- Петроград и Москву пришлось уступить в пользу демократии. Не забывайте, что мы социалисты, - иронично улыбнулся Савинков. - Но всё остальное - тылы, военные заводы, снабжение, железные дороги, суды - под единую руку. Да, пускай и тройную. И-и... - помедлил он, - непременный, поголовный арест и предание суду военного трибунала всего петербургского Совдепа! Со всеми Ульяновыми и Бронштейнами.
- Неужели и на это согласился? Ведь Керенский - и сам член Совдепа. Он туда на цыпочках бегает!
- Ошибаетесь, Лавр Георгиевич, - с той же улыбкой возразил Савинков. - Не бегает, а ездит в Смольный на автомобиле императрицы Марии Фёдоровны. В остальном вы правы: этот Троцкий, со своим клоком бородёнки, топает на премьера ногами и орёт: "Продались царским генералам! Вы не революционер, вы - контр!.."
- И что же?
- Утирается премьер рукавом... и надирается кокаина... Уж лучше бы русской!
- Не откажите в любезности, Борис Викторович. Да и время - самое обеденное.
Уже позднее, пообедав и начитавшись телеграфных лент, которые были мрачнее одна другой, Корнилов скупым штабистским росчерком двинул по карте свои войска:
- Хотя основная армия разложена и развалена, я ручаюсь за несколько ударных батальонов... ну знаете, моего собственного имени. Правда, они на фронте исполняют роль заградительных отрядов, но что же делать - придётся. Дальше! - продолжал он передвигать карандаш по карте от австрийской границы к Петербургу. - Ближние части, псковских, новгородских и прочих гарнизонов, никуда не годятся, они во власти ваших совдепов... Извините, - поправился он тактично, - петербургских совдепов. И потом, для стремительного захвата городов необходима конница, она больше бьёт по воображению, да и передвигается в четыре ноги. К сожалению, и гвардейская конница не оправдывает своего овса - помните, в бытность вашу комиссаром, кирасиров в Бердичеве? Вот-вот, - горько ткнул он, как штыком, сломавшимся карандашом. - Надёжны и дисциплинированны только кирасиры Его Величества... - по прежней привычке сказал он. - Да, этих можно двинуть на Петроград. Да, Жёлтые кирасиры вместе со своим командиром князем Бековичем-Черкасским грудью пойдут на Совдеп! Но этого мало. Я вынужден буду двинуть и Дикую дивизию...
- Но что скажут мои любимые демократы?! - в притворном ужасе спросил Савинков. - Инородцы освобождают Россию?!
- Дорогой Борис Викторович, когда вы за своё бомбометание сидели в севастопольской военной тюрьме, не всё ли равно было, кто откроет дверь смертной камеры? Татарин? Хохол? Грузин?.. Конечно, я понимаю вас... политиков петербургских... - досадливо взял Корнилов новый карандаш. - Дикая дивизия не пойдёт первым эшелоном, будет как резерв, на зачистку, так сказать. Есть ещё хороший конный корпус - общевойсковой, без инородцев. Есть армейские, вполне боеспособные части генерала Крымова... вы его знаете, отличный боевой генерал…
- Вне всяких подозрений.
- Видите, уже кое-что набирается. Вам, безбожнику, я всё-таки скажу: с Богом! Но... - замедлил он стремительное движение к Петрограду карандаша, - если корпус Крымова, пехотный всё-таки, не успеет подойти, если ваши совдеповские железнодорожники утворят какую-нибудь сволочную забастовку и не поспеют даже кавалеристы, если наш любимейший премьер не получит вовремя достаточную дозу кокаина и утворит нечто бабье-демократическое... это будет... полной катастрофой. Полным крушением и фронта и тыла. Я оголяю фронты, чтобы спасти тылы России. Вы понимаете это?!
- Я понимаю, прекрасно понимаю вас, Лавр Георгиевич, - в полный, хоть и невысокий свой рост, как раз под Корнилова, встал Савинков над картой, давая понять, что штабные учения покончены. - И заверяю: сделаю всё, и даже больше, чем всё, чтобы вашими силами смести совдепы. Безбожник, но тоже говорю: с Богом!
Они ещё раз пожали друг другу руки, и Савинков, не теряя времени, двинулся со своим министерским вагоном в обратный путь.
В поддержку юнкерам Патин взял ещё десяток казаков и несколько дополнительных пулемётов.
- Может, сразу уж блиндированный поезд? - сев наконец-то за походный стол, спросил Савинков.
- Не торопите, Борис Викторович, - отставил рюмку Патин. - Может дойти и до блиндированных...
- Не каркайте, поручик. Пейте.
- Пью, мой генерал!
- Я бы мог и обидеться за это!..
- Ну что вы, Борис Викторович!.. Просто не хочется мрачных мыслей. За счастливую дорогу! - махнул он рюмку, доставая папиросу.
- За счастливую, - неторопливо посмаковал Савинков и закурил сигару.
Истинно на счастье заторов и задержек на обратном пути не было.
VIII
- Безумец-самодержец... и раб большевиков!..
- Что? Что вы сказали, Борис Викторович?..
Ведь слышал, а притворяется глухим. Артист! Вот только сумеет ли доиграть свою роль там, в Смольном?
Савинков отговаривал: о чём можно было сейчас договариваться, о чё-ём?! Полки и дивизии Корнилова, пока что негласно и незаметно, подвигались к Петрограду. Надо было ставить последнюю точку - вводить военное положение. Министры прибыли на заседание все, как один, кроме Чернова, который отирался, видимо, у Троцкого. Они знали, что должно произойти, и были сумрачны, серьёзны и неразговорчивы.
Через полураскрытую дверь большой министерской приёмной Савинков слышал звонок, слышал бессвязные и торопливые оправдания Керенского, а потом и его панические сборы. Не иначе как на пожар?
Но пожара никакого не было. Просто в Смольном, видимо, уже прослышали, что батальоны, корпуса и дивизии умевшего держать своё слово Корнилова, при всём нынешнем саботаже и беспорядках на дорогах, уже высаживались на подступах к Луге. Собственно, шли они хоть и скрытно, но с ведома и согласия Керенского, более того, для прямой защиты правительства... от распоясавшихся мародёров и анархистов. Так в узком кругу договорились - если топот корниловской конницы дойдёт до ушей Совдепа. О самом Совдепе, разумеется, и речи не было.
Всё это время Савинков с внутренней дрожью на невозмутимом лице подталкивал и подталкивал продвигавшиеся к Петрограду эшелоны; медленно, теряя по дороге прежнюю корниловскую дисциплину, но всё же шли они по тайному уговору. К тому же распускался слух, что тут будет контрнаступление на немцев. Само собой, укрепляется прибалтийский фронт.
Сам Корнилов задерживался в Ставке. Там и все штабные связи, там и безопаснее. Именно с этой целью предполагалось, что сразу после заседания правительства и сам Керенский уедет в Могилёв, под защиту корниловских штыков. Военное дело пусть делают военные. Правительство пусть переждёт смутное время, а заодно без всяких телеграфов и переписки состыкуется с Корниловым. Всё ясно и понятно.
Савинков оставался в Петрограде, в самом пекле закипавшего котла. Он самолично выбрал эту жертвенную роль; тут же, без промедления, по указу Керенского должно было последовать назначение его петроградским генерал-губернатором - фактическим правителем революционного змеюшника и всех прилегающих к нему провинций. Он уже создавал несколько ударных отрядов, которые становились под его беспрекословное начало. Главный - отряд Патина; именно ему и предстояло арестовать посидельцев Смольного. Судьба Совдепии оказывалась в полных руках Савинкова.
Но руки-то, руки... пока связаны!.. И развяжет ли их Керенский, побежавший... за советом в Советы?!
Тут была горькая ирония, в благополучном исходе которой Савинков сильно сомневался...
Как ему только что сообщили, корниловцы наступают уже не таясь, а правительственного Декрета о военном положении всё нет и нет. В таком случае против кого же идут они? Кого защищают?!
Да, дела такие: министры, даже премьеры, как напроказившие школьники, держали ответ перед Смольным... Троцкий тряс бородёнкой и кричал:
"Что вы себе позволяете, гражданин Керенский?!"
"Но ведь, собственно, ничего и не произошло..."
"Ни-че-го? И это после того, как Корнилов, по сговору с Савинковым и, возможно... лично с вами!.. бросил на революционный Петроград своих черкесов?!"
"Черкесы, говорят, далеко..."
"Ах, говорят! Ах, далеко! Они ещё не в Смольном! Они ещё и ваше... временно-сраное!., правительство клычами не изрубили?! Ждите мясорубки. Но мы, сознательные революционеры, ни под штыки, ни под сабли не пойдём. Сами возьмём их в штыки. Я! Лично я возглавлю оборону Петрограда!"
"Именно это мы и предполагали, назначая от имени правительства полномочного генерал-губернатора..."
"Савинкова? Он - предатель. Он - заодно с Корниловым. Арестовать Савинкова!"
И слышно, как с грохотом мчатся набитые матросами грузовики. Смешно, не на того напали! Пока возьмут Савинкова, можно и послушать, что там мямлит серо-землистый, дрожащий премьер... Ого, на него уже в открытую топают ногами, а матросы перед самым носом потрясают маузерами. У Бронштейна клок бородёнки, задранный кверху из-за малого роста, исходит огненной революционной пеной:
"Вы сами продались царским генералам! Вы... лично ответите перед революционной совестью!"
"Нет, моя революционная совесть чиста. Я сам только что утром услышал о наступлении Корнилова на Петроград. Возвратясь в Зимний, я сейчас же выпущу воззвание... заклеймлю Корнилова изменником и предателем... Арест! Да, отдам приказ об аресте".
"Это уже лучше. Но - пришлите воззвание в Смольный, для корректуры. Всё!"
Премьер и тому рад, что жив остался. Вихрем обратно, за стол заседаний, где уныло торчали ничего не понимавшие министры. Они уже свыклись с военным положением, которое должны объявить, а тут...
- Корнилов - предатель. Изме-ена. Срочно воззвание! Все на защиту Петрограда! Корнилова - отстранить, арестовать. Я сам буду Главнокомандующим!