VIII
Родственник, о котором вспомнил Каип, был председатель артели Аралов.
Домик председателя ничем не выделялся среди рыбацких построек - наполовину осел и ушел в песок, худые стены выветрились, а крыша из водорослей давно сгнила и торчала комьями, будто ворошили ее вилами.
В свободные дни хотели рыбаки починить председателю дом, перестелить крышу и уже выловили в море водоросли, но Аралов все отмахивался: как-нибудь потом, после путины…
В Серном знали, что Аралов давно уже помышляет бросить все и уйти на покой, знали и боялись этого. Посоветовать ему что-либо стеснялись, но тихо и негласно делали все так, чтобы не давать ему повода для ухода.
Родом же Аралов был с Песчаного, но редко бывал там, посылал заместителя. Там, на Песчаном, было к нему другое, недоброе отношение.
Обычно, когда Аралов появлялся на островах, рыбаки - впереди начальники пониже Аралова рангом, бригадиры, рыбнадзоры, передовики, а сзади все остальные - сопровождали председателя, показывая ему поселок и свои достижения, лодки и сети. На Песчаном же все до единого продолжали сидеть на берегу, разговаривая на отвлеченные темы, и Аралов в одиночестве бродил по острову, осматривая хозяйство, прыгал через саксауловые ограды, отбивался от голодных псов и, все осмотрев, подсчитав, молча садился на катер и отплывал.
Землякам на Песчаном было как-то неловко от мысли, что Аралов - сам рыбак, отец и дед его рыбаки, Аралов, которого они женили, научили плавать в море и отличать леща от осетрины, этот самый Аралов - не рогатый, не семи пядей во лбу - поставлен над ними начальствовать.
И вообще, рассуждали на Песчаном, нужен ли им Аралов? Рыбаки сами, когда нужно, натягивают сети, гонятся за кося-коя и ловят рыбы столько, сколько дает им море, ни на рыбешку больше или меньше, ведь как же иначе, это их дело, а кто увильнет от дела, тому самому худо будет, не Аралову. Голодать председатель не станет.
Конечно же, будь председателем другой, не Аралов, и на Песчаном ходили бы за ним по пятам, заглядывая в лицо, не улыбнется ли начальство, чтобы и им улыбнуться, и не захохочет ли оно над собственной шуткой, чтобы и они тут же захохотали.
Ведь помнят же все Сапарова, бывшего председателя. Тот не терпел ни на чьем лице ухмылочки, топал ногой, гордец, тут же уползал к себе в хижину.
…Аралов был председателем множества островов, крупных и мелких, безымянных. И, чтобы даже бегло осмотреть все хозяйство, требовалась целая неделя.
И месяца не проходило, а летчики уже снова радировали ему - на территории артели вылез из воды новый островок, бывший риф или подводная скала.
Надо было отправиться туда, объездить островок, измерить его, проследить, куда ушло теперь течение и какова глубина моря возле берегов, подумать о будущем устройстве суши.
Соответственно менялись теперь и рыбьи маршруты, направление косяков - надо было сидеть и все это подсчитывать, меняя планы годовых уловов.
…Каип, так и не уснувший в доме председателя, сидел на крыльце и смотрел, как шел в темноте, спотыкаясь, усталый Аралов.
- Ты кто, старик? - спросил Аралов у незнакомца, сидевшего мирно у его дома.
- Каип я. Двоюродный брат твоей матери.
- Заходи в дом!
Боясь, как бы Аралов не завалился спать на все утро и весь день, Каип заволновался.
- Мне нужна лодка, аксакал, - сказал он просто, чтобы не вызвать подозрений.
- Что? - помрачнел Аралов. И захохотал, крича в дом: - Слышала, жена, нашему родственнику понадобилась лодка!
- А ты дай ему, - сказала жена, выйдя из дома, полусонная, ворчливая.
- Сговорились! Родственнику не дам ни лодки, ни рыбы! - Аралов ввалился в дом и, бросившись на кровать, посопел, поворочался с боку на бок и уснул.
- Отоспится - подобреет, - сказала жена и, оставив Каипа у крыльца, ушла досыпать.
Каип зашагал вдоль берега, осматривая остров и поселок. Уже рассветало. Зашевелился пар, спрятавшийся ночью на крышах, зашевелился, поднялся густым туманом и пополз обратно в море. Облизал все дома, весь остров, унося запахи гнилой рыбы, словно был это теплый дождь.
Каип весь дрожал с ног до головы, борода растрепалась.
Слышал он, как море, приняв пары, устало вздохнуло, зарябило волнами и снова притаилось, готовясь к работе нового дня, день же ожидался на редкость трудный и напряженный.
Все вокруг на мгновение затихло, потом застучали двери и окна, зажурчала вода в котлах и повалил дым из печей - проснулись и рыбаки. Принялись латать сети, смазывать лодки и толкать их в воду. Лодки запрыгали, заволновались, все: и люди, и лодки - соскучились по путине.
Чуть позже проснулись и птицы - зашуршали в песке, забегали в кустах коршуны, серые фазаны и песчаные чайки…
С тех пор как рыба ушла с поверхности моря в глубины, птицам стало трудно прокормить себя, вот они и поселились на островах, сделавшись прихлебателями рыбаков. И просыпались они теперь позже людей, чтобы подобрать после утреннего лова все мелкое и несъедобное.
Когда птицы поугомонились, послышался над островом рокот самолета, выслеживающего косяк.
Рыбаки, прикрыв глаза от солнца, искали в небе разведчика: чувствовали они безошибочной рыбацкой интуицией, что нынче обязательно должен начаться большой лов.
Сделав два круга над головами людей, самолет приветливо помахал крыльями и полетел низко, словно пил воду из моря.
Вот вышел к рыбакам и бригадир. Собрав людей, он стал что-то объяснять, хмуро поглядывая на каждого, чтобы слова его принимались всерьез, как приказ.
Рыбаки закивали в ответ, затем разошлись - побежали мимо Каипа, неся весла, кувшины с водой, торопились к лодкам, снимая с подвесок сети.
А бригадир пошел по поселку, стуча в двери и окна, прося о чем-то, объясняя и угрожая.
Кажется, начинается, подумал Каип, заторопился к дому Аралова и застал председателя за рацией.
- Не пугайте меня, ради бога! - кричал высшему начальству Аралов. - Конечно, самое трудное достается нам! Нет, я не говорю, что вы бездельничаете, боже упаси… Проверьте лично, пожалуйста! Море? Как будто спокойно. Приезжайте!
Аралов минуту сидел спиной к Каипу, обдумывая, видимо, план действия, затем встал и сказал старику:
- Кажется, сегодня выступаем…
- А как же я, аксакал? - засуетился Каип. - Заклинаю тебя перед прахом двоюродной сестры твоей матери…
- А куда тебе?
- На Зеленый. За полдня управлюсь. Давай самую захудалую, не обижусь.
- На Зеленый? Постой, зачем тебе лодка? Через час пойдет туда баржа из Акчи, она и заберет тебя. Договорились? Ступай на причал и жди.
- С баржой это ты умно придумал, - удивился Каип тому, как скоро решилось его дело, и поплелся к причалу.
И действительно, вскоре в прибрежных водах появилась баржа с санитарным крестом, закричали в рупор:
- Эй, кому в больницу?
Каип, задремавший было, несмотря на шум и суету, быстро очнулся и побежал через камыши к барже, боясь, как бы матрос, не дай бог, не передумал и не уплыл без него. Матрос же, наоборот, оказался парнем учтивым. Он помог Каипу взобраться на баржу и даже постелил на отсыревшие ящики мешок, чтобы старик не простудился.
И баржа отчалила, взяв курс на Зеленый.
Каип поудобнее устроился на ящиках, сказав самому себе: "Ну, с богом, старик", - и решил ни о чем не думать, постараться задремать, а там видно будет.
Хотя и не спал Каип две ночи, но чувствовал себя сносно.
Вдруг он поежился: кто-то смотрел на него пристально, значит, был он не один здесь, на барже.
Смутное беспокойство охватило Каипа, когда увидел он, что в самом конце баржи сидит и не сводит с него глаз молодая женщина.
Каип, уставший за эти дни от множества людей, хотел сейчас в одиночестве опять приблизиться к своему внутреннему богу, с которым не успел еще обо всем договориться.
И еще этот молодой матрос все время выглядывает из своей будки, делает какие-то непонятные знаки, неизвестно, ему ли, Каипу, или женщине, чмокая при этом. И, видимо задумав что-то важное, оставляет штурвал и баржу на произвол судьбы, выбегает, пробирается мимо ящиков, беспокоит Каипа и стоит, и смотрит на море, не зная, как заговорить со столь необычной для здешних мест женщиной - высокой блондинкой с холодным нерусским лицом.
Суету развел матрос, опечалился Каип.
А тут еще и сама женщина - была она литовкой, практиканткой - начала о чем-то спрашивать Каипа на непонятном языке из ломаных русских и литовских слов.
Не может ли папаша рассказать ей кое о чем, ведь она впервые в этом море, очень не похожем на море ее родины, она не успела ни о чем узнать в Акчи, все там торопились, говоря о путине, посадили ее на баржу, сказав, что на месте, в больнице, познакомится с местным бытом и здешними людьми; и как она рада, что оказалась попутчиком папаши, который внушает ей уважение своим мудрым видом и спокойствием; сколько папаше лет, и чем он болен, и какие рыбы водятся в здешнем море; слышала она, что водятся и ядовитые, правда ли это; и как сейчас в смысле многоженства, искоренен ли полностью этот порок; и какой здесь процент русских; и давно ли они поселились в этих краях; и вообще, как она, литовка, должна вести себя, чтобы не оскорбить национального чувства островитян; может быть, папаша слышал о некоем Балдонисе, геологе, который уже много лет работает на островах? Она умоляет папашу помочь ей, ибо она растерянна от незнания многих вещей…
Женщина говорила и говорила, смотря прямо в глаза Каипу. Речь ее непонятная была, однако приятна для слуха - говорила она вежливо, учтиво, словно пела песню своего далекого моря.
Каип смотрел на нее, смущаясь, - из всего сказанного литовкой понял, что она просит о чем-то, находясь в трудном положении.