М. Г. Крамаровский сообщает о героях северокавказского эпоса, прототипами которых послужили монгольские правители-крылатом Хъад-харгасе (Чингис-хан); Сайнаге (Бату, Саин-хан), Балгеа (Берке), Нокае (Ногай) [Крамаровский 2001, с. 16-17; 2003, с. 73]. Между тем современные исследователи кавказского фольклора настаивают на "ложности осмысления" Сайнага как Саин-хана. Согласно их исследованиям Сайнаг - это форма имени одного из гораздо более древних героев аланского эпоса Сауанаг-алдара - "Князя Черной скалы" [см., напр.: Гуриев].
Таковы эпические и фольклорные произведения. Но образ Бату приобретал легендарные черты не только в фольклоре, но и в источниках, которые мы сегодня признаем историческими. Например, в "Скифской истории" А. Лызлова читаем: "Окаянный Батый, видя себе имуща многое воинство, начат дыхати огнедыхателною яростию на народ христианский, хотящи их погубите, и страны оны своими грубыми народы заселити, и истребити имя христианское" [Лызлов 1990, с. 22]. Как видим, образ Батыя практически не отличается от его образа, созданного в художественном произведении - "Повести о разорении Рязани Батыем"! И наделение отрицательного персонажа магическими способностями - прием, широко распространенный в эпосе и фольклоре, - присутствует, таким образом, в историческом источнике, в значительной степени приближая его к разряду мифотворческих произведений [см., напр.: Липец 1984, с. 53].
Интересные "факты" о Бату обнаруживаются и в поздних европейских источниках. Например, польский автор начала XVI в. Матвей Меховский в "Трактате о двух Сарматиях" пишет: "Четвертым императором был сын Батыя Темир-Кутлу, в переводе с татарского - счастливое железо (темир - счастливый и кутлу - железо). Он был счастлив и любил войну. Это и есть прославленный в истории Темерлан, опустошивший всю Азию и дошедший до Египта" (Меховский 1936, с. 64]. Вторят ему Альберт Кампензе, заявивший, в письме к папе Клименту VII, что "Отец этого Тамерлана известен у нас в Истории под именем Батыя; на Татарском же языке называется Занка (Zаnса)" [Библиотека 1836, с. 17], француз Блез де Виженер, указавший в своей записке польскому королю Генриху де Валуа (1573 г.): "Четвертым ханом татарским был Темир-Кутлук, что значит счастливое железо, сын Батыя, иначе называемый Тамерланом" [Виженер 1890, с. 84], и Даниил Принц, австрийский дипломат, посетивший Москву в 1577 г., написавший в своем отчете по итогам этой поездки, что "Батый имел сына, Тамерлана (Таmerlanam), которого Москвитяне называют Темир-Кутлук (Теmir Kulta); из истории известно, какой он блеск придал своему народу одним только тем, что возил с собой Турецкого Султана, Баязета, заковав его в золотые цепи" [Принц 1877, с. 7]. Вероятно, эти авторы опирались на сведения Матвея Меховского, потому что информации о Бату как отце Тамерлана мы не находим ни у одного русского и тем более восточного автора. Как видим, Бату в позднесредневековой европейской исторической традиции представили отцом Тимура, хотя последний на самом деле никогда не управлял Улусом Джучи и не имел отношения к роду Чингизидов. При этом еще и самого Тимура отождествили с современным ему золотоордынским ханом Тимур-Кутлугом - из династии Туга-Тимура, брата Бату! Тот факт, что оба Тимура (и Хромой, и Кутлуг) жили на полтора века позже Бату, этих историков не смущал.
Таким образом, имя Бату, как и любого другого выдающегося деятеля, стало после его смерти обрастать легендами, причем не только в народном творчестве, но и в исторических сочинениях, которым исследователи привыкли доверять. Порой очень трудно определить, что в источниках вымысел, а что правда. Да и само понятие "правда" весьма относительно: то, что представлялось истинным персидскому летописцу ХIII-ХIV вв. - апологету Бату, могло показаться страшной ложью или нелепостью русскому летописцу или европейскому историку ХV-ХVI вв., которому Бату представлялся исчадием ада.
§ 31. Pro et contra
Справедливый царь подобен зеркалу, несправедливый на его обратную сторону похож; тот озарен как светлое утро, у этого сходство с ночной темнотой найдешь.
Алишер Навои. Возлюбленный сердец
Как и любой выдающийся деятель, Бату имел своих почитателей и недоброжелателей среди историков. Приведем несколько характеристик, данных ему представителями самых разных стран и эпох. Чтобы нагляднее представить "палитру мнений", начнем с крайне отрицательных отзывов, от которых будем постепенно переходить к положительным,
"Повесть об убиении Батыя" (создана между 1440-ми и 1470-ми гг., предполагаемый автор - Пахомий Логофет): "И понеже злочестивый онъ и злоименитый мучитель не доволен бывает, иже толика злая, тяжкая же и бедная хри-стианом наведе, и толико множество человековъ погуби, но тщашеся, аще бы мощно и по всей вселенной сотворити, ни да по не именовано ся бы христианское именование, абие в то же лето устремляется на западныя Угры къ вечерним странам, их же прежде не доходи; многа же места и грады пусты сотворивъ, и бяше видети втораго Навуходоносора, град Божий Иерусалимъ воююще. Сей же злейший и губительнейший бысть онаго, грады испровергая, села же и места пожигая, человеки же закалая, инехъ же пленяа" [цит. по Горский 20016, с. 218]. Как уже отмечалось, "Повесть" создавалась с вполне определенными целями, и представленный в ней образ Бату соответствовал политическим задачам, которые ставили перед собой московские правители второй половины XV в. - представить ордынских правителей в как можно более невыгодном свете, - а вовсе не отражал информацию о реальном историческом деятеле.
"Повесть о разорении Рязани Батыем" (начало XVI в.): "Царь Батый лукав был и немилостив в неверии своем, распалился в похоти своей"; "Безбожный царь Батый разъярился и оскорбился"; "Окаянный Батый дохнул огнем от мерзкого сердца своего и тотчас повелел Олега ножами рассечь на части". "И увидел безбожный царь Батый страшное пролитие крови христианской, и еще больше разъярился и ожесточился" [Воинские повести 1985, с. 107, 109-110]. Идеологическую направленность и художественный характер этого сочинения мы уже отметили выше. Возможно, в "Повести" имелись изначально какие-то сведения, основанные на свидетельствах очевидцев или летописных источниках, близких по времени написания к эпохе Бату, Но впоследствии они подверглись такой серьезной переработке, что вряд ли можно опираться на "Повесть" как на источник по истории того периода и воспринимать мнение ее авторов о Бату как отношение к нему его русских современников: она отражала официальную позицию русских идеологов эпохи создания-самого произведения.
Андрей Иванович Лызлов (1655-ок. 1697), русский историк и чиновник на царской службе: "Потом нечестивый Батый, не удоволився толикими безчисленными христианскими кровьми, яко кровопийственный зверь дыша убийством христиан верных, оттуду со многими воинствы иде в Венгерскую землю, идеже бысть ему брань с царем Коломаном. Но и тии такожде побеждени быша от поганых и бежаша, по них же гнаша нечестивии даже до реки Дуная, пленующы страны оныя" [Лызлов 1990, с. 25]. "Скифская история" А. И. Лызлова представляет собой оригинальное произведение в русской историографии того времени: его источниками послужили "Польская хроника в 30 книгах" Мартина Кромера (1555), "Описание Сарматии Европейской" Алессандро Гваньини (1578), "Хроника польская, литовская, жмудская и русская" Матея Стрыйковского (1582) и ряд других, то есть преимущественно труды центральноевропейских авторов, и уже в меньшей степени русские исторические источники - Степенная книга, Хронограф Русский, Киевский синопсис. Основанный на источниках позднейших времен, труд А. И. Лызлова вобрал в себя и отношение их авторов к Бату, которое опять же существенно отличалось от более раннего.
Николай Михайлович Карамзин (1766-1826), русский историк, писатель и публицист, автор капитального труда "История государства Российского": "Батый двинул ужасную рать свою к столице Юриевой, где сей князь затворился. Татары на пути разорили до основания Пронск, Белгород, Ижеславец, убивая всех до основания...". "Батый, как бы утомленный убийствами и разрушением, отошел на время в землю Половецкую, к Дону..." [Карамзин 1991, с. 508, 513]. Н. М. Карамзин допустил ту роковую для исследователя ошибку, которая нередка и для современных историков: работая с русскими летописями, он полностью стал на позицию их авторов. В полной мере это проявилось и в его отношении к Бату, которого летописцы начиная с конца XIV в. представляли настоящим чудовищем.
"Слово о Меркурии Смоленском" (начало XVI в.): "Злочестивый царь Батый пленил Русскую землю, невинную кровь проливая, как воду, обильно и христиан истязая. И, придя с великою ратью под богоспасаемый город Смоленск, стал тот царь от города в тридцати поприщах, и многие святые церкви пожег, и христиан убил, и решил непременно захватить город этот" [ПЛДР 1981, с. 205]. Довольно типичное отношение к Бату со стороны авторов "житийных" сочинений, отражающее в еще большей степени позицию в отношении монголов их заказчиков - русских государей, боровшихся с наследниками Золотой Орды.