Каждый из этих казаков принимал активное участие всей политической жизни своего края, он знал и понимал интересы и считал их своими личными, более дорогими чем интересы родной семьи. Отсюда происходил и тот беззаветный фанатический патриотизм, которым жил и дышал каждый запорожец. Этим объяснялось и то единодушное, горя воодушевление, которое охватило все Запорожье при известии об Андрусовском договоре.
XX
Мазепа с интересом присматривался к тысячной толпе героев и теперь ему становилось понятно, почему перед этими львами, готовыми полечь каждое мгновенье за свою отчизну, бежали и татарские полчища, и пышные польские войска.
- Да, потерять это пышное гнездо - значит потерять всю Украину, - думалось ему. Но между тем в этой толпе было и что-то страшное: видно было, что страсти запорожцев были разогреты до последней степени и при обычной способности толпы поддаваться одному какому-нибудь увлекательному слову - вся эта масса могла броситься очертя голову и наделать непоправимых бед. И при одной этой мысли Мазепе становилось жутко.
- О, если б придать этому Запорожью более стройный порядок, если бы употребить разумно его силы, - чего бы тогда можно было достигнуть! Быть может, не нужно было бы и "побратымив" по всему свету искать! - думал он, внимательно присматриваясь и прислушиваясь ко всему происходившему вокруг него.
Наконец, некоторые казаки узнали Сирко.
- Батько, батько кошевой тут! Наши головы! - кланялись они низко, расчищая с помощью кулаков ему дорогу.
- Набок! Батьку дорогу! - кричали другие; толкая в плечи прохожих. - Позаливали себе очи и ничего не видят! Эй, пьяницы, набок!
- Сам ты набок! - отбранивались те. - Или я сверну тебе шею набок! Я казак вольный, - иду, куда ноги ступают, ни ты, ни сам я - им не указ!
Но вскоре по всей площади разлетелась весть, что кошевой, батько, славный лыцарь Сирко вернулся. Крики и брань стали стихать; обрадованные запорожцы, любившие беззаветно своего предводителя, побежали ему навстречу и окружили стеной наших путников, подъезжавших уже ко второму проходу.
- Здоров будь, батько! Витаем пана кошевого! Век долгий нашему "велетню"! Слава, слава! - понеслись со всех сторон радостные приветствия и слились в какой-то порывистый гул.
Шапки, шлыки полетели вверх, там и сям раздались пистолетные и мушкетные выстрелы; кто-то бросился даже к "гарматам", но "гармаши" остановили усердных: выстрелами из орудий созывалась великая Сичевая рада, а это могло делаться лишь по приказанию кошевого.
- Здорово, здорово, детки! - снял Сирко шапку и поклонился на все стороны. - Как поживаете? Что нового? Чего вы заволновались, с радости или с горя?
- Да какое, батьку, с радости? - отозвался один сивоусый запорожец с тремя перекрестными шрамами на лице, - скорее с горя.
- С горя, с горя, - подхватили соседи, и это слово пошло перекатываться по майдану.
- Да с какого горя? Горилки не хватило, или рыба перевелась? - попробовал еще подшутить кошевой.
- Что горилка! Не о том, батьку, речь! - возразил строго старик. - Разве это не горе, что Украину разорвали надвое? Разве это не горе, что одну половину отдали на съедение ляхам, а другую трощит Бруховецкий? Разве это не горе, что над Запорожьем поставили чуть ли не четверо панов я трое из них точат зубы, чтоб проглотить нас живьем? За что же мы с казаками и несчастным поспольством лили кровь и гибли, за что? За права свои, за вольности, за веру, за братьев, а теперь выходит, что за все это нас бить в три кнута?
- Не бывать тому, не бывать! - раздался грозный возглас тысячной толпы, и эхо повторило этот чудовищный крик.
- Да слушайте, панове, вас одурили, - заговорил взволнованным голосом кошевой, думая хоть немного успокоить толпу, но ему не дали дальше говорить.
- Как одурили? Кто одурил? - закричали кругом. - Вот послушал бы, что говорил посол, пока не заткнули ему рта, да вон и Андрусовский договор, смотри сам!
Сотни рук поднялись в воздух по тому направлению, где белела прибитая высоко на доске грамота. Толпа слегка распахнулась.
- Читай, читай! - подтолкнули казаки одного молодого запорожца.
Но Сирко не нужен был чтец; зоркий взгляд его впился в бумагу и сразу же упал на место, касающееся Запорожской Сечи: "И вниз Днепра, что именуются Запороги, и тамошние казаки, в каких они там оборонах, островах и поселениях своих живут, имеют быть в послушании, под обороною, и под высокою рукою обоих великих государей наших, на общую их службу", - прочел он и последнее сомнение исчезло. Он хотел дочитать до конца всю бумагу, но кругом стоял такой крик, что сделать это было решительно невозможно.
- А что, теперь сам "упевнывся"! - кричали кругом голоса. - Вот какая нам "дяка"! Да и гетман Дорошенко нам в универсале пишет, что теперь, мол, и Москва, и поляки нам вороги!
- Вороги! - подхватила снова с грозным криком вся толпа!
- А все через кого? Через Ивашку Бруховецкого! - раздался в это время чей-то зычный голос. - Через него вся беда сталась! Это он ездил в Москву, он навел к нам господ ратных людей, он "намовыв" царя половину Украины ляхам отдать!
- Он, он! Антихрист! - закричали отовсюду.
Толпа вся ожила: гневная, бушующая, она искала и жаждала мести - и вот ненавистная жертва была отыскана.
- Так смерть же зраднику! Веди нас зараз на Ивашку, батько! Веди! Веди! - загремела вся площадь, и все голоса смешались в одном ужасном и грозном реве. - Смерть "зрадныку"! Смерть!
Сирко окаменел; по этому крику он почувствовал, что толпа возбуждена и наэлектризована до последней крайности, а при таких обстоятельствах настроение ее могло перейти в всесокрушающую бурю.
- Стойте, панове казаки, славные лыцари-запорожцы, - заговорил он громко, высоко подымая над головой шапку. - Про такие дела негоже говорить на прысиччи, есть на то сичевой "майдан". Не будем же ломать наших святых "звычаив", этим мы обидели б нашу Сичь-маты и нашего Луга-батька, а будем чинить все по нашему закону и по старине. Дайте же кошевому вашему час, прочитать с вашим писарем эти универсалы, просмотреть толком Андрусовские "пакты" и выслушать гетманских послов, и потом уже мы, "обмиркувавшысь" с нашим атаманьем, велим ударить в "склык" да в гармату и созвать великую раду. А на чем рада порешит, так тому и быть, тому и я слуга!
- Правда, правда, пане кошевой! - зашумели радостно передовые ряды, удовлетворенные атаманским решеньем. - Разумное твое слово! За твою голову костьми ляжем!
- Век долгий кошевому батьку! Слава! Вот рассудил, как Соломон! Эх, голова! - вспыхивали то там, то сям похвалы и сливались в общий восторженный гул.
Сирко только кланялся на все стороны, а толпа, воодушевленная уже не местью, а более высоким патриотическим чувством, несла своего батька почти на плечах. Мазепа с остальными казаками был совершенно оттерт и остался пока на присечьи.
Настроение толпы сразу изменилось. Оставшиеся на присечьи уже с успокоенными лицами стали рассуждать о событиях, толковать о разных способах спасения отчизны, а больше всего хвалить разум своего кошевого и его мудрое слово. Каждый уже чувствовал себя не рабом пагубной для него силы, а полноправным господином и законодателем.
- Что ж, братцы, при нашем батьке тужить нам нечего, - говорил авторитетно седой запорожец с почетными шрамами на лице, - "обмиркуемося" и все с ним рассудим, кого бить, а за кого стоять. Правду говорит пословица: вперед батька и в пекло не сунься!
Между тем толпа совершенно оттиснула Мазепу и приблизила его к той группе, где стояли Палий и Дорошенковы послы. Мазепа придержал коня и стал прислушиваться: здесь все толковали о единой Украине и о гетмане Дорошенко.
- Так, так, - говорил один почтенный казак с совершенно ястребиным носом, - Дорошенко пусть над всей Украиной гетманует: он казак старый и поле знает.
- Го-го! Боятся его ляхи, - такого премудрого волка не то что в Украине, а и во всей Польше нет!
- Еще бы, он и с деда, и с прадеда гетман!
- Дед его Кафу "внивець обернув"! - сыпались отовсюду одобрительные замечания.
- Так, так, - продолжал старший казак, - за Дорошенко, да за едность нашу и будем стоять, а если вздумают к нам польские послы навернуться, так мы им покажем вот что! - поднял он кверху кукиш.
- А может, что и получше! - послышались в толпе веселые голоса.
- Не надо нам теперь никого, опричь гетмана Дорошенка. Ни москаля, ни ляха! Сами себе будем пановать! - кричали уже кругом.
- Только и басурмана не надо! Не хотим с ним знаться! Пусть себе Петро про них и не думает! Мы за ним всюду, куда он ни поведет, только с басурманами нам каши не варить! - раздались возгласы с противоположной стороны.
- Да слушайте, панове, чего вы дарма горло дерете? - закричал, надрываясь от натуги, Палий, - ведь гетман только за помощью их зовет, а не в ярмо к ним идет. А чего нам бояться татарской помощи? Не с татарами ль гетман Богдан вызволил нас из лядской неволи?
- А не татаре ль "зрадылы" его под Берестечком и тем "запровадылы" всех нас в погибель! - ответил ему чей-то зычный голос из середины толпы.
- Не они ли грабят нас не хуже ляхов! В полон уводят и жен, и детей наших! С татарином дружи, а аркан наготове держи! - посыпались отовсюду гневные восклицания и, наконец, перешли в общий возглас: - Не хотим басурман!
Напрасно Палий напрягал весь свой голос, его не было слышно за общим криком. Казалось, еще минута, и готова была бы закипеть жестокая свалка.
Мазепа подумал, что теперь настало время сказать ему свое слово.