Бабуля Кошак на секунду задумывается, нет ли в вопросе подвоха, и отвечает:
- Одна. Одна пара ног.
- А есть ли какая-то особенная причина, почему для одной пары ног нужно тридцать пар тапочек?
Бабуля хмурится.
- Я не надеваю их все одновременно, если вы это имели в виду.
- Миссис Кошак, если я ошибаюсь, поправьте меня. Вы ведь на пенсии? Живете на государственное пособие?
- Да, все правильно.
- И каков же размер вашей пенсии, если ее измерять в парах тапочек? Иными словами, сколько пар тапочек можно купить на одну вашу пенсию?
Она снова задумывается на секунду, а потом говорит, что не знает.
Я поднимаю руку:
- Можно ответить?
Полисмен кивает.
- На одну еженедельную пенсию можно купить две пары тапочек. Ну или три - если на рынке.
- Миссис Кошак, вы арестованы по подозрению в краже домашней обуви. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас, и особенно если это касается тапочек.
- Кстати, о тапочках, - говорю я, когда полицейский надевает на бабку наручники. - Могу я забрать свои тапки?
Полицейский качает головой.
- Вся домашняя обувь конфискуется при аресте как вещественное доказательство. Наши судебные эксперты должны провести экспертизу.
- Бабуля Кошак, - говорю я, соображая буквально с ходу. - Могу я воспользоваться вашей уборной?
- Только не забудьте поднять сиденье на унитазе.
Я выхожу из гостиной, этак небрежно, вроде как мне и не очень надо, и уже в коридоре срываюсь с места и мчусь наверх, в спальню Бабули Кошак. Рывком распахиваю дверцу шкафа, и оттуда вываливаются все тридцать пар тапочек, а следом за ними - наш старый друг мистер Лиственное Дыхание, жираф Джим.
- О, - говорит он, - привет.
- Что ты здесь делаешь?
- А ты что здесь делаешь?
- Но я хотя бы не прячусь в шкафу старой леди.
- Я - жираф-призрак, - говорит Джим, как будто это все объясняет.
- Ну, я здесь по делу. Помогаю полиции вести расследование. Среди этих тапок есть два моих. Хотя я слабо себе представляю, как мне теперь их найти, не говоря уж о том, чтобы подобрать пару.
- Вот один, - говорит Джим, указав на искомый тапок правым передним копытом. - А вон там - второй, - говорит он, указав на второй тапок левым передним копытом.
- Круто. И как ты так быстро с ними разобрался?
- Они сделаны в виде инопланетных пришельцев, - объясняет жираф. - А все остальные - обычные шлепанцы. Просто коричневые или в клеточку.
Я киваю.
- И еще от них пахнет.
- У тебя, наверное, очень чувствительный нос, если ты различаешь запахи тридцати разных пар тапочек. Да, очень чувствительный. - Выдержав паузу, что называется, для эффекту, я добавляю: - Или, может быть, просто большой.
- Чушь собачья. Без хвостика.
Потом мы какое-то время молчим. Я подбираю свои тапки в виде инопланетных пришельцев, этак небрежно, вроде как мне и не очень надо, и говорю:
- Ну что, я пойду?
- А меня чего спрашивать? Если я безобразный и скверный характером, это еще не значит, что я твоя мамочка.
- Слушай, если ты будешь и дальше меня преследовать…
- Я тебя не преследую, делать мне нечего.
- Куда бы я ни пошел, ты всегда там.
- Значит, это ты меня преследуешь. Если по здравому размышлению.
- По здравому размышлению?! Не смеши мои очки, - говорю я, поправляя очки. - Ты - жираф-призрак, а призрачные жирафы не мыслят здраво. Это общеизвестный факт. Так что давай возвращайся в шкаф. Где тебе самое место.
- Хорошо, - говорит Джим, забираясь обратно в шкаф. - Увидимся в камере, дятел.
Я надеваю тапочки в виде инопланетных пришельцев на руки, как перчатки в виде инопланетных пришельцев, и закрываю шкаф. Остальные двадцать девять пар тапочек остаются лежать на полу. И только почти у двери до меня вдруг доходит, что сейчас сказал Джим.
- Погоди. Ты сказал "в камере"? Это в какой камере? В тюрьме?
- Я тебя не слышу, - говорит Джим из шкафа. - Я в шкафу.
Я открываю шкаф и повторяю вопрос:
- Ты так сказал?
- Ну, наверное.
- А почему ты так сказал?
- Этот полицейский, он еще в доме, - объясняет Джим, почесывая седалище кончиком хвоста. - Если он увидит, что ты забрал эти тапки, он тебя арестует. За извращенство отправления правосудия.
- За извращение.
- Извращение - дело житейское, а извращенство карается по всей строгости, - говорит Джим с умным видом. - Тапочки как вещественные доказательства должны быть подвергнуты обязательной экспертизе.
- Здесь еще двадцать девять пар. Приблизительно. Никто даже и не заметит, что одной не хватает.
- Хорошо, Спек, но давай предположим. Старушка невиновна. Тапки подбросил маньяк-бабушконенавистник. Скажем, племянник, у которого зуб на бабку. И лишь на одном из всех шестидесяти отдельных тапок остался волос с лодыжки злодея. Я подчеркиваю: лишь на одном. А если как раз на твоем? Старую леди признают виновной и посадят в тюрьму. За преступление, которое она не совершала. Таким образом, пострадает невинный. А почему? Потому что удобство собственных ног для кого-то, не будем показывать пальцем, важнее торжества справедливости.
Я закусываю губу.
- Лично мне глубоко фиолетово, - продолжает Джим. - Ну, посадят бабулю, оно даже и к лучшему. В супермаркете меньше толкучки на одну тормознутую бабку. Просто я за тебя волнуюсь. Чтобы тебя потом совесть не мучила.
Я улыбаюсь тепло и сердечно.
- Что, правда?
- Что?
- То, что ты сейчас сказал. Что ты за меня волнуешься.
- Вот только не надо сентиментальных соплей. Тем более когда мы в спальне, наедине. Что люди подумают?!
Я сажусь на краешек кровати.
- Но никто же не знает, что мы сейчас здесь.
- Спек, иногда ты меня пугаешь. Тебе, пожалуй, пора. Пока тот полицейский не вызвал подкрепление.
- Ой, я про него и забыл. До свидания, Джим.
- Чао-какао. - Обольстительно вильнув задом, он исчезает среди верхней одежды.
Я мчусь обратно в гостиную, но потом, вспомнив про тапки в виде инопланетных пришельцев у себя на руках, разворачиваюсь на ходу, возвращаюсь в спальню, открываю окно, кидаю тапки подальше в сад и спускаюсь в гостиную.
- Прошу прошения, что так долго, инспектор. Тут на удивление уютный сортир.
Полицейский и Бабуля Кошак по-прежнему сидят на диване. У Бабули подбиты оба глаза. Раньше я этого не замечал.
- Ну, нам пора, - говорит полицейский, вставая. Бабуля Кошак тоже встает, ее наручники погромыхивают на ветру. Странно, что ветер дует в помещении. Либо где-то открыто окно, либо у кого-то из нас очень простуженная душа.
Золотые дожди
У нас с Воздержаньей выявили рак мозга. Доктор Яблочко сказал, что мы слишком много времени проводим перед телевизором. Но скорее всего причиной развития заболевания стала Эддина телеантенна. Как бы там ни было, у нас у обоих рак мозга, и мы оба умрем.
- Мы правда умрем? - уточняю я у доктора в наш следующий визит.
Жена сидит рядом, ее прямые каштановые волосы собраны в прямой каштановый хвост круглой коричневой резинкой. Она вынимает руку из кармана своей длинной коричневой юбки и берет меня за руку.
- Нет, - говорит доктор Яблочко. - Можно вас прооперировать. Вскрыть черепную коробку и прооперировать мозг.
Я смотрю на жену и улыбаюсь. Она смотрит на меня и не улыбается. А потом - улыбается.
- Доктор Яблочко, а можно прооперировать нас с женой одновременно? Мы будем держаться за руки.
- Да, разумеется.
- И долго нам ждать?
Доктор Яблочко заворачивает манжет и смотрит на часы у себя на руке.
- Минут десять.
- Тогда, - говорю я, вставая, - нам, наверное, надо идти.
- Можно поехать на автобусе, - предлагает Воздержанья.
- Не нужно на автобусе, - говорит доктор Яблочко, поднимая телефонную трубку. - Я закажу вам такси. За наш счет.
Мы с Воздержаньей лишь переглядываемся.
Через пару минут мы опять переглядываемся, но теперь уже - на стоянке перед поликлиникой, залитой ярким солнечным светом. Подъезжает такси. Таксист в белых перчатках.
Всю дорогу мы держимся за руки. От поликлиники до больницы - минут пять на машине, но когда у тебя рак мозга, пять минут - это очень долго.
Описать симптомы рака мозга - дело весьма затруднительное. Воздержанья говорит, что это как оцарапанное колено, только в мозгах. Ты постоянно что-то забываешь и что-то вспоминаешь. Легко впадаешь в растерянность. Например, смотришь на себя в зеркало и поражаешься, какой ты вдруг стал симпатичный, а потом понимаешь, что это не ты, а твоя жена.
Жена смотрит в окно. Я кладу руку ей на плечо и спрашиваю:
- Волнуешься?
Она качает головой.
- А я вот волнуюсь. Мне как-то не очень приятно, что мне вскроют голову. Да, я постоянно ее раскрываю, метафорически выражаясь. Как и всякий писатель. Но это немножко другое.
Она кивает.
- Интересно, а как они будут вскрывать черепную коробку? Вообще срежут весь верх или приоткроют ее, как дверцу?
- На самом деле они ничего не вскрывают, - объясняет Воздержанья. - Доктор Яблочко пошутил.
- Ничего себе шуточки.
- Да ладно, Скотт. Он просто хотел посмеяться.
- Да, но за чей счет? Кстати, о счетах, - говорю я, просияв. - Правда, мило, что нам оплатили такси за счет службы здравоохранения?
Воздержанья кивает.