17
Бросаю в телефон-автомат пару крон, глядя на мятый листочек, набираю номер.
- Алло, - слышно в трубке, и больше ни слова, просто "алло".
Голос у него хриплый, может, я разбудил его, а может, он слишком много выкурил своих собственных сигарет. Мне нужны польские, говорю ему. Он дает мне адрес на Амагере, спрашивает, когда я заеду. В течение двух часов, отвечаю. Конец связи.
Я иду на Ачагер. Дорога длинная, но больше мне все равно заняться нечем, а на те деньги, что стоит билет на автобус, я смогу купить три бутылки крепкого пива.
Звоню в дверь несколько раз. Наконец на четвертом этаже открывается окно, парень высовывает голову и смотрит на меня. Через минуту домофон загудел.
Он ждет меня, стоя в дверном проеме. Ногой удерживает в квартире щенка боксера. Щенок пытается выбраться, а он его отталкивает. Пожимает мне руку, какой-то напряженный. Я понимаю почему, когда мы заходим в гостиную.
Там стоит таитянка. На первый взгляд она выглядит очень молодо. Одета как тинейджер, но морщинки вокруг глаз и рта наводят на мысль, что ей за тридцать.
На меня она не смотрит, глаз с него не спускает. В воздухе чувствуется напряжение, сразу и не поймешь, в чем дело. А затем она продолжает с того места, где они закончили. Орет на плохом английском. Единственное слово, которое я могу разобрать, - "money".
- Да ничего из этого не выйдет, черт подери.
Она снова повторяет свое, на этот раз громче.
- Все, заткнись.
Она машет рукой перед его лицом. Потирает большим пальцем указательный и средний. Интернациональный жест для обозначения денег. Он орет ей в лицо:
- Shut up, shut the fuck up, bitch!
Она не пугается, стоит на своем, повторяет одно и то же, снова и снова, смахивает два блока сигарет с журнального столика, третий кидает в стену и продолжает на него орать. Он хватает ее за руку. Она затихает, для него не составляет проблемы сдвинуть ее с места. Тащит ее за собой в спальню, щенок бежит следом, тявкает и машет хвостом, рад тому, что в жизни что-то происходит. Он открывает шкаф и заталкивает ее внутрь. Закрывает дверь и подпирает ногой. Она кричит, ругается по-тайски. По-английски говорить больше не пытается. Колотит в двери как сумасшедшая, но под его руками они почти и не шевелятся.
- Эй, шеф, дай-ка мне эту штуку.
Он показывает в сторону двери в спальню. Не вижу на что.
- Дай-ка ее сюда.
Я захожу в спальню и вижу у двери швабру.
- Да, вон ту.
Протягиваю ему швабру. Он просовывает палку в дверные ручки. Таитянка все еще молотит по дверям, но силы начинают убывать. Думаю, они со шкафом старые знакомые.
- Ну да, ну да, телка, телка. Можно здесь, а можно взять с собой.
Он выкручивает радио у кровати на полную громкость. Снова иду за ним в гостиную. Он улыбается мне, как бы извиняясь:
- Сколько бы я ни заработал, она все посылает в Таиланд, домой, своему маленькому косоглазому говнюку, щенку.
- Почему ты ее не вышвырнешь?
- У тебя когда-нибудь была таитянка?
Я качаю головой.
- Они просто бешеные. Знают, как ублажить мужчину. Думаю, что сегодня у нее настроения не будет. Но вообще, заходи как-нибудь, попробуй. А я с собакой погуляю.
Он ласкает щенка за ухом. Тот тявкает и покусывает его руку.
- Но нам ведь надо найти тебе курево.
Он собирает с пола блоки и кладет их обратно на стол. Достает спортивную сумку, вынимает другие блоки, кидает на диван.
- В данный момент выбор небольшой. Польских тоже…
- Что есть?
- Есть "Принс". Но это подделка.
- Подделка?
- Сделано на эстонской фабрике. От "Принса" не отличишь, правда не отличишь, но ты попробуй.
- Невкусные?
- По мне, так да, но народ все равно берет. Говорю тебе по секрету как другу Кемаля.
- А что еще есть?
- Есть греческие. Хорошие, крепкие.
- Курить можно?
- Да это хорошие сигареты, их королева курит. И я. Королева и я.
Он угощает меня из пачки на столе. Делаю пару быстрых затяжек. Я не курил с ночи, как кончились сигареты. Табак раздирает легкие и оставляет горький привкус на языке. Я покупаю два блока.
Вот мой новый телефон.
Он достает бумажку и записывает для меня номер.
- Какое-то время по старому меня не будет.
Он берег собаку на поводок и выходит вместе со мной. Говорит ей: "А теперь мы с тобой погуляем". В шкафу всё стучат.
18
Прачечная самообслуживания открыта двадцать четыре часа в сутки. Камера на потолке сонно поворачивается то вправо, то влево. На случай драки, насилия, вооруженного нападения. Но в основном, наверное, чтобы отпугивать наркоманов. Чтобы они здесь не кололись. А неплохо было бы: со светом-то и проточной водой. На Ивана никто внимания не обращает, может, просто наплевать, а может, он не смотрится таким жалким, таким бездомным на мутном черно-белом экране. Но еще вероятнее, что запись просто никто никогда не смотрит. О ней вспоминают, только если что-нибудь разбито или на полу нашли кровь.
Я сажусь на лавочку с ним рядом. Ходил весь день. Время позднее. Только очутившись перед прачечной, я понял, куда меня занесло. Понял, что я хотел сюда прийти. Что не ноги виноваты, не одни только ноги.
Иван смотрит на меня так, будто я снова собираюсь его ударить. Как будто прошлый раз не считается. Прошлый раз, когда мы сидели на лавочке у Озер и разговаривали, не считается. Как будто, если мы встретились в прачечной, я должен его побить. Везде свои правила. В библиотеке надо соблюдать тишину, в прачечной - получать тумаки. Эта невразумительная логика до сих пор помогала ему выживать на улице. Только встретившись со мной глазами, только когда я поздоровался, так тихо, как мне удалось на фоне шума от сушки, и сел на лавку чуть в стороне от него, только тогда он осмелился выдохнуть. Через две недели он будет есть с руки, через две недели обезьяны примут меня в стаю.
- Хочешь, пойдем отсюда, Иван?
Он кивает, встает.
- Не будешь ждать одежды?
На секунду на его губах появляется подобие улыбки.
- Она сама о себе позаботится.
Он идет за мной по улице.
- Ты мог бы пойти в ночлежку. Если ты не пьяный, не обкуренный, они найдут для тебя кровать. Я знаю.
- У меня есть где жить.
- Ты сидишь в прачечной, да?
- Нет, у меня есть где жить.
Мы покупаем пиццу, Иван смотрит, как кладут начинку. Ветчину, сыр, шампиньоны, его глаза следят за каждым движением.
Иван вынимает одну пиццу из коробки и ест на ходу, показывая дорогу.
Он протягивает руку и улыбается:
- Это здесь.
Двухэтажный дом, вероятно, это был завод, пока не сгорел. Мы во внешнем Нёребро или где-то на Северо-Западе, в каком-то переулке к переулку, далеко от Нёреброгаде и от машин. Здесь так тихо, неподходящее место для ночных прогулок. Во всяком случае, если ты привлекательная девушка. Мы идем вдоль изгороди из стальной проволоки, пока не доходим до ворот. Иван осторожно снимает с цепи висячий замок, только теперь мне становятся видны следы от молотка. Говорит, что так и было, когда он его нашел. Толкает дверь, мы заходим, он просовывает тонкую руку сквозь ограду и осторожно водворяет замок на место. С дороги не видно, что он взломан. Между плитками на площадке перед зданием вольно произрастают сорняки, сквозь разбитое окно тянутся ветки дерева. Двухстворчатая дверь и табличка, закрашенная черной краской из баллончика. "С той стороны", - говорит Иван, и мы обходим дом и заходим в дверь поменьше, с белой облупившейся краской и отметинами на замке, оставшимися после взлома большой отверткой. Чтобы дверь открылась, ему приходится налечь на нее плечом. Мы проходим по темному коридору, пахнет дымом. Запах усиливается, когда мы входим в комнаты, по-видимому бывшие когда-то приемной и рабочим залом. От мебели отломаны здоровые куски, по столу разбросаны останки телефона, под столом - кусочки серой пластмассы. Оплавившийся компьютерный стул. Стены закопченные, на самом верху видно, что они были рыжими. Рамки с плакатами попадали вниз и разбились. На одном из столов - металлическая рамка, фотография почти сгорела, видна половина лица девочки-подростка и рука, обнимающая ее за плечи.
Пахнет холодным дымом, мочой, испражнениями.
На уголке одного из столов стоит открытая картонная коробка. Сбоку - черные метки от огня, но в целом выглядит неповрежденной. Все вокруг закопченное, наверное, кто-то принес эту коробку из другого места, притащил с собой и оставил. Решил, что она не заслуживает спасения. В коробке полно открыток.
Верхние открытки обгорели дочерна. Мне приходится залезть поглубже, чтобы увидеть, что там такое. Подросток со светлыми волосами и скейтбордом на плече, с плеером на ремне. Улыбается. Бодрый молодой человек. Очень бодрый молодой человек. Смотрит на меня с большой верой в себя и свое будущее. В глазах нет упрямства, он вежлив с бабушкой, не курит гаш до усрачки, не нюхает клей. Многообещающий - вот подходящее слово. Наверняка он сейчас в моем возрасте, надеюсь, что у него все плохо. Надеюсь, у него СПИД.
- Этим они и занимались, - говорит Иван. - Открытками. Поздравительными открытками. Ну, ты знаешь. Бумага. - Он смеется.
Я, кажется, понимаю, что он имеет в виду. Типография - место, где делают бумагу, рано или поздно оно должно сгореть.
- Пошли, - говорит он.