- Тогда скажу про нашу идею. Родители Ашира и родители Гюльнахал получат возможность сыграть свадьбу. Но не такую, какую им хотелось бы, а такую, которая принесёт их детям счастье. То, что мы хотим сделать, хотя и несколько жестоко, но справедливо: ведь эти люди хотят возродить позорный обычай - выдать своих детей за калым. Надо проучить их немного, чтобы отбить к этому охоту у тех, у кого она могла бы появиться. Не только мы так считаем, но и наши уважаемые яшули. Пусть Ашир женится на той, которую любит, и пусть мы все повеселимся на его свадьбе. Согласны?
- Но как это сделать? - крикнул кто-то.
- Эю можно сделать, - продолжал Мамед, - только общими силами. После того, как на невесту набросят курте, никто в течение трёх дней не должен видеть её лица - это положено по старым обычаям, за которые так стоят родители Ашира. Пусть курте набросят на Гюльнахал - наша задача сделать так, чтобы в доме Ашира под ним оказалась уже Кумыш.
- Но ведь рано или поздно это обнаружится, - донёсся чей-то неуверенный голос.
Мамед был готов ответить и на это, но руку поднял Ташли-ага и наступила мёртвая тишина.
- Правильно, - сказал он. - Это обнаружится. Но разве мы хотим, чтобы лицо нашей красавицы Кумыш навсегда осталось от нас скрытым под курте? Нет, конечно. Трёх дней вполне достаточно. Но вот что я хотел посоветовать тебе, Кумыш - эти три дня не должны пройти для тебя зря. Эти три дня даны тебе для того, чтобы ты сумела найти путь к сердцу родителей Ашира, так, чтобы ни о какой другой невестке они и думать не хотели, поняла? А вас всех, всю молодёжь, - обратился он к ребятам и девушкам, - мы собрали для того, чтобы вы не чувствовали себя ни обманутыми, ни обиженными. Это комсомольская свадьба, понимаете. Ваш товарищ, Ашир, женится, а вы все ему помогаете. Гуляйте, веселитесь, но просьба у меня ко всем только одна: эти три дня вам придётся держать язык за зубами.
- А как же Гюльнахал? - раздался ещё чей-то голос.
Ташли-ага подумал:
- Вопрос с Гюльнахал решим так: ты, Гюльнахал, возьми слово со своей матери, почтенной Огульсенем, что все деньги, которые она получит как калым, положит на сберегательную книжку на твоё имя.
- А потом? - крикнул снова кто-то. Мне показалось, что это была неугомонная Нязик.
- А потом, - широко улыбаясь, сказал Ташли-ага, под согласное покачивание голов старейшин, - как только под курте окажется вместо Гюльнахал наша Кумыш, - Гюльнахал и Чарыяр отправятся по командировке колхоза в Ашхабад на десятидневный семинар механизаторов сельского хозяйства.
- Есть ещё вопросы?
Вопросов больше не было.
Я вышел с собрания не в силах понять на каком я свете. Случайно или нет рядом со мной оказалась Нязик, но в эту минуту мне меньше всего хотелось быть мишенью её шуток. Я резко остановился, словно намереваясь повернуть назад, и поискал глазами Кумыш, но она уже исчезла. Тогда я боком выбрался из толпы и в кромешной темноте, одному мне известной тропинкой побрёл домой. День был такой, что немудрено было потерять голову от всех его событий.
Дома было пусто, гараж открыт, машины не видно. Заснуть я не мог. Поздно ночью вернулись родители, они были очень возбуждены, особенно отец, который всё говорил и говорил, едва не до рассвета, Когда я проснулся с первыми лучами солнца, из комнаты родителей ещё доносились их голоса.
Работа есть работа
Утром, собираясь на работу, я решил поговорить с отцом ещё по одному вопросу, который очень меня волновал:
- Теперь, когда все твои мечты, как ты сам сказал, сбылись, обещай мне не ездить больше на базар со своими помидорами.
Отец понял, почему я так говорил. Но ничего не возразил. Он только попробовал объяснить свою позицию.
- Ты просто не представляешь, Ашир, что такое настоящая свадьба. Сказать по чести, это просто разорение, сам увидишь. Когда подумаешь, сколько нужно денег, теряешь сознание. Не всем такие расходы по карману даже сейчас, когда бедняков давно уж нет. Так что потерпи немного - ещё разок-другой придётся мне съездить. Зато потом - обещаю: на базар - ни ногой. И глядя на моё нахмуренное лицо, добавил как-то просительно:
- Не мешай мне, Ашир. Я хочу устроить такую свадьбу для своего единственного сына, чтобы слух о ней дошёл до самого Ашхабада.
Я посмотрел на него. Лицо его было полно гордости и я оставил его в покое: ведь если у человека есть мечта, пусть сбудется.
- Делай, как задумал, папа.
На работу нас развозила специальная машина управления. Я дождался её, стоя у ворот, и через полчаса уже стоял у своего стального коня - могучего бульдозера, который за один только день весь покрылся пылью. Хорошенько вычистив его, словно он и впрямь был живым существом, мы всей бригадой принялись за дело, и время исчезло до самого полудня, когда дежурный заколотил железным ломиком по рельсу.
Перерыв.
Но мы не бросились со всех ног к вагончику, откуда уже доносились восхитительные запахи. Сначала мы неторопливо оценили проделанную с утра работу и остались этим осмотром довольны: задел для работы земснаряда был таков, что его хватит ребятам минимум на две смены. Только тогда мы двинулись к вагончику. И тут уж почувствовали, что работать на бульдозере - это не кубики собирать: аппетит разыгрался не на шутку. Каждый из нас по очереди превращался в кухарку и старался угодить товарищам каким-нибудь особенным блюдом, но с пловом, который готовил сегодняшний дежурный, Шамурад, соперничать никто не мог. Этот Шамурад был парень хоть куда: и готовил отлично, и знал такое количество разных забавных историй, что вполне мог выдержать соревнование даже с Шахеризадой. Где он только не успел побывать; и рыбу ловил на Каспии, и воду искал в пустыне. Он был, я повторяю, отличным товарищем и надёжным другом, но никогда больше года не мог усидеть на одном месте, такой был шальной. И больше всего его удивляло, что с нами он работал уже полтора года и всё не мог уйти. "Старею, видно", - говорил он и смеялся. Фамилия его была Далиев, но сам он себя называл Дали, что означает "сумасшедший". И никогда не обижался, если ему говорили: "Э, Дали, расскажи-ка нам что-нибудь такое". В работе - как зверь, а вне работы - хлебом не корми, дай придумать какую-нибудь шутку. Я всегда очень жалел, что Нязик замужем - вот была бы идеальная пара.
Мы умылись в тени вагончика и уселись. Сначала надо было сделать несколько глотков чая, и чай, который разлил нам по пиалушкам Шамурад, был таков, что и самому министру было бы не стыдно его налить.
А пока мы наслаждались первыми глотками, Шамурад принялся за свои шутки, объектом которых сегодня он почему-то решил избрать меня.
- Самый главный вопрос сегодняшнего дня, - начал он серьёзно, словно читал передовицу газеты, - это решить, что нам всем делать с Аширом.
Я поперхнулся, а все с интересом смотрели то на меня, то на Шамурада.
- Да, да, - серьёзно продолжал Шамурад. - Как вам известно, Туркмения занимает одно из первых мест по приросту населения в стране и является одной из самых молодых по населению республик. Но в то же время есть среди нас такие отсталые товарищи, которые не думают о том, как поддержать честь родного края - такие, как ты, Ашир, которые не женятся до двадцати пяти лет, а то и более, что приводит к тому, что нас уже догоняют и Узбекистан, и Таджикистан. И я полагаю, товарищи, - продолжал он всё так же серьёзно, - рассмотреть на собрании бригады вопрос о недостойном поведении Ашира, и пока ещё хоть какая-нибудь девушка согласна выйти за него замуж до того, как его борода станет седой - женить в обязательном порядке. Кто "за" - прошу поднять руки.
"За" были все, даже я.
- Ты посмотри только на этого хитреца, - удивился Шамурад. - Он "за", а дело не с места. Придётся бригаде самой найти тебе невесту. Вот уж поистине повезло маменькиному сынку - даже невесту за него будет искать бригада. А что, если сосватать ему старшую дочь Джумы? Как ты, Джума, на это смотришь?
Джума только улыбнулся в ответ. Такой уж он был - молчаливый Джума, наш товарищ, самый старший в бригаде. По нашим понятиям, он был почти что старик - сорок лет, но в работе не уступал никому, даже нашему Байрамгельды, бригадиру. Но на слова он был не горазд. У него росли шесть дочерей и старшая, Айджемал, такая же молчаливая, как и отец, и тоненькая, как камышинка, иногда заглядывала к нам на участок.
- Ну так отдашь свою Айджемал за этого бездельника, - не отставал Шамурад, улыбаясь, и от его весёлого голоса усталость отступала и исчезала, и мы все тоже улыбались - и сам неугомонный Шамурад, и молчаливый Джума, и я, и бригадир наш Байрамгельды - огромный, могучий и надёжный, лучший в мире бульдозерист.
Я прислушался. Кажется, машина, Откуда? Мы никого не ждали в гости. Шамурад не стал долго ждать и выскочил наружу. Через мгновенье его голова появилась в дверях:
- Большое начальство, - таинственно прошептал он. - А ну, навести порядочек.
Мы в мгновение ока навели в вагончике порядок. Кто бы это мог быть? Но долго ломать голову нам не пришлось: чуть пригнув голову, на пороге появился сам начальник нашего управления Алланазар Курбанович Курбанов. Он пожал каждому из нас руку, говоря при этом: "Гургимысыныз", что означает "как поживаете", втянул носом дразнящий запах плова и сказал:
- За сто километров чувствуется, что Шамурад плов готовил. Никакого компаса не нужно.
- Просим отведать вместе с нами, - предложил просиявший Шамурад, который очень любил, чтобы его хвалили. - Если не боитесь поссориться с тёщей - милости просим к нам хоть каждый день. Конечно, эти ребята вас таким пловом не угостят, но уж что-нибудь придумаем для любимого начальника.
Алланазар Курбанович не заставил себя упрашивать; сняв обувь и вымыв руки, он уселся вместе со всеми на кошме.
Плов исчез на глазах.