- Молния не медлит, сразу убивает человека, - возразил Дефарж.
- А сколько пройдет времени, пока соберутся тучи, из которых ударит молния? - спокойно спросила мадам. - Ну-ка, скажи мне!
Дефарж задумчиво посмотрел на жену, словно признавая справедливость ее слов.
- Вот и землетрясение тоже за один миг может поглотить целый город, - продолжала мадам. - А как долго что-то готовится в недрах земли, прежде чем произойдет землетрясение?
- Долго, должно быть, - промолвил Дефарж.
- Но вот когда уже там совсем назрело, земля разверзается и сокрушает все до основания, а назревает оно медленно, и покуда там идет брожение, мы его не замечаем и не слышим. Вот чем надо утешаться. Помни об этом!
И она, сверкнув глазами, затянула узел с таким остервенением, точно душила врага.
- Я тебе говорю, - внушительно потрясая рукой, продолжала мадам, - как ни медленно всё идет, - оно приближается. Движется неуклонно, безостановочно. Надвигается все ближе. Погляди кругом, как живут все, кого мы знаем, погляди, с какими лицами они ходят, какое возмущение, какое бешенство кипит в этих людях, к которым Жакерия обращается с каждым днем все смелее и увереннее. По-твоему, это может долго продолжаться? Ха! Ты смешон!
- Ты у меня мужественная, женушка! - промолвил Дефарж; он стоял перед ней, опустив голову и заложив руки за спину, точно послушный ученик, внимательно слушающий наставления своего учителя. - Все это так, бесспорно, да разве я в этом сомневаюсь? Но ведь это так долго тянется, и, может быть, ты сама понимаешь, может статься, мы с тобой этого и не дождемся.
- Ну и что же? - возразила мадам и опять рванула узел, словно расправлялась еще с одним врагом.
- Да то, что мы с тобой не увидим победы, - сказал Дефарж, с огорчением и в то же время будто оправдываясь, пожал плечами.
- Победа придет не без нашей помощи, - показывая рукой на него и на себя, воскликнула мадам. - То, что мы делаем, не пропадет даром. Я верю, верю всей душой, что мы с тобой дождемся победы. Но если даже и нет, если бы я даже наверняка знала, что этого не будет, я все равно не задумалась бы, и прикажи мне вот хоть сейчас задушить любого аристократа или тирана, я своими руками…
И мадам, стиснув зубы, со страшной яростью затянула последний узел.
- Постой! - вскричал Дефарж, вспыхнув, точно его упрекнули в трусости. - Я, милая моя, тоже ни перед чем не остановлюсь.
- Да, но твоя слабость в том, что тебе время от времени для поддержки мужества требуется столкнуться с твоей жертвой и проверить свои силы. Это помогает тебе держаться. А надо быть стойким и без того. Придет время, - дай волю своему возмущению, своей ярости, а до тех пор не показывай их никому, держи в узде, но всегда наготове.
И в подкрепление этого совета мадам изо всех сил стукнула набитым жгутом о прилавок, точно вышибая из него мозги, а потом с самым невозмутимым видом, сунув скрученный платок под мышку, спокойно заметила, что пора спать.
На другой день около полудня эта замечательная особа сидела на своем месте за стойкой и прилежно вязала. Около нее на прилавке лежала роза, и, если она нет-нет да и поглядывала на нее, на лице ее сохранялось все то же деловито-озабоченное выражение. Народу в зальце было немного, несколько человек сидели за столиками, пили, другие стояли, разговаривали. День был очень жаркий; мухи тучами носились в воздухе и с присущей им предприимчивостью лезли всюду, забирались в маленькие липкие от вина стаканчики и тут же, платясь жизнью за свою любознательность, увязали на дне. Их кончина не производила впечатления на других мух, разгуливавших тут же, они смотрели на них с полной невозмутимостью (точно сами они были не мухи, а слоны, или нечто столь же отличное от мух) и в конце концов подвергались той же участи. Удивительно все же, до чего неосторожны мухи! - вот так же, должно быть, в этот ясный летний день думали и при дворе.
В лавку вошел человек, тень его упала на мадам Дефарж, и она почувствовала, что это чужой. Отложив свое вязанье, она взяла розу, лежавшую возле нее, и, не взглянув на пришельца, стала прикалывать ее к своему тюрбану.
Удивительное дело! Едва только мадам Дефарж подняла розу, все разговоры в зальце прекратились и посетители один за другим стали уходить.
- Добрый день! - поздоровался пришелец.
- Добрый день, мосье.
Она произнесла это громко, а про себя прибавила, снова берясь за вязанье: "Ага! Добро пожаловать, возраст около сорока, рост примерно пять футов девять дюймов, волосы черные, недурен собой, цвет лица смуглый, глаза темные, лицо худощавое, длинное, болезненное, нос с горбинкой, не совсем прямой, слегка перекошен влево, и от этого зловещий вид. Все приметы налицо. Добро пожаловать!"
- Будьте так добры, мадам, стаканчик старого коньяку и глоток холодной воды.
Мадам с любезным видом поставила перед ним то и другое.
- Превосходный у вас коньяк, мадам!
Впервые этот коньяк удостоился такой похвалы, и мадам Дефарж оценила ее, как должно, - ей ли было не знать происхождение своего коньяка! Тем не менее она сказала, что ей приятно это слышать, и снова принялась за свое вязанье. Посетитель некоторое время следил за ее пальцами и в то же время украдкой поглядывал по сторонам.
- Вы так искусно вяжете, мадам.
- Привычка.
- И какой прелестный узор!
- Вам нравится? - улыбнувшись, спросила мадам, подняв на него глаза.
- Да, очень. Разрешите полюбопытствовать, для чего это предназначается?
- Да просто чтобы не сидеть сложа руки, - отвечала мадам, все так же глядя на него с улыбкой и проворно перебирая спицами.
- А не то чтобы для пользования?
- Там видно будет. Может быть, когда-нибудь и пригодится. Если у меня хорошо выйдет, - вздохнув, сказала мадам и с каким-то мрачным кокетством покачала головой, - наверно пригодится.
Но, право же, это было поразительно: похоже, что в Сент-Антуанском предместье терпеть не могли этой розы на тюрбане мадам Дефарж. Два посетителя порознь вошли в погребок и только было направились к стойке спросить вина, как вдруг, заметив это новшество, стали топтаться на месте, оглядываться по сторонам, и, сделав вид, что разыскивают приятеля, которого здесь не оказалось, тут же повернулись и ушли. А из тех, кто был в зале, когда вошел незнакомец, тоже никого не осталось, все разошлись. Но как ни зорко следил шпион, он ничего не обнаружил, никакого условного знака. Каждый уходил не спеша, и у всех был такой жалкий, забитый, пришибленный вид горемычных бедняков, которые заглянули сюда просто от нечего делать, - что их ни в чем нельзя было заподозрить.
"Джон, - говорила себе мадам, не сводя глаз с незнакомца и мысленно считая петли, в то время как пальцы ее проворно двигали спицами. - Постой здесь еще, и не успеешь ты оглянуться, как у меня будет связан и Барсед".
- Вы замужем, мадам?
- Да.
- И детки есть?
- Нет.
- Торговля, видно, не очень хорошо идет?
- Плохо торгуем. Народ здесь уж очень бедный.
- Ах, несчастный народ! Так бедствует и в таком угнетении, как правильно вы говорите.
- Как вы говорите, - поправила мадам и быстро ввязала в его имя какие-то лишние петельки, не предвещавшие ему ничего доброго.
- Ах, простите, разумеется, это я сказал, но вы же не станете спорить. Я уверен, что вы и сами так думаете.
- Я думаю! - громко воскликнула мадам. - Нам с мужем думать некогда, только бы концы с концами свести. Мы только и думаем, как бы нам не прогореть, и над этим нам с утра до ночи приходится голову ломать. Хватит с нас своих забот, где уж нам о других думать! Нет, нет! Стану я о ком-то еще думать!
Шпион, который явился сюда, чтобы собрать или состряпать годные для доноса сведения, ничем не выдал своего замешательства, и на его зловещем лице не видно было ни смущения, ни досады. Он стоял, облокотившись на стойку, и не спеша потягивал коньяк - вежливый, любезный посетитель, который не прочь поболтать.
- А какая ужасная история с этой казнью Гаспара, мадам! - Он сочувственно вздохнул. - Ах, бедняга Гаспар!
- Ну, знаете, - спокойно и холодно возразила мадам, - если люди идут на такие дела, да ножи в ход пускают, они должны за это расплачиваться. Он ведь знал, на что идет, и что ему это удовольствие дорого станет. Вот и получил.
- Мне кажется, - вкрадчиво сказал шпион, доверительно понижая голос и всеми чертами своего порочного лица пытаясь изобразить совестливого революционера, оскорбленного в своих лучших чувствах, - мне кажется, здесь в округе многие возмущаются этой казнью и жалеют беднягу. Но это, конечно, между нами!
- Разве? - рассеянно спросила мадам.
- А разве нет?
- Вот и мой муж, - сказала мадам Дефарж.
Едва хозяин погребка переступил порог, фискал повернулся к нему и, приподняв шляпу, сказал с приветливой улыбкой:
- Добрый день, Жак!
Дефарж остановился, с изумлением вытаращив глаза.
- Добрый день, Жак! - повторил фискал далеко не так уверенно и с трудом выдавил улыбку под этим немигающим взглядом.
- Вы ошибаетесь, мосье, - сказал хозяин погребка. - Вы принимаете меня за кого-то другого. Меня зовут Эрнест Дефарж.
- Ну, все равно, - с деланной беспечностью, но явно сконфуженный, пробормотал шпион, - добрый день!
- Добрый день, - сухо ответил Дефарж.
- Я только что говорил мадам, с которой я имел удовольствие беседовать, когда вы вошли, - говорят, здесь у вас в Сент-Антуанском предместье (да оно и не удивительно!) все очень жалеют беднягу Гаспара и возмущены, что его постигла такая участь.
- Мне никто ничего не говорил, - отвечал Дефарж, отрицательно покачав головой, - ничего не знаю.