В помещение врываются два охранника, хватают Космонавта под руки и уводят в одиночный отсек, обитый космическим эквивалентом войлока.
Крупным планом - лицо Космонавта. Потом камера отъезжает, и по изменению интенсивности освещения становится ясно, что прошло какое-то время. На обитом космическим войлоком полу лежит длинная тень космического журафа.
- Всем привет, - говорит Джимп. - Я вернулся. Теперь, когда тебя благополучно нейтрализовали, пойду прикончу всех роботов.
Далее следуют несколько сцен, в которых космический жураф носится по космической станции, пинает межгалактических роботов, преимущественно - по голове, и отрывает им руки и ноги.
* * *
Я выключаю телевизор.
- Как я понимаю, это был представительский ролик. Реклама актерских способностей великолепного Джима. Хочешь сниматься в кино?
- Не понимаю, о чем ты.
- Я уже представляю, как ты сидишь в кабинете Гарри Дельца, положив копыта на стол, и обольщаешь застывшего в изумлении продюсера цветистыми баснями о своих героических похождениях в джунглях. Джим - самый умный. Джим - самый хитрый. Даже льва обдурил.
- Что за чушь?!
- Делец очарован, только что из исподнего не выпрыгивает от восторга. Сразу же предлагает контракт. А в следующей сцене ты лежишь, растянувшись, в джакузи, и голые девочки намыливают тебе спину.
- Чушь собачья, - повторяет Джим, только на этот раз он ухмыляется.
- Тебе обязательно нужно все портить? Почему нельзя просто оставить меня в покое?
Джим смеется. Вытягивает свои длинные ноги. Мысленно он снова там, в кабинете Гарри. Курит воображаемую сигару. Я сказал "он снова там". А надо было бы сказать "он уже весь в предвкушении". Поскольку этого еще не было. Пока не было.
- Для тебя это просто прикол, - говорю я ему. - А для меня это работа. Средство к существованию. Ты представляешь, что будет, если изменится сама концепция сериала? Нас смотрят и любят. Космонавт - это сложившийся персонаже набором вполне определенных качеств. Среднестатистический фанат "Космонавта" знает его как родного. Его нельзя запереть в психушку, - говорю я со всей ответственностью. - Он сбежит через две секунды.
- Нет. Если действительно сбрендит, то нет.
- Кстати, а кто написал сценарий? Это же полный идиотизм. Диалоги хорошие, да. Признаю. Но характеры прописаны совершенно не так. Я бы в жизни такого не написал.
- А это не ты написал. Ты для них больше не пишешь, - объясняет Джим. - Они нанимают новых сценаристов. Гарри Делец собирается вообще упразднить Космонавта. В смысле, не сам сериал, а только этого персонажа.
Я открываю рот, хочу высказаться, но молчу. У меня просто нет слов.
- Только, пожалуйста, не принимай это как выпад против тебя лично. Ты же не с себя Космонавта списал. Да, Спек? Или с себя?
- Ну… - Я присаживаюсь на краешек космической койки. То есть кровати. - Каждый художник неизбежно вкладывает в свое творение частичку себя. Чего ты смеешься? Немедленно прекрати ржать, а то я тебя стукну.
- Неудивительно, что вы с Эдди сдружились, - говорит Джим. - В тебе тоже есть тяга к насилию.
- В Эдди нет тяги к насилию, - говорю я, глядя в окно. Он по-прежнему стоит, прижимаясь к антенне, обхватив ее у основания двумя руками.
- Он законченный психопат. Ты же наверняка знаешь, где его жена. Здесь, на кровати. Под проводами.
Я смотрю на кровать, одна половина которой завалена переплетенными проводами всевозможных цветов и оттенков.
- Нет, я ее видел в саду. Буквально на прошлой неделе. Мы даже поговорили через забор. Она попросила меня написать компьютерную программу, чтобы предугадывать результаты Национальной Лотереи.
- И ты ей сказал: "Иди в жопу".
- Нет, я сказал, что обязательно напишу. Мне нравится Национальная Лотерея, Джим. Она дает простым людям возможность блеснуть.
- Налог на глупость.
- Прошу прощения?
- Национальная Лотерея - это налог на глупость. Чем ты глупее, тем чаще играешь. То есть тем чаще платишь.
- Как бы там ни было, я обещал, что напишу ей такую программу. И я напишу. - Я задумчиво тру пальцем оправу очков. - Или попрошу Вика Двадцатку, чтобы он написал. Вик - мой лучший друг.
- Уже не нужно. В тот же день, после обеда, они с Эдди сидели тут, в спальне. Хотя нет, не сидели. Эдди лежал на кровати, а супруга стояла вот здесь. Где разрозненные носки.
Я смотрю на разрозненные носки. Очень странно.
- Эдди пытался смотреть телевизор, но супруга ему не давала. Вот он, значит, лежит, а она все докапывается. Говорит: "Выключи этот дурацкий ящик. Поговори со мной. Почему мы с тобой никогда не разговариваем?" А он ей: "Заткнись. Ты можешь заткнуться хотя бы на десять минут? У тебя рот вообще не закрывается, никогда. Не видишь, я телик смотрю. Так что заткнись и не мешай мне смотреть". Но она не умолкает. Все говорит, говорит, говорит… И тогда он встает, сгребает в охапку все провода и надевает их ей на голову.
- Ерунда. Они весят, наверное, под тонну. Даже Эдди не смог бы поднять их все сразу.
- Ну, если честно, все было немного не так, - говорит Джим. - На самом деле он брал их по одному и кидался в нее. Ее силы слабели с каждым ударом, и в конечном итоге она утратила волю к жизни.
- Это было бы слишком долго. Она бы просто ушла из комнаты.
- Ну хорошо. Он схватил провод и задушил ее. А потом надо было как-то избавляться от тела. Но ему было в лом. Так что он завалил ее проводами, а сам пошел в паб.
- Вот это больше похоже на правду, - признаю я. - Но ты сам добиваешься того, чтобы никто не верил твоим рассказам, потому что ты их постоянно меняешь.
- Если ты мне не веришь, посмотри сам.
- Нет, что-то не хочется.
- Ну давай. Посмотри.
- Я, пожалуй, пойду домой.
- Ну и пожалуйста. Ну и иди.
Я встаю с кровати. Проблема в том, что провода навалены на стороне, ближней к двери, и по дороге на выход мне придется пройти мимо них.
- Я, наверное, еще посижу.
- Вот и славненько.
Да, говорю я себе. Я сейчас сяду и буду слушать, как поют птицы. Слушать звонкие трели пернатых из городского предместья.
Но птиц что-то не слышно.
Они все улетели.
Или умерли и попадали на землю.
- Джим, я закрываю глаза и хочу, чтобы ты меня провел.
- Куда?
- К моему одеялу. По самой ближайшей дороге. И как-нибудь так, чтобы не соприкасаться с трупом. Джим. Джим, ты тут?
Я открываю глаза. Комната вся залита синим светом полицейских мигалок. Джима нет.
Я бросаюсь к двери мимо кучи перепутанных проводов. Бегу вниз по лестнице, в кухню. К окну. Эдди идет по дорожке к дому. Идет за мной. Явно намереваясь убить. Я распахиваю заднюю дверь, быстро выкрикиваю обвинение в лицо женоубийцы, захлопываю дверь у него перед носом и задвигаю задвижку. Мчусь к передней двери, впускаю в дом полисмена и сообщаю ему про тело. В спальне наверху.
Через пару минут он спускается вниз.
- Это что, шутка юмора?
- Нет, уважаемый, - говорю я с мрачным видом. - Убийство - не повод для шуток.
Мы поднимаемся в спальню. Полицейский идет впереди, я - за ним. В первый раз, когда он поднимался сюда, он сдвинул провода на другую сторону кровати, и обнаружилось, что под ними действительно скрывалось тело. Только какое-то сплющенное. Словно вырезанное из картона.
Ой. Это и есть вырезка из картона. Огромная, в натуральную величину, фигура инспектора Синего из "Крутых копов". А вовсе не убиенная соседом жена.
Я смотрю на картонного полицейского на кровати, потом поднимаю глаза на настоящего полицейского, не из "Крутых копов".
- Сюжет потихоньку закручивается, - говорю я с надеждой. - И что это значит, по-вашему?
Полицейский качает головой.
- По-моему, это вообще ничего не значит.
- Но вы же пришли расследовать убийство?
Полицейский опять качает головой.
- В последнее время у вас в районе участились квартирные кражи домашней обуви.
- Тапочек.
Полицейский кивает.
- Тогда я, наверное, смогу вам помочь.
На улице Эдди подходит ко мне и спрашивает:
- Я правильно понял: ты только что обозвал меня гнусным убийцей и захлопнул дверь у меня перед носом?
- Да, - говорю я, кося под дурачка. - Прости, пожалуйста. Я обознался. Принял тебя за другого.
Он кивает.
Полицейский нетерпеливо стучит пальцем по шлему - тук-тук-тук, - и я поспешно прощаюсь с Эдди и веду полицейского через дорогу, к дому Бабули Кошак.
Будучи благоприличной старомодной бабулькой, она добредает до двери минут через полчаса после звонка, но настоящие леди преклонных лет стоят того, чтобы их дождались.
- Добрый день, инспектор. Зайдете в дом?
- Я тоже зайду, - говорю я и захожу.
Бабуля Кошак закрывает дом и приглашает нас с гостиную.
- Может быть, чашечку чаю? Каждому - по одной. У меня много чашек.
Мы с полицейским сидим на диване, я - с одного краешка, он - с другого. Я пытаюсь придумать, что бы такого сказать, но тут возвращается Бабуля Кошак и вручает нам чай. Каждому - в своей чашке. Чай холодный, но мы молчим. Из уважения к старости.
- Миссис Кошак, - говорит полицейский, - можно задать вам вопрос? Личного свойства? Сколько у вас пар тапочек?
- Около тридцати.
- Тридцати?
- Да, - говорит она, мешая ложечкой чай.
- А сколько, простите, у вас ног?
- Сколько ног? Или пар ног?
Полицейский смотрит на меня. Он явно растерян.
- Пусть все будет в парах, - говорю я ему. - Так легче считать.
- Пар ног.