Здесь надо сказать вот что: в последнее время в городе сильно увеличилось потребление на всякую сельскохозяйственную продукцию. Ничего особенного в этом нет: люди стали зарабатывать больше, жить зажиточней, а весной так хочется подать к столу свежие помидоры. И многие колхозники стали специализироваться на выращивании ранних овощей. А дальше всё происходило проторённым путём: ранние помидоры укладывались в багажники, владелец поутру спешил на базар и, распродав свежий товар за какой-нибудь час, успевал вернуться в родное село. Всё заключалось в том, кто раньше сумеет выйти с помидорами на рынок, у кого они раньше созревают - и вот тут-то мой отец с его золотыми руками оказался вне конкуренции. Кто бы и как ни старался, всё равно не мог его опередить - он появлялся на рынке со своими помидорами раньше всех и брал за них самую высокую цену, тем более, что помидоры у него были один к одному, прямо загляденье. Люди платили ему, не торгуясь, так что деньги потекли ему в карман рекой. Он был не первым человеком на земле, польстившимся на лёгкие деньги, даже если они были и не такими уж лёгкими, и это, как и всегда в подобных случаях, увы, не пошло ему на пользу.
Так, вслед за машиной, в нашей жизни появились помидоры, за помидорами - деньги, а за деньгами - страсть к обогащению.
В этом году отец засадил ранними помидорами весь участок. К ночи, когда холодало, он накрывал их длинными полотнищами из полиэтиленовой плёнки, которую бережно снимал, стараясь не пропустить даже первого солнечного луча. Но и этого ему было теперь мало: у нас появилась вторая корова, и теперь не только отец, но и мама была втянута в торговые операции: вместе с отцом в нашей машине она везла в город свежее молоко. Чёрт знает что!
У отца, как я уже говорил, помидоры созревали раньше всех. На колхозных полях они ещё не успевали порозоветь, а у отца уже отсвечивали тугими красными боками. Только в колхозных парниках помидоры успевали вызревать так же рано, но каждый, кто попробовал парниковый помидор, знает, как он отличается на вкус от обычного, так что и парники не были отцу конкурентом.
Я проспал тот час, когда поднялся отец, а когда проснулся я сам, он, кряхтя, уже перетаскивал уложенные в ящики помидоры, аккуратно укладывая их в багажник. Он был в каком-то странном, возбуждённом состоянии, в каком я его давно уже не видел. Даже походка у него изменилась: вместо солидной походки уважаемого человека он стал вдруг припрыгивать, как подбитый петух, словно исполнял какой-то ритуальный танец. И даже ухватив очередной ящик с помидорами, он пытался идти вприпрыжку, кряхтел, фыркал, даже что-то напевал.
В жизни путь я свой нашёл,
Жить мне очень хорошо,
Я видел всё это из своего окна и посмеивался - никогда я таким своего отца не знал. Я даже чуть-чуть отодвинулся, чтобы он меня не заметил, но куда там - он был так увлечён своими помидорами, что не обращал ни на что внимания. Мама во дворе тоже готовилась к поездке: она что-то размешивала в ведре совком, время от времени подсыпая какой-то белый порошок из бумажного кулька. Отец, утирая пот, всё подпрыгивал, совершая рейсы от машины и к машине, причём лицо у него буквально светилось от какой-то детской радости. Мне трудно было поверить собственным глазам: неужели это мой родной отец, уважаемый в колхозе Поллы-ага, который любил так степенно и не торопясь выступать на общих собраниях?
В Ашхабаде побывал,
Помидоры продавал.
- Перестань, Поллы-джан, - не выдержала наконец мама. - Что люди скажут, увидев, как ты в своём возрасте скачешь по двору, словно годовалый козлёнок.
В это время отец, подпрыгнув в очередной раз, споткнулся, выронил ящик, и румяные помидоры резво покатились во все стороны.
- Вот и допрыгался, - сказала мама.
Отец некоторое время смотрел на рассыпавшийся товар, затем вытащил из кармана большой платок и стал собирать помидоры, тщательно вытирая с них пыль.
- Ты, кажется, что-то сказала, Сона, - обратился он к маме.
- Я сказала, чтобы ты не нагибался за каждым помидором. Поднимай сначала те, что покрупней, а остальные я подберу сама.
- Эх, что бы я делал без такой жены…
- Вот именно, - сказала мама. Это была её любимая присказка, которую она повторяла всегда и всюду.
В отличие от отца, который невысок ростом и, казалось, состоял из одних жил, мама была высокой и очень полной. Я бы сказал даже, что она была просто большой, и всё у неё было большим: глаза, руки, плечи. И даже нос. По тому, что я говорю, трудно представить себе красавицу, но мама очень красива, особенно глаза - огромные, раскрытые и полные любви, И она действительно была полна любви, особенно ко мне и к отцу, а кроме того она была очень деликатной и больше всего на свете боялась кого-нибудь обидеть, даже невзначай, поэтому её предупредительность могла быть похожа даже на угодливость. Потому-то она и любила поддакнуть собеседнику - не потому, что была с ним во всём согласна, а потому, что хотела доставить ему удовольствие, соглашаясь с ним. Отсюда и её вечное "вот именно…".
Тем временем отец подобрал с земли последний помидор и, так же бережно вытерев его своим клетчатым платком, сказал маме гордо:
- Нет, ты скажи, Сона, есть ли у кого-нибудь помидоры лучше моих?
Мама, зачерпнув ковшом то, что она размешивала в ведре, внимательно посмотрела на густую белую струю, но видно осталась не до конца довольна, потому что продолжала мешать дальше.
- Ты же сам знаешь, Полы-джан, что лучших помидор в области нет. Всего за сорок дней вызрели прямо на удивление.
Отец гордо расправлял усы.
- Ты представляешь, что могло быть, если бы Рябой Берды не дал мне отборной рассады, а? Столько лет я его знаю, а такой жадности в нём не замечал.
Мама и здесь не стала возражать. Возразить мог бы я, сказав, вернее напомнив отцу, что рассада как-никак принадлежит колхозу, и в другое время отец на месте Берды и сам никому бы не позволил раздавать эту рассаду в частные руки, но я ничего не мог сказать, а мама ограничилась своим нейтральным "вот именно".
- И что это за люди, такие, как Берды? - всё не мог успокоиться отец. - Рассады им жалко для человека.
Некоторое время он стоял возле мамы, глядя, как она размешивает что-то своим большим ковшом, а затем отправился на огород, за последними двумя ящиками. Уложив и их в машину, он снова вернулся к вопросу о рассаде и её хранителе Берды.
- Как трясётся над ней, словно колхоз сразу обеднеет. Вот и делай людям добро - ведь сколько раз я подвозил Берды этого на машине до самого города, ни копейки с него не брал, а он из-за пучка паршивой рассады кричал так, что с другой стороны Копетдага было слышно.
Распалившись, отец с такой силой дёргал себя за усы, что они у него стали торчком, словно два штыка.
- Ладно, - вдруг успокоившись и видно вспомнив что-то, сказал он. - Как не упирался Берды, а за две бутылки всё-таки стал сговорчивее, так что забот с этим теперь не будет.
- Вот именно, - подтвердила мама. - Вот именно.
Отцу не стоялось на месте. Он взял из маминых рук ковш, зачерпнул из ведра содержимое и точь-в-точь как это делала мама, вылил обратно, всматриваясь в белую струю.
- Ну, как по твоему, получилось молоко? - спросил он с каким-то сомнением в голосе.
- Получиться-то получилось, - отвечала мама, - да сам видишь, что неважное. Видно в корме было маловато хлеба.
- Да, похоже. Ну, не беда. Один раз так, другой этак. Надо запастись хлебом загодя, мало его в городе, что ли. Да и не на спине таскать - вон какой конь, летит как птица, - и он похлопал машину по багажнику. - Ну, всё, кончай, а то не успеем. Сколько там у тебя всего получилось?
Мама робко сказала:
- Литров двенадцать. - И увидев, как у отца от удивления полезли вверх брови, быстро добавила: - Ну, может быть, пятнадцать.
- Пятнадцать литров от двух коров? - Отец загорался гневом мгновенно.
- Ты же видишь, что я разбавляю его сухим порошком, - объяснила мама. И мне было стыдно слышать, как она оправдывается.
Отец успокаивался так же быстро, как и вскипал.
- Ну, хватит, что есть, то и повезём. И так запаздываем. Тебе что, вернулась домой, и никаких забот, а меня к десяти часам будет ждать бригадир. И что я за неудачник, - пожаловался он неизвестно кому. - Другие и болеют, и на инвалидность выходят, а я даже простудиться толком не могу.
- Тьфу, тьфу, тьфу, - испугалась мама. - Поллы-джан, что ты такое говоришь. Разве есть что-нибудь дороже здоровья. Скажи слава богу, что ты не болеешь.
- Да, - ответил отец и самодовольно расправив усы. - Здоровьем меня бог не обидел, это верно.
Я вышел во двор в тот самый момент, когда отец с матерью тащили к машине огромный бидон.
- Доброе утро, - сказал я, потягиваясь и зевая, будто только что проснулся. Потом широко раскрыл глаза: - Что это вы тут затеяли?
Мама поставила бидон на землю и, поглядывая на отца, сказала, переводя дух:
- Не забивай себе голову нашими делами, сынок. Иди, поспи, ещё немного.
А отец, не выпуская ручки бидона, добавил:
- Да, мать права. Займись какими-нибудь делами, а о нас не беспокойся.
- Но всё же - что вы делаете? - не отставал я.
- Всё, что мы делаем, мы делаем для тебя, - сказал отец.
- Вот именно, - подтвердила мама.
- Но мне вовсе не нужно, чтобы вы разбавляли молоко сухим молочным порошком с водой.
Отец наконец выпустил ручку бидона. Похоже, он некоторое время колебался, стоит говорить мне то, что он хотел сказать сейчас, или не стоит. Затем решился: