- Сейчас поедем. Я хотел свозить вас в "Монсеньор", но там даже для меня не нашлось свободного столика. Заказал столик в "Шехерезаде", где выступает Лео Мержан. Тамошний русский оркестр - один из лучших в Париже. Думаю, вам он понравится.
То ли водка, то ли черная икра, то ли шампанское и скрипки, но Леа почувствовала, что ее охватила и понесла радость жизни, от которой ей захотелось громко смеяться и опустить голову на плечо Тавернье. А тому было забавно наблюдать, как молодая женщина расцветает от удовольствия. Она попросила оркестр сыграть медленный вальс и без церемоний пригласила своего спутника. Была она такой гибкой, двигалась с таким чувственным изяществом, что вскоре весь зал смотрел на медленно скользящую пару.
Франсуа Тавернье чувствовал, как трепещет она в его объятиях. Он прижал ее крепче, и вскоре они двигались по танцевальной площадке как, казалось, единое существо.
И после того, как музыка стихла, они продолжали вальсировать. Потребовались смех и аплодисменты зала, чтобы они "спустились на землю".
Не обращая внимания на посетителей, Франсуа Тавернье не отпускал Леа от себя.
- Вы прекрасно танцуете, - убежденно заметила она.
- Вы тоже, - восхищенно ответил он, провожая ее к столику.
- Как прекрасна жизнь! Пить, танцевать - вот так бы мне хотелось провести ее всю! - воскликнула Леа, протягивая пустой бокал.
- Девочка, вы уже много выпили.
- Нет, хочу еще.
Франсуа Тавернье махнул метрдотелю. Почти мгновенно возникла новая бутылка шампанского. Оркестр исполнял "Очи черные", и под чарующие звуки этой мелодии они молча выпили.
- Поцелуйте меня. Хочу, чтобы меня целовали.
- Даже я? - наклоняясь, спросил он.
Настойчивое покашливание совсем рядом прервало их поцелуй. У стола стоял очень бледный молодой человек со шляпой в руке.
- Лорио, что вам угодно, старина?
- Могу ли я поговорить с вами, месье? Это крайне важно.
- Простите, я ненадолго.
Тавернье проследовал за Лорио к бару. После короткого и оживленного разговора он с угрюмым лицом вернулся к Леа.
- Пойдемте. Мы уезжаем.
- Уже? А который час?
- Четыре утра. Ваши тетушки будут волноваться.
- Да нет. Они знают, что я с вами. По их мнению, вы человек очень приличный, - фыркнув от смеха, произнесла она.
- Хватит, пора ехать.
- Но почему?
Не отвечая, он бросил на столик несколько купюр и схватил Леа за руку, торопя встать.
- Гардеробщица, пальто мадемуазель!
- Выпустите меня. Объясните, в конце концов, что происходит?
- А то, дорогая, - ответил он глухо, - что в этот момент немцы бохмбят Кале, Булонь и Дюнкерк, с воздуха захватывают Голландию и Бельгию.
- Ах нет! Боже мой, Лоран!..
Еще несколько мгновений назад напряженное лицо Франсуа Тавернье стало злым. Какую-то долю секунды они взглядами мерили друг друга. Дама из гардероба прервала эту немую схватку, помогая Леа накинуть чернобурку.
На обратном пути они не обменялись ни словом. Подъехав к дому на Университетской, Франсуа Тавернье проводил Леа до двери. Когда она вставляла ключ в дверной замок, он повернул ее к себе и, сжав ладонями ее лицо, страстно поцеловал. Она равнодушно не сопротивлялась.
- Раньше вы мне нравились больше.
Ничего не ответив, она спокойно повернула ключ в замке, вошла и захлопнула за собой дверь.
В тиши той майской ночи она слышала только стук собственного сердца и шум удаляющегося мотора.
Добравшись до спальни, она расшвыряла свою одежду, взяла лежавшую на разобранной постели ночную рубашку и скользнула под одеяло, натянув его себе на голову. Конечно, совсем не то, что ее кроватка в Монтийяке, но какое-никакое, а убежище.
Она заснула с именем Лорана на устах.
11
- Альбертина… Эстелла… Леа… боши идут, идут боши…
Первой выскочила из кухни с выпачканными в муке руками Эстелла, затем Альбертина, одетая в строгое домашнее платье из белой шерсти и державшая в руке авторучку, наконец взлохмаченная Леа в наброшенной на ночную рубашку чернобурке.
- Что ты так орешь? - строго спросила Альбертина.
- Боши, - прорыдала Лиза, жалкая в своем розовом пеньюаре, - захватили Бельгию, об этом они передали по радио.
- Боже мой, - перекрестившись, проговорила Эстелла. Пальцы в муке оставили на ее лбу белые пятна.
- Значит, мне не приснилось, - прошептала Леа.
Альбертина молча поднесла руку к горлу.
Не переставая, звонил телефон. Наконец Эстелла сняла трубку.
- Алло… не бросайте трубку, мадам… мадемуазель Леа, вас.
- Да, это я… вызовите врача… Его нет дома? Хорошо, ладно, успокойтесь. Сейчас буду.
Леа объяснила: слушая радио, Камилла почувствовала себя плохо. Горничная перепугана, а врача нет на месте. Надо идти туда.
- Мне пойти с тобой? - осведомилась Альбертина.
- Спасибо, но, право, не стоит. Эстелла, не могли бы вы дать мне чашечку кофе?
Камилла уже пришла в себя, когда пришла Леа.
- Мадемуазель Леа, я так испугалась. Подумала, что мадам умирает.
- Ладно, Жозетта. Лучше помолчите. Вы оставили сообщение врачу?
- Да. Он придет, как только вернется из больницы.
В комнате Камиллы было темно; небольшая лампа слабо освещала лишь уголок постели. Стараясь не наткнуться на мебель, Леа приблизилась. Лицо Камиллы выражало такую боль, что жалость охватила Леа. Нагнувшись, она тихонько прикоснулась ладонью к ледяному лбу.
Открывшая глаза Камилла ее не узнала.
- Молчи. Доктор сейчас будет. Я с тобой. Спи.
Молодая женщина слабо улыбнулась и закрыла глаза.
Леа оставалась в доме до прихода врача, появившегося вскоре после полудня. Выходя из комнаты, он выглядел озабоченным.
- Сейчас в Париже вы - единственная родственница мадам д'Аржила? - спросил он.
Леа чуть было не пустилась в объяснения насчет уз родства между ней и Камиллой, но потом раздумала.
- Да.
- Не скрою, что я встревожен. Этой женщине нужен полный покой. Рассчитываю на вас. Нельзя допустить, чтобы ее волновали.
- По нынешним временам это будет непросто, - с иронией заметила Леа.
- Знаю, знаю, - вздохнул врач, выписывая рецепт. - Но все-таки, насколько возможно, постарайтесь ее уберечь от волнений.
- Попытаюсь, доктор.
- Нужно, чтобы рядом с ней кто-то находился постоянно. Вот адрес сиделки. Позвоните ей от моего имени. Надеюсь, она свободна. Завтра зайду снова. Пока же строго соблюдайте все предписания. Они на рецепте.
Сиделка, мадам Лебретон, овдовевшая еще в войну 14-го года, прибыла к шести вечера и взялась за дело с решительностью, которая Леа не понравилась, но успокоила. Ей была невыносима мысль, что придется провести ночь в квартире Лорана и снова лицезреть слезы Камиллы. Записав ее номер телефона, мадам Лебретон сказала ей, что она может уйти, ни о чем не беспокоясь.
У сестер де Монплейне царил полнейший беспорядок. Лиза намеревалась немедленно двинуться в Монтийяк, тогда как ее сестра настаивала на том, что следует подождать дальнейшего развития событий.
Увидев тетю Лизу в дорожном костюме, со шляпкой набекрень, с прижатым к груди противогазом сидящей на одном из чемоданов, Леа засмеялась. Лиза сердито сказала:
- Всю ночь с места не двинусь.
Альбертина провела Леа в малую гостиную.
- Думаю, нам не удастся заставить ее внять голосу рассудка и придется уехать. К тому же звонили твой отец и мать, настаивая на том, чтобы ты поскорее вернулась домой.
- Я же не могу. Камилла больна, и нет никого, кто за ней бы присмотрел.
- Возьмем ее с собой.
- Ее нельзя тревожить.
- Но я же не могу бросить тебя одну в Париже! И отпустить одну эту безмозглую Лизу!
- Тетушка, это же нелепо. Немцы далеко, и наша армия их сюда не подпустит.
- Наверное, ты права, и мы напрасно беспокоимся. Попытаюсь урезонить Лизу.
Ей помог Франсуа Тавернье, который заехал справиться у Леа о здоровье Камиллы. К той его не допустила сиделка.
Он заверил трясущуюся Лизу, что, пока он в Париже, ей нечего бояться. Она согласилась не уезжать до понедельника, следующего за Троицыным днем, не сомневаясь в том, что Дух Святой осенит командующих вооруженными силами.
- К тому же, мадемуазель, разве мы не находимся под защитой Святой Женевьевы, покровительницы Парижа? Сегодня во второй половине дня большая толпа собралась в соборе Сен-Этьен-дю-Монт. Та же картина в Нотр-Дам, где премьер Поль Рейно в окружении министров-радикалов и епископов молил Святую Деву защитить Францию. В храме Сакре-Кёр на Монмартре на органе исполнили "Марсельезу". Небо с нами, не будем в этом сомневаться.
Франсуа Тавернье говорил так серьезно, что Леа, наверное, обманулась бы, если бы не подмигивание, показавшее, что на самом деле следует думать об этой тираде.
- Вы правы, - сказала успокоенная Лиза. - Бог с нами.
На следующий день к Камилле вернулись силы, а щеки порозовели. По ее просьбе Леа приобрела карту Франции, потому что ей хотелось, как она говорила, точно представлять, где находится Лоран, и наблюдать за продвижением французских войск в Бельгии. Большой холст Макса Эрнста был снят и заменен картой, где с помощью пестрых флажков Леа отмечала позиции французской и немецкой армий.
- К счастью, - сказала Камилла, - он не в армии Жиро, а в Арденнах, недалеко от линии Мажино.
- Франсуа Тавернье утверждает, что именно там находится самое уязвимое место французской обороны.
- Это неправда. Иначе в последние дни не было бы столько увольнительных! - горячо возразила Камилла.