* * *
Катер медленно подходил к упрямо державшемуся на воде немецкому летчику.
Шведов приказал Горлову, Усачу и Храпову.
- Принять на борт.
- Есть, принять на борт! - пробасил Усач.
- Эй, фриц, гут морген! - сидя на приспущенном трапе возле самой воды, крикнул Горлов.
Усач перегнулся с палубы, проворно схватил немца за воротник и приподнял из воды, а затем, подхватив на свои могучие руки, втащил на палубу и поставил на ноги. Горлов и Храпов выловили парашют.
- Нешто это человек? Каракатица! - оценил Усач пленного майора с крестом.
Алексеев расстегнул кобуру немецкого майора, достал из нее пистолет и сунул себе в карман.
Горлов повернулся к стоявшему тут же Шведову:
- Поглядите, товарищ штурман, с крестом. Не иначе как ас.
- Там разберемся… - ответил Шведов. - Пленного обыскать. Дать сухое белье и двести водки. Документы тщательно высушить. - И, посмотрев на моряков, добавил - А вы переодеваться. Фельдшер! Дать им по двести граммов согреться. И отпусти спирт. Пусть разотрут друг друга. Потом принеси бинт, перевяжешь… Поцарапало руку.
Операция закончена. Можно возвращаться к родным берегам.
Звено истребителей третьей группы кружилось над катерами. Остальные за пределами видимости, далеко на северо-западе преследовали врага.
14
Придя в сознание, Наташа открыла глаза. Один открылся легко, второй - труднее. Болело веко. "Вижу хорошо", - обрадовалась она. Наташа увидела незнакомое помещение. Она лежала на походной койке под теплыми одеялами. Туго забинтованная голова болела, казалось, что именно повязка, а не рана заставляет болеть всю голову. Левая рука, в лубке от кончиков пальцев до локтя, лежала поверх одеяла. Летчица осторожно приподняла ее. Попробовала шевельнуть пальцами. Кисть руки болела, но терпимо. Хуже обстояло дело с ногой. Малейшее движение вызывало резкую боль, словно бы электрический ток пробегал от пятки до бедра. Перевязка стягивала ногу, из-за чего ступня отекла и пальцы кололо иголками. Нога под бинтами так горела, будто на ней разожгли костер. Сверху давили, подобно гире, несколько одеял. Наташа попыталась согнуть здоровую ногу, чтобы облегчить тяжесть, но из ее попытки ничего не вышло. Тогда она постаралась вспомнить, что с ней произошло. Память отчетливо, до малейших подробностей восстановила все, вплоть до момента, когда она выбросилась с гибнущего самолета. Дальше - провал, холод, мрак…
Наташа слегка повернула голову. Возле стола пожилой полный человек в халате перевязывал моряка.
- Говоришь, не больно? - услышала Наташа.
- Терпимо, - ответил раненый. - Зацепило-то малость?
- Кожу порезало. Вот мы ее и зашили.
- А у гвардии капитана как дела?
- Три ранения.
Наташа принялась считать: голова, нога, рука… Действительно - три…
Моряк продолжал:
- Стало быть, выживем?
- Выживешь…
- Да не я - она, - матрос показал на Наташу. - Мне-то что!
- И она выживет. Оба поправитесь.
- Ну и хорошо! Спасибо, доктор, я пойду…
- Иди ложись.
- Как - ложись?
- Не спорь. Пока свежо, не болит. Потом будет ныть…
Наташа посмотрела на матроса. Удивительно, почему у него не болит рана?
- Доктор, - тихо позвала она.
Иван Петрович подошел, наклонился к ней:
- Очнулись? Вот и хорошо! Ну как дела?
- Какие все… хорошие…
Доктор вытащил из-под одеяла ее руку в смешном длинном рукаве матросской полосатой тельняшки.
- Всегда пульс… И вы, и Настенька… Неужели нам без пульса нельзя обойтись? Бедная Настенька…
Иван Петрович подумал, что Наташа бредит.
- Сто двадцать, - произнес он про себя. - Сейчас еще разок камфару вспрыснем… Будет легче…
- Пожалуйста, что хотите, доктор… Мне все равно…
А в эфир в штаб эскадры с копией для генерал-майора Головина неслись слова шифрованной радиограммы:
"Задание выполнено. Потоплены шесть транспортом и четыре сторожевых катера противника. Наши потери: катера № 2 и № 3. В отряде убито 8, утонуло 19, ранено тяжело 2, легко- 11. Смертью героя погиб гвардии капитан Никитин. Горящим самолетом уничтожил транспорт. Быстрова таранила "юнкерс". Ранена, подобрана нами. Состояние тяжелое. Взят в плен командир эскадрильи. Идем на базу.
Командир отряда капитан третьего ранга Сазонов".
15
На палубу выскочил переодевшийся Горлов. По всему было видно, что он перебрал "для согревания". Подбежав к Сазонову, лихо козырнул:
- Разрешите обратиться, товарищ капитан третьего ранга?
Сазонов внимательно посмотрел на него:
- Сколько?
- Двести, по приказанию.
- Растирался?
- Только изнутри, товарищ капитан третьего ранга!
- Как это?
- Отпущенный на растирание спирт разведен водой.
- Понятно. Что еще?
- Немец требует перевязки: в икру крупнокалиберным ранен.
- Пойдите к врачу, возьмите стерильный пакет.
- Есть, пойти и взять!
Горлов козырнул, повернулся на каблуках, но Сазонов остановил его:
- Передайте врачу: прошу оказать помощь.
- Есть.
Сбежав вниз, Горлов тихо приоткрыл дверь и просунул голову. Иван Петрович вопросительно посмотрел на моряка.
- Товарищ военврач! По приказанию командира отряда выдайте для пленного немецкого офицера перевязочные средства. - И, взглянув в сторону Наташи, пояснил: - У него ранение в ногу. Крупнокалиберным жахнуло.
- Откуда он взялся? - спросил Иван Петрович.
- Трофей Натальи Герасимовны!
Наташа тихо позвала Горлова. Он мгновенно оказался возле ее койки и встал навытяжку.
- Как ваша фамилия?..
- Старшина второй статьи Горлов, Николай…
- Спросите командира отряда, не будет ли он любезен зайти… ко мне… Если не слишком занят…
- Есть!
Горлов взял бинт из рук Сергеева, выполняя лишь то приказание, которое было отменено: Горлов и мысли не допускал, чтобы "цацкались" с немцем. "И так хорош будет!" - решил он.
На палубе Горлов отыскал Сазонова:
- Товарищ капитан третьего ранга! Вас просит к себе гвардии капитан Быстрова, если вы не слишком заняты.
- Что у вас в руках?
- Перевязочный материал для пленного, - замялся Горлов.
- А я что приказал?
Горлов выдавил из себя:
- Вы приказали…
- Трое суток! - И Сазонов отправился к Быстровой.
После ухода Горлова Наташа подозвала Ивана Петровича.
- Мы должны, - прошептала она, - оказать пленному врачебную помощь… а не любительскую. Хотя бы пошел фельдшер…
- Да, обязаны, - подтвердил врач, - я это знаю, но Сазонов, видимо, не считает нужным…
- Я прошу вас… Не может Сазонов так… Не должен…
Иван Петрович, верный своему долгу, взял походную санитарную сумку и направился к выходу. Он попросит у командира разрешения лично сделать перевязку немецкому майору.
В дверях доктор столкнулся с Сазоновым.
- Меня просила зайти Наталья Герасимовна, - сказал тот.
- Разрешите доктору перевязать пленного, - тихо попросила Наташа.
- Я так и приказал! - ответил с досадой Сазонов. - Но Горлов… Прошу вас, Иван Петрович…
- Иду, иду, - заторопился врач.
- Мне хотелось поблагодарить вас, - слабым голосом начала Наташа, когда Сазонов подошел к ее койке.
Моряка передернуло:
- Что вы говорите? Стыдно слушать!.. Я рад поздравить вас с блестящей победой: два самолета в одном бою!
- Поздравить? - сокрушенно вздохнула Наташа. - Я погубила машину. Очень грубо таранила… Неопытная я. И раны мешали…
Сазонов опустился на табурет и смотрел на летчицу, стараясь угадать, знает ли она о гибели своего командира. Он не хотел говорить об этом, видя тяжелое состояние раненой.
Помолчав, он наклонился к ней:
- Как я счастлив, Наташа… Вы живы… Все могло быть гораздо хуже… Как самочувствие?
- Ничего. Я очень терпелива. Голова только… Никитин… вы знаете?
- Да… - с трудом произнес Сазонов.
- А у вас?
Сазонов ответил уклончиво:
- У нас сравнительно благополучно.
- Транспорты врага?..
- На дне все шесть. Пять потоплено нами, один авиацией…
- Никитиным… Я видела.
- Да… Он таранил…
Наташа заплакала:
- Как он решился? Зачем погубил себя?
- Очевидно, не было другого выхода, - ответил Сазонов, стараясь успокоить ее. - Самолет горел, возможно, не открывалась кабина, заклинило… И он не мог оставить машину.
- Этого не могло быть.
- Кто знает, Наташа.
Наташа беспомощно пошарила здоровой рукой у подушки:
- Дайте мне из кармана комбинезона платок.
- Ваша одежда сушится. Возьмите мой и… не плачьте.
- Мне лучше поплакать… Я вас еще попрошу, извините: снимите, пожалуйста, одеяла. Мне тепло, а они очень тяжелые…
Сазонов выполнил ее просьбу.
- Бедный Андрей, - как в бреду, прошептала Наташа, думая о Никитине.
Моряк чувствовал себя растерянным. Глядя на Быстрову, он не знал, как ему быть, как держаться, что сказать, чем утешить ее. Неловко и беспомощно касаясь пальцами подушки, он тихо повторял:
- Не надо, Наташенька, прошу вас, не надо…
Горе человека, потерявшего боевого товарища, хорошо понятное Сазонову, лишало его нужных слов.
Он взял здоровую руку Наташи, бережно положил ее себе на ладонь:
- Не плачьте, хорошая…
Потом тихо поцеловал ее руку, прижался к ней глазами, в которых вот-вот могли появиться скупые слезы.