- Отличный! - поправил Головин. - Вчерашние "юнкерс" и "мессершмитт" - восьмой и девятый самолеты на ее боевом счету. Растет… В бою чертовски ловка. Капитан Никитин блестящую характеристику дал для представления ее к очередной награде.
- Сегодня она будет на задании? - полюбопытствовал Славин и покосился на Сазонова, что-то подсчитывавшего на листке блокнота.
Смирнов кивнул:
- Обязательно.
- Интересно взглянуть!..
- Почему она вызвана на задание, если ее машина вчера вышла из строя? - спросил Головин.
- Машина в строю, товарищ генерал. Сводку о материальной части вам передадут через час. Повреждения оказались под силу нашим механикам. Справились…
- Кстати, полковник, надо представить к награде ваших механиков. Когда они успевают с ремонтом, я, честно говоря, не понимаю!
- Представлю… Люди действительно золотые, - согласился Смирнов.
- Кто механик быстровской машины?
- Сержант Кузьмин.
- Тот, что вечно улыбается?
- Он самый…
- Представьте его к "Красной Звезде". Он ее давно заслужил.
6
Подложив тормозные колодки под колеса самолета, Кузьмин опробовал мотор на предельных оборотах. Мотор был в полном порядке. Затем вместе с оружейниками сержант развернул истребитель в направлении моря и помог отрегулировать пулеметы.
Внимательно проследив за подготовкой самолета, Быстрова отправилась в штаб, успокоенная и довольная. Машина снова была в строю. Кузьмин проводил летчицу до часового. Вернувшись к самолету, подтянул маскировочную сеть, потом неторопливо зашагал в каптерку. Он принес оттуда в консервной банке быстросохнущую красно-коричневую нитрокраску, сел на крыло машины, вытащил из бумажника небольшую кисть с отрезанной на две трети ручкой и, мурлыкая песню, стал освежать под линией выхлопных труб семь закопченных звездочек. Подновив их, старательно вывел еще две - по числу сбитых Наташей самолетов.
Кузьмин так увлекся работой, что не заметил, как подошел механик никитинского "яка" старшина Дубенко, веселый, задорный украинец.
Решив подшутить над товарищем, Дубенко нарочито громко и отрывисто чихнул.
Кузьмин вздрогнул:
- Тьфу ты, пропасть! Чего заявился?
- Пришел подывиться, як ты малюешь, - засмеялся Дубенко. - Бачу, настоящим живописьцем стал!
- А как же! Приходится… Видишь, семейство у Натальи Герасимовны прибавилось. Зорюшка звездочку родила…
Он снова углубился в работу. Дубенко молча наблюдал за ним. Так прошло минут пять. Наконец Кузьмин дорисовал последний уголок девятой звездочки и, разглядывая ее, громко вздохнул.
- Упарился? - спросил Дубенко.
- Нет, не то. Делаю, а боюсь…
- Чего боишься? Дело доброе.
- Кроет меня Наталья Герасимовна за это доброе дело. Не соглашается в открытую счет вести.
- А ты не слухай! Ведь намалювал все же?
Кузьмин о чем-то подумал и тихо предложил:
- Ты бы и своему вывел…
- Да, надо бы, - согласился старшина. - Ему двадцать три положено!
- Вот и сделай!
Дубенко нерешительно посмотрел на трафарет звездочки, аккуратно вырезанный в куске промасленного картона.
- Хиба по ней просто малювать?
- Конечно просто. Расчерти так же и ножиком вырежь.
Старшина взглянул на друга ясными, наивными глазами:
- А зачем? На что мэни цэ дило робыть, коли твоей одолжиться можно? Разве не одолжишь?
- Ох и ленив ты, зажирел совсем! - покачал головой Кузьмин. - Тебя бы на корде погонять, как застоявшегося коня.
- Щось тэбэ моя личность беспокоит?
- Личность! Не личность, а… Я бы сказал тебе… - Кузьмин махнул рукой. - Бери трафарет, кисть и краску! Тут ее на сто звездочек хватит… Только густо не мажь, а то потечет с нижних уголков.
Дубенко осторожно взял из рук товарища все живописное "хозяйство", показавшееся ему сложным и каверзным. Хмуро глядя внутрь банки, он наклонял ее в разные стороны, проверяя густоту краски, которая, по словам Кузьмина, могла потечь с нижних уголков звездочек. Постояв так с минуту и не сказав ни слова, старшина нерешительно поплелся к машине Никитина, будучи не в силах оторвать озадаченный взгляд от банки с краской: она почему-то смущала его больше всего.
- Не накриви, смотри! - крикнул ему вслед Кузьмин.
Дубенко остановился. Сознание новой опасности заставило его съежиться и вобрать голову в плечи. Наконец он повернулся к товарищу:
- Слухай, ты иди сам разметь. Начало хоть покажи: я же цэ дило сгублю!
Кузьмин добродушно сплюнул:
- Ну и родила ж тебя мама, косолапого такого!
Он отправился вслед за другом, с улыбкой разглядывая здоровенного, но такого беспомощного Дубенко, а тот шел вперед и, не оглядываясь на Кузьмина, исподтишка довольно посмеивался: "Ух, и добрый же и уступчивый ты хлопец!"
Подойдя к никитинскому самолету, Кузьмин забрался на крыло и, не найдя в карманах карандаша, потребовал его у Дубенко.
- Погоди, я ж буду помогать. Очень ты быстрый… Недаром у Быстровой…
Дубенко снял пояс, расстегнул воротник, по-хозяйски, не спеша засучил рукава, словно готовился пахать землю или колоть дрова. Капли пота выступили на его толстом, добродушном лице. Он сопел, тяжело дышал.
- Что тебя в жар бросает?.. Январь на дворе! - улыбнулся Кузьмин.
- Цэ не двор, цэ Кавказ. Январь здесь не шибко дюжий. Як апрель… То меня страх берет, что хочешь ты гвардии старшину Дубенко в маляры обучить. Ну, нехай, забавляйся! И я доберусь до тебя когда-нибудь.
Вытянув из кармана огрызок тупого карандаша, Дубенко подал его Кузьмину.
- Двадцать три, говоришь? - спросил тот.
- Точно!
- Тогда давай быстрей в каптерку за бечевкой. И кусок мела прихвати. Отобьем строчки - так вернее будет…
Не желая попасть одетым не по форме на глаза кому-нибудь из начальства, Дубенко начал приводить себя в порядок. Застегивая пояс, он напевал "Ой, у лузи" и глядел исподлобья на Кузьмина. Идея отбить линии шнуром ему понравилась. Только поэтому он не спорил.
Одернув гимнастерку, старшина вразвалку зашагал к маячившей вдали каптерке. А Кузьмин, сидя по-турецки на плоскости истребителя, укоризненно покачивал головой, глядя на друга через лохмы маскировочной сетки.
7
Время близилось к двум часам дня.
В комнате Горюнова собрались восемь офицеров-летчиков. Они сидели на диванах и у столика под филодендроном и по привычке подшучивали друг над другом. Летчики держались с завидной легкостью и простотой, словно ничто их не угнетало, не заботило. Порой в тишине горюновского кабинета вспыхивал сдержанный смех. Это капитан Никитин, теребя волнистый чуб, свисающий до самых глаз, рассказывал какую-то забавную историю, а слушатели, опершись локтями о колени и подавшись вперед, внимательно следили за рассказом, стараясь не пропустить ни одного слова.
Наташа вошла, когда круглые часы на стене показывали без трех минут два. В кабинете Смирнова все еще находились летчики первой группы, вызванной на тринадцать тридцать.
Подойдя к столу Горюнова, доложила:
- По приказанию командира полка к четырнадцати ноль-ноль капитан Быстрова явилась.
Горюнов взглянул на часы и обвел взглядом присутствующих. Убедившись, что вызванные летчики первой эскадрильи все налицо, он потушил папироску, поправил пепельницу, подхватил со стола папку и направился в комнату Смирнова, откуда уже начали выходить летчики первой группы.
Наташа подошла к товарищам по эскадрилье, села на плетеный диванчик рядом с Никитиным.
- Пристраиваетесь? - спросил тот.
- Привычка! - ответила она.
- Какая?
- Пристраиваться к ведущему.
- И только?..
- К сожалению, да!
- Судя по всему, нервничаете? Оно и понятно: отдыха нет. Машина готова за сутки. Быстро ее…
- Очень быстро!
- Наверное, оттого, что вы - Быстрова?!
- Ново сострили! Когда разрешите посмеяться?
- Не успеете… Сейчас пригласят на задание…
Летчики с любопытством слушали шуточную пикировку между Никитиным и Быстровой и улыбались, предвкушая дальнейшее развитие событий.
- Мечтаю, чтоб скорей!
- Не знаю, мечтаете или нет, а будьте любезны! - Никитин откинулся на спинку диванчика. - Хватит, погуляли!
- Меньше вашего. Забыли, сколько времени прошлый раз вашу машину в порядок приводили? Пять дней в ремонте стояла, а вы изволили отсыпаться и в шахматы играть, благо не умеете, и поцарапанное ребро то йодом мазали, то стрептоцидом присыпали…
- Э-э! То особая статья! Повредил машину, не совсем верно рассчитал с тараном. Каюсь, но мне простительно: я в область сердца ранен был.
- Какой-нибудь особой?
- Не особой, а осколком…
- И живы остались только потому, что сердце к тому времени в пятки ушло?
Летчики рассмеялись. Смуглый, с огромными глазами, веселый и жизнерадостный старший лейтенант Мегрелишвили поднял руку и задорно провозгласил:
- Капитан Никитин, сдавайтесь! Наталья Герасимовна сегодня злее!
Уж так повелось, что именно он присуждал им "победы". Ни Наташа, ни Никитин не спорили с Мегрелишвили. Они всегда подчинялись его решениям.
Подобные "бои" Быстровой и Никитина возникали довольно часто. Со временем они перешли в привычку, потом в потребность. И теперь два капитана без словесных драк не могли обходиться, словно они восполняли им что-то неуловимо недостающее в жизни.
- Говоришь, сдаваться? - сморщился Никитин. - Ну ладно, пусть радуется… Сдаюсь!..
Он повернулся к Наташе, тихо произнес:
- Если когда-нибудь пойдешь на таран, увидишь, как трудно высчитывать сантиметры. Подрубить врага, сохранив свою машину, не так просто.