольцы дружественно теснились вокруг Володи. Чувствовали: с ними не ловчит. За сутки, что он провёл среди них, ощутили: не корысть заставляет его так переживать. А что чья–то смерть на нём - теперь такое не в диковинку.
- Делов тобой, кажись, наделано, - снисходительно упрекнул его Быбин. - Но ты это прекратил - взялся красных убивать. Нам польза. Вот и начальник штаба говорит: нашли, когда мстить. Не нравится ему это. И правильно.
Кругом взволновались: а то нет?! Человек сам пришёл, сам открылся - и нате!..
Шикунов предложил Володе:
- Вам бы скрыться…
Это подхватили.
- Печалуюсь я… - Ромеев произнёс слово "печалуюсь" с таким горьким, болезненным выражением, с каким мужик говорит об утрате коня. - Об одном–едином печалуюсь: шпионам полная воля и возможность!
Выдохнул жарко:
- Желаете, докажу? Всё равно ж на месте сидите.
7
Пойти с Володей решилось человек семь–восемь. Он оправил гимнастёрку, прихватил винтовку - солдат, каких масса вокруг.
На станции Самара - шесть платформ, откуда то и дело отходят составы с войсками. Около часа Ромеев и его команда ходили в толчее по платформам. Кое–кому это наскучило, с Володей остались четверо. Его шёпот заставил их замереть:
- Определённо! - отчётливо и непонятно прошептал он, указал взглядом на высокую миловидную барышню в шляпке с вуалью, в перчатках. Она спрашивала офицера, какой полк погрузился в эшелон, куда следует. Ей нужно - объяснила - разыскать прапорщика Черноярова.
Молодой офицер любезен. Хорошенькой незнакомке так приятно угодить! Мадмуазель не знает, в каком полку служит прапорщик Чернояров?
- Ах… я не разбираюсь… кажется, в Шестом…
Офицер улыбается: разумеется, мадмуазель и должна быть беспомощной в подобных вопросах.
- Шестой Сызранский сегодня уже отправлен в оренбургском направлении.
О, как жаль! Барышня расстроена. Прощается. Пошла.
Ромеев "отпустил" её шагов на пятнадцать, неторопливо двинулся следом; спутники - за ним. Она, обронил негромко, уже им попадалась: на второй платформе и на четвёртой.
- Правильно, - подтвердил Быбин, - припоминаю.
Лушин с недоверчивостью возразил:
- Барышень тут немало.
- Ну, я‑то не спутаю! - обрезал его Ромеев. Доказывал вполголоса: - Зачем ей: что за часть? куда? Офицерики рады потоковать: тетер–рева! И не вдарит в башку: не знаешь, в каком полку служит, чего ж спрашивать - какой полк грузится да куда едет? Мокрогубые! По виду, по обхожденью, она - ихняя. Каждый представляет свою: эдак, мол, и его бы искала. С того языком чешут.
- В дружину сдать бы… - заметил Шикунов.
Володя оборвал:
- Погодь! Я взялся доказать - и я вам докажу безупречно! Не её одну подсёк. Ещё "лапоть" один тыкался…
Послал Сизорина приглядывать за барышней, с остальными поднырнул под стоящие поезда. Вышли на третью платформу, потолкались.
- Вот он! - бросил Ромеев. - Подходим неприметно, порознь.
***
Пожилой бородатый мужичонка в лаптях, с набитой кошёлкой, маячил перед составом, на который погрузили сорокачетырёхлинейные гаубицы и упряжных лошадей. Подойдя к субтильному курносому юнкеру не старше восемнадцати, спросил:
- Господин, это будет не Пятый ли полк?
- Нет.
- Сынок у меня в Пятом Сызранском. По своей охоте пошёл! А я на работах был в Мелекессе, не привелось и проститься. А добрые люди скажи: в Самаре ещё Пятый–то. Привёз, чего старуха собрала…
- Пятый Сызранский полк - во Второй дивизии, - сухо сообщил юнкер.
- А это какая?
- Другая.
- На Уфу едете? Я чего спрашиваю–то. Охота, чтоб сынку выпало - на Уфу. Там места больно хлебные. И коровьим маслом заелись. Вам, стало быть, туда? Счастье, коли так…
Юнкер важно прервал:
- Вы рискуете жизнью! - ему впервые выпал случай "сделать внушение". - Вы - в расположении Действующей Армии, здесь нельзя вести расспросы! Приехали к сыну, а ни его не увидите, ни домой не вернётесь. Вас могут р–р–расстрелять на месте!
- Спаси, Святители… - мужичонка низко поклонился; крестясь, засеменил прочь.
Ромеев послал Шикунова следить за ним. Пояснил: для "полного букета" надо еще "мальца" посмотреть - давеча приметил. Должен где–то здесь крутиться.
"Мальца" нашли на шестой платформе. По виду - уличный пацан лет четырнадцати. Переминаясь с ноги на ногу, разговаривал с добровольцем, на котором военная форма висела мешком. Лет около тридцати, с интеллигентным лицом, в пенсне - по–видимому, учитель. Парнишка спрашивал его, указывая на эшелон с пехотой:
- Дяденька, это на Уфу? Я батю ищу! Сказывали - его на Уфу. Какой полк–то? Мой батя в Сызранском…
Доброволец вежливо ответил: полк - Седьмой Хвалынский, следует в сторону Оренбурга.
- Не до Павловки? Сказывали, там биться насмерть будут. За батю боязно. Мать хворая лежит, какой день не встаёт…
На плечо мальчишки легла рука Ромеева.
- Здорово, Митрий!
- Ванька я, - зорко вгляделся в незнакомого военного.
- Отец, говоришь, следует на Уфу? А сам боишься, что его убьют под Павловкой. Направления–то разные.
У паренька в руке - бумажный свёрточек. Протянул:
- Крестик серебряный на гайтане. С иконкой! Святой Михаил Архангел! Мать наказала отца найти - передать…
- Идём к отцу! Ждёт, говорю! - Ромеев взял пацана за запястье. Сообщил
добровольцу: - Украл крестик только что. У контуженого взял обманом.
Солдат в пенсне остался стоять - с выражением растерянного недоверия.
Мальчишка пронзительно вскричал:
- Люди добрые! Караул!! - тут же смолк от жгучей боли в руке.
- Сломаю грабельку! - раздалось над ухом.
Быстро шли сквозь толпу.
- Воришка это! Воришка! - внушительно охлаждал Быбин тех, кто порывался вступиться. Ромеев велел ему отвести "шкета" к багажному помещению вокзала, ждать там. Лушина послал найти Шикунова: вдвоём они должны взять "лаптя", тоже доставить к багажному.
- Я туда же бабёнку приведу! - шепнул Володя, побежал.