- Настало время, тебе жениться, Гулбурун. Ест я и пригласил тебя, чтобы поговорить на эту тему. Невесту я тебе присмотрел, сейчас я тебе её назову, калым я за тебя внесу. Если она тебе по душе - считай себя уже женатым.
У Гулбуруна даже уши покраснели от желания.
- Кто же она, почтенный Оразали-бай?
- Роза, - сказал он, при этом поцеловав кончики пальцев. - В садах аллаха и то не затерялась бы. Да ты знаешь, О ком идёт речь - о дочери Марал.
У Гулбуруна перехватило дыхание. Он не верил собственным ушам.
- Вы хотите женить меня на Абат?
- А ты имеешь что-нибудь против? Скажи - присватаем другую.
- Нет. Не надо другой, - залепетал Гулбурун. - Но ведь я, - и он показал на следы от оспы, обезобразившей его лицо в детстве, когда умерли его родители. - Ведь я… а ока…
- Красота украшает девушку. А мужчину украшает сила и храбрость, - изрёк Оразали-бай. - Но может быть ты в себе не уверен?
- Да я горы сворочу для вас, бай-ага за такое…
- Я только выполняю данное тебе слово. Правда, есть одно препятствие…
- Какое препятствие, - спросил, весь напружинившись Гулбурун. Не было такого препятствия, которого он не одолел бы.
- Курбан, учителишка, твой бывший дружок, вот какое.
- Не понимаю, бай-ага, - сказал в недоумении Гулбурун, услышав имя учителя. - Что может иметь Курбан против моей женитьбы?
- Я думал, ты умнее, - укоризненно покачал головой Оразали-бай. - Ты что, не слышал, что он сам решил стать её мужем. И без всякого калыма. "Другие, говорит, времена". Если ты, Гулбурун, не поспешишь и сам рук не приложишь, боюсь, упустишь своё счастье.
Гулбурун покраснел.
- Своего я не отдам никому. Если вы мне поможете - сегодня же выкраду её. Вы мне поможете, бай-ага?
- Как тебе не совестно сомневаться во мне, - укорил его бай. - Бери любого коня, найми одного-двух смельчаков, да и Туйли тебе поможет. Что ещё - деньги? Деньги я дам.
Гулбурун тряхнул завитками папахи.
- Считайте, что она в наших руках, - заявил он.
- Вот это речь настоящего мужчины, - одобрил Оразали-бай. - Теперь я узнаю настоящего смельчака. Отправляйся и всё подготовь, как следует, чтобы не было осечки.
- Осечки не будет, - заверил его счастливый Гулбурун.
Что в школе случилась беда, Курбан почувствовал ещё только подходя к дверям, которые, против обыкновения, были распахнуты настежь. "Наверное, ребята что-то натворили", - в сердцах подумал он и прибавил шагу. Но то, что он увидел, заставило его сжать кулаки; замок с двери был сорван, все парты разбиты, классная доска напоминала решето, а по глиняному полу будто провели плугом. Безмолвно, с тяжёлым сердцем смотрел Курбан на эту разрушенную классную комнату, которую и он, и его Мученики с такой любовью приводили в порядок. Сердце у него сжалось, когда он глянул на исковерканные парты, которые он, бывало, так любил вытирать влажной тряпкой, чтобы на них не было даже пылинки, - он вставал с первыми лучами солнца и спешил в школу, стараясь прийти раньше всех.
И вот теперь…
Некоторое время он стоял, словно в оцепенении, но затем резко взмахнул головой. Через час должны начаться занятия, и они начнутся, на что бы не надеялись те, кто разрушил школьный класс. Курбан притворил двери, с вывороченными петлями и быстрым шагом направился в аулсовет, где и застал секретаря комсомольской ячейки Курбанмурада, который всё понял и побежал по аулу созывать комсомольский актив, а учитель тоже бегом вернулся к школе, где уже собрались те ученики, которые занимались в это утро. С ними была Абат, которая явно ждала прихода Курбана. Лицо её было бледно.
- Мне кажется, я догадываюсь, чьих рук это дело, - сказала Абат.
- И я тоже догадываюсь. Ну с этим мы разберёмся, а вот что делать с детьми?
- Может, мне забрать их к нам домой и повторить с ними домашнее задание, - предложила Абат. - А вы тем временем займётесь рембнтом класса.
- Ты просто молодец, - просиял Курбан. - Придумала замечательно. Только поместятся ли у вас дома столько народу?
- Обойдёмся как-нибудь. Ведь говорят: в тесноте, да не в обиде.
- Тогда давай, Абат-джан, действуй. Сама понимаешь, мы не можем терять ни одного занятия. Ведь каждый, выучившийся грамоте, - это наша с тобою победа.
Дети потянулись за Абат, как нитка за иголкой. А Курбан, дождавшись комсомольских активистов с инструментами, засучив рукава, бросился в бой. Для начала утрамбовали заново и смазали глиной пол. Как смогли, привели в порядок наименее повреждённые парты, из обломков старой классной доски сделали новую, вполовину меньше старой. Но всё-таки в классе можно было заниматься, и молодёжь, утирая пот, стала складывать инструмент, попутно обмениваясь догадками о том, кто бы мог учинить такое. Мнения были самые разные, но в одном сходились все - это дело рук тех, кто видел в работе школы угрозу своей спокойной жизни, и в первую очередь Оразали-бай и ему подобные…
Договорились сообщить об этом случае в районную милицию, а ка будущий месяц установить комсомольскую вахту по охране школы.
Было далеко за полдень, когда Курбан вернулся домой. Абат как раз заканчивала занятия. Увидев Курбана, она просияла.
- Ещё немного, и они сами начнут читать, - сказала она. - Какая прекрасная профессия учитель.
Курбан улыбнулся.
- Вот и выбери её, Абат-джан.
Закончив урок, Абат отпустила учеников, и они, словно стая голубей, вспорхнули с мест. В этот момент Курбан с особенной нежностью смотрел на лицо Абат: оно светилось внутренним согнём, словно освещённое изнутри светом луны; в такие мгновенья ему хотелось взять в свою руку её длинные тонкие пальцы и не выпускать их никогда. Ах, если бы он был уверен, что Абат не обидится - он словно пушинку, подхватил бы её, и десять - нет, сто, двести раз обежал бы с нею комнату.
А Абат думала: "Нет, он не любит меня. Что с того, что он сказал мне сегодня дважды "Абат-джан". Это он мог сказать и случайно. А если бы он любил меня на самом деле, он не ограничился бы словами, придумал бы что-нибудь, чтобы дать ей понять…
И словно подслушав её мысли, Курбан сказал:
- А ведь ты прирождённая учительница, Абат… - и произнося эти слова, он будто невзначай взял в руку одну из её толстых кос, спускавшихся едва ли не до пола. - Я думаю, - продолжал Курбан, - что тебе надо передать кому-нибудь из комсомольцев, а самой целиком переключиться на преподавание в классах с детьми.
Ничего не отвечая, Абат тихонько потянула косу из рук Курбана и пальцы их нечаянно встретились. И словно молния ударила их обоих, сердца одновременно замерли и пустились вскачь, и снова Замерли, и вновь стали выстукивать, словно кто-то отбивал на бубне радостные и волнующие мотивы.
Первой опомнилась Абат:
- Отпусти, - попросила она и опустила глаза. И Курбан, не желая огорчать её чем-нибудь, выполнил, - не без сожаления её просьбу.
Не зная, чем заполнить возникшую паузу, Абат сказала:
- Хотела бы я знать, кто мог учинить такой разгром в нашей школе.
- Готов голову отдать на отсечение, - уверенно ответил Курбан, - это дело рук Оразали-бая и его дружков.
- Неужели они сами это сделали?
- Ну, для этого они слишком хитры. А точнее - слишком трусливы. Зачем им пачкать руки в таком грязном деле - найдутся ещё желающие, только мигни. Они, я думаю, ещё не на такое готовы, - добавил Курбан. Он хотел, похоже, добавить ещё что-то, но взглянув на Абат, промолчал.