- Да, вот и вся их цена, - повторил мистер Кранчер, - что и говорить, цена не велика! Ну, так или не так, но чтобы у меня этого больше не было, я тебе раз навсегда запрещаю молиться мне наперекор. Мне это не по карману. Не желаю я из-за твоего кляузничества в дураках сидеть. А ежели тебе непременно надо бухаться головой об пол, бухайся так, чтобы сыну и мужу польза была, а не вред. Будь у меня не такая зловредная жена, а у парнишки не такая зловредная мать, я бы на прошлой неделе хапнул деньжонок, да вот, поди-ка, ей вместо того втемяшилось молиться мне наперекор, и так это она мне своими кляузными молитвами поперек дороги стала, что все у меня мимо рук уплыло, все прахом пошло. Вот так оно и выходит, черт побери, - сердито говорил мистер Кранчер, не переставая в то же время заниматься своим туалетом, - у меня от этого ее богоугодничества всю неделю то одно, то другое срывается! Бьешься изо всех сил, - и все мимо! Ну, что делать бедному честному труженику, коли ему так не везет? Одевайся поскорей, Джерри, сынок, да пока я пойду чистить сапоги, приглядывай тут за матерью: как увидишь, что она норовит опять бухнуться, кликни меня сейчас же! А ты смотри у меня, - обратился он к жене, - я больше этого не потерплю, чтобы ты мне палки в колеса совала. Я, можно сказать, еле на ногах держусь, качает меня из стороны в сторону, как старую карету извозчичью, глаз не продеру, точно меня сонным зельем опоили, и руки и ноги как не мои, совсем отнялись, - а что толку? Прибавилось у меня хоть что-нибудь в кармане? Ни черта! И я сильно подозреваю, что это все твои козни, потому как ты с утра до ночи только о том и хлопочешь, чтобы у меня все мимо кармана шло. Так вот, я больше этого не допущу, язва ты этакая! Слышишь, что я тебе говорю? Не допущу!
И, не переставая бросать в сторону жены язвительные замечания, вроде: "Как же, она у нас святоша! Разве она позволит себе совать палки в колеса мужу и сынишке! Нет, нет, кто-кто - только не она!" - и источать на нее яд своего негодования, мистер Кранчер принялся чистить сапоги и приводить в готовность свою особу для отправления служебных обязанностей. Между тем его сынок, на голове которого красовались те же, только не совсем окрепшие колючки, а юные очи были так же близко сдвинуты, как и у папаши, зорко следил за своей маменькой. Он то и дело пугал несчастную женщину, выскакивая полуодетый из своего спального чулана, и грозно окликал: "Вы что, опять бухаться, маменька! А вот я сейчас, - папаша!" - и, подняв таким образом ложную тревогу, весьма непочтительно ухмылялся и снова исчезал у себя в конуре.
Раздражение мистера Кранчера отнюдь не улеглось, когда он сел завтракать. Он яростно набросился на жену, когда она вздумала прочесть молитву перед едой:
- Это еще что такое? Опять ты за свое, язва? Мало тебе?
Жена попыталась было объяснить, что она только хотела прочесть молитву перед трапезой.
- Не смей! - рявкнул мистер Кранчер, недоверчиво поглядев кругом, словно опасаясь, что молитвами его супруги хлеб на столе сгинет или превратится в ничто. - Не позволю я, чтобы меня из дома вон вымаливали, чтобы я без крова остался. Не желаю я из-за твоих молитв без куска хлеба сидеть. Заткнись!
Угрюмый, насупившийся, с красными воспаленными глазами, Джерри Кранчер сидел за столом с таким видом, как будто он провел бессонную ночь в компании, которая собралась отнюдь не для того, чтобы попировать. Он не ел, а пожирал свой завтрак, раздирая еду зубами, огрызаясь и рыча, словно четвероногий хищник в зверинце. Однако к девяти часам он кое-как привел в порядок свою взъерошенную личность и, умудрившись даже придать себе более или менее солидный и деловой вид, насколько, конечно, допускала его природа, отправился на свою дневную работу.
Вряд ли это можно было назвать работой, хоть он и имел обыкновение рекомендовать себя "честным ремесленником". Весь его рабочий инвентарь заключался в деревянном табурете, сделанном из стула со сломанной спинкой. Этот табурет Джерри-младший, шагавший рядом с отцом, доставлял каждое утро к банку Теллсона и водружал под крайним окном, поближе к Тэмплским воротам: и тут человек на побегушках и окапывался на весь день, снабдив себя из первой же едущей мимо телеги охапкой соломы под ноги, чтобы уберечь их от холода и сырости. На этом своем посту мистер Кранчер был известен на весь Тэмпл и Флит-стрит не меньше, чем Тэмплские ворота, да и выглядел он, пожалуй, столь же зловеще.
Устроившись на своем табурете без четверти девять, как раз вовремя, чтобы приветствовать почтительным приложением руки к своей треугольной шляпе древних старичков, шествующих в контору банка, Джерри в это ненастное мартовское утро приступил к дежурству вместе с Джерри-младшим, который время от времени срывался с места и летел сломя голову в ворота, чтобы нанести возможно более чувствительный телесный или нравственный ущерб проходившим здесь ребятишкам, выбирая для этой благой цели самых что ни на есть щуплых и маленьких. Отец и сын, удивительно похожие друг на друга, сдвинув головы так же близко, как близко были посажены один к другому глаза у обоих, молча поглядывали на утреннюю суету на Флит-стрит и ужасно напоминали пару обезьян. Это сходство увеличивалось еще тем случайным обстоятельством, что Джерри-старший все время покусывал и выплевывал соломинку, а бегающие глазки Джерри-младшего следили за ним с беспокойным любопытством, как, впрочем, и за всем, что происходило на Флит-стрит.
В приотворившуюся дверь конторы высунулась голова одного из банковских курьеров и раздался окрик:
- Посыльный, сюда!
- Ура, папаша! Сегодня с раннего утра клюнуло!
Проводив таким напутствием своего родителя, юный Джерри уселся на его место на табурет и принялся с интересом разглядывать изжеванную отцом соломинку, размышляя вслух.
- Вся-то в ржавчине! Все пальцы у него всегда в ржавчине, - бормотал Джерри-младший. - И откуда это к папаше пристает ржавчина? Здесь кругом и в помине нет ржавого железа!
Глава II
Зрелище
- Вы, конечно, хорошо знаете Олд-Бейли? - обратился к рассыльному Джерри один из самых древних клерков.
- Д-да, сэр, - несколько замявшись, отвечал Джерри, - Бейли я знаю.
- Так, так. И мистера Лорри вы знаете.
- Мистера Лорри, сэр, я знаю много лучше, нежели Бейли. Много лучше, нежели мне, как честному ремесленнику, желательно знать Бейли, - поспешил добавить Джерри не совсем уверенным тоном свидетеля, дающего показания в этом самом Бейли.
- Отлично. Разыщите там вход, через который пропускают свидетелей, и отдайте сторожу вот эту записку к мистеру Лорри. Он вас пропустит.
- Как, в суд, сэр?
- Да, в суд.
Глаза мистера Кранчера как будто еще больше пододвинулись один к другому, словно спрашивая друг у друга: "Что, брат, ты на это скажешь?"
Он дал им посовещаться и, помолчав, спросил:
- А мне, что же, значит, дожидаться в суде?
- Сейчас объясню. Сторож передаст записку мистеру Лорри, а вы как-нибудь постарайтесь привлечь внимание мистера Лорри, - ну, подайте ему как-нибудь знак рукой, чтобы он знал, где вас найти. И больше от вас ничего не требуется, оставайтесь в зале, пока он вас не позовет.
- И это все, сэр?
- Все. Ему нужен посыльный, и чтобы был под рукой. Из этой записки он узнает, что вы там.
Пока старичок медленно складывал записку и надписывал ее, мистер Кранчер молча наблюдал за ним, и только когда тот уже взялся за песочницу, спросил:
- А сегодня в суде что разбирают, дело о подлоге?
- Измена.
- К четвертованию присудят, - сказал Джерри. - Лютая казнь!
- Таков закон, - промолвил старичок, вскидывая на него с изумлением свои очки, - таков закон.
- Жестокий это закон - человека на куски растерзать. Убить и то жестоко. А уж растерзать на куски - страсть какая жестокость, сэр.
- Никакая не жестокость, - возразил старичок. - О законе надлежит говорить с уважением. Вы позаботьтесь о своем горле, с голосом у вас что-то неладно, а закон оставьте в покое, он сам о себе позаботится. Послушайтесь моего совета.
- Это все от сырости, сэр! Горло у меня заложило, вот я и осип, - отвечал Джерри. - Сами посудите, каково мне по этакой сырости на хлеб себе зарабатывать.
- Да-да, - отмахнулся старичок, - всем нам приходится зарабатывать на хлеб, ничего не поделаешь, кому как достается - одним сыро, другим сухо. Вот вам записка. Ступайте.
Джерри взял записку и с почтительным видом, отнюдь не почтительно бормоча себе под нос: "Вот тоже старый сморчок!" - откланялся; проходя, шепнул сыну, куда его посылают, и зашагал вперед.