- Я вознёс Посейдону все положенные молитвы и обещал богу золотой треножник после возвращения корабля.
- Итак, даже богов Эллады можно подкупить, - раздался едкий ответ. - Не доверяйся им понапрасну. Возьми у меня десять талантов и сможешь уснуть спокойно уже сегодня.
- И за что ты готов заплатить столько денег? - Эти слова сами собой сошли с языка Демарата.
- За личное распоряжение Фемистокла о боевом порядке вашего нового флота.
- Боги, помилуйте! Корабль придёт в Коринф, и я предупреждаю тебя… - Демарат вновь вскочил на ноги. - Я предам тебя в руки Фемистокла при первой же возможности.
- Но только не сегодня. - Князь поднялся и с улыбкой протянул руку. - Хирам, открой дверь для сиятельного афинянина. А ты, мой благородный собеседник, вспомни, что говорил я в Коринфе о неизбежности победы моего господина. Подумай также, - перс понизил голос, - о том, что Демарат Кодрид может стать властелином Афин под рукой Царя Царей.
- Чтобы я сделался тираном Афин? - Оратор соединил руки за спиной. - Ты уже всё сказал. Спокойной ночи.
Афинянин был уже на пороге, когда мальчишка-раб прикоснулся к ладони своего господина.
- Если ты возжелал какую-нибудь красавицу… - Каким вкрадчивым казался теперь голос лжекиприота! - Разве не во власти Ксеркса Великого даровать тебе эту женщину?
Лоб Демарата вдруг вспыхнул огнём и едва ли не против собственной воли - он протянул руку своему искусителю. Демарат спускался по лестнице, не чуя под собой ног. А внизу, на тёмной улице, его приветствовали несколько голосов:
- Доброй ночи, господин Главкон.
- Доброй ночи, - механически отозвался Демарат и, уже отходя, подумал: "Почему они называют меня Главконом? Ростом мы одинаковы, мне только не сравниться с ним в ширине плеч. Ах, вот оно что: не заметив, я позаимствовал его трость. У наглецов хватило ума прочесть надпись на ней!"
Идти ему было недалеко. Все кварталы тесных Афин жались друг к другу. И всё же, ещё не добравшись до дома и постели, он уже обдумывал эту не вполне ещё чёткую мысль: "Главкон! Они приняли меня за Главкона! И если я рискну выдать "киприота"… Дальше этого он опасался заходить в своих раздумьях. Демарат лежал, тьма вокруг кишела картинами будущей измены.
Так и не отдохнув, он поднялся, обращаясь к богам с одной и той же молитвой:
- Избавь меня от дурных мечтаний! Пришли корабль побыстрее к Коринфу!
Глава 4
Афинский Акрополь возвышается над городом, как ни одна другая цитадель в мире. Даже если бы в тени его не обитали искусные камнерезы, мастера, умеющие придать бронзе любую форму, красноречивые сказители и певцы, он остался бы центром и средоточием удивительного ландшафта. "Скала" - иначе и не назовёшь его. Достаточно сказать, что Акрополь поднимается над равниной глыбой рыжего песчаника высотой в сто пятьдесят ступней, длиной в одну тысячу и шириной в пять сотен. Но числа и меры не способны открыть нам душу, а скала Афинская, вне сомнения, наделена ею, и дух этот просвечивает сквозь несокрушимый камень, когда огненнокрылое утро крадётся вдоль долгого гребня Гиметта и неземной яркий свет касается рыжей цитадели, а потом засыпает до тех пор, пока Гелиос не опустится к западным вершинам у Дафн. Тогда Скала снова как бы начинает пульсировать изнутри и светиться.
Почва Скалы нага, и голодная коза не отыщет на камне даже травинки. Склоны круты, так что можно выдержать без войска любую осаду. Скала властвует надо всем вокруг. Тот, кто стоит у западного края её, увидит и обдутый ветрами Пникс, и бурую равнину вокруг города, и игривое море, резвящееся за гаванями Пирея и Фалерона, и серые острова, разбросанные по глади Эгейского моря, и дальнюю, похожую на купол вершину Акрокоринфа. Повернувшись вправо, он увидит корявый холм Ареопага, Дом Эриний и тесно сомкнувшиеся городские домики. За ними горы, ущелья, равнина, где золотая, где бурая, где зелёная, а позади всего вздымается Пентеликон Могучий, сверкая белоснежной вершиной, увенчанной не зимними снегами, но искристым мрамором. Посмотрев налево, он видит неровный гребень Гиметта, словно бы вышедший из-под рук титанов, пристанище одних лишь коз и пчёл, да и нимф с сатирами.
Вид этот остался почти неизменным с той поры, как первый дикарь поднялся на вершину крепости Кекропса и назвал её своим домом. Не изменится он и когда исчезнет земля и высохнет океан. Меняется человеческое жильё, воздвигаются и рушатся храмы, но красные и серые камни, прозрачный, как хрусталь, воздух, сапфировое море дарованы богом и потому не ведают изменений.
Главкон вместе с Гермионой поднимались наверх, чтобы принести свою благодарность Афине за одержанную на Истме победу. Атлет уже восходил на Акрополь во главе увенчанной миртовыми венками процессии, чтобы воздать положенную хвалу, однако жены тогда с ним не было. Теперь им предстояло предстать перед богиней вместе. Шли они рядом. Стройная Хлоэ семенила за госпожой с зонтом в руках. Старый Манес нёс бескровную жертву, однако сердце Гермионы твердило ей, что без слуг было бы лучше.
Много дружелюбных лиц видели они, много выслушали дружеских слов, пересекая Агору в самый разгар её утреннего оживления. Главкон отвечал на каждое приветствие своей неотразимой улыбкой.
- Каждый афинянин - друг нам! - отметил он, когда возле изваяний тираноубийц, находившихся на верхнем краю площади, поклонился серьёзный член городского совета, а старая торговка хлебом ненадолго оставила прилавок, чтобы сказать обоим какую-то любезность.
- Твой друг, - поправила мужа Гермиона. - Это не я победила в пентатлоне.
- Ах, макайра, самая лучшая и дорогая, - ответил Главкон, глядя на лицо жены. - Разве сумел бы я добиться победного венка, если бы дома, в Элевсине, меня не ждал лучший венец? Сегодня я счастливейший из всех смертных. Ибо боги, не скупясь, наделили меня своим благословением. Я больше не опасаюсь их зависти. У меня есть верные друзья - Кимон, Фемистокл и самый ближний из всех Демарат. Мне дарована истинная любовь - как Пелию и Тетис, Анхизу и Афродите… Только я счастливее их, ибо моя золотая Афродита живёт не на Олимпе, не на Пафосе, не прилетает ко мне с Кипра в запряжённой голубками колеснице, а живёт со мной.
- Тихо. - На губы его легла лёгкая ладонь. - Не надо сердить богиню, сравнивая меня с бессмертными. Мне довольно и того, что я могу поглядеть на солнце и сказать: "Главкон Удачливый и Добрый любит меня".
Молодая пара пересекла Агору, повернула налево от Пникса, кривыми улочками миновала корявую скалу Ареопага и наконец оказалась перед воротами в деревянном частоколе. За ними вверх уходила лестница - к цитадели, но не к прославленному в последующих поколениях Акрополю. Зданиям, находившимся тогда на Скале, предстояло через какой-то короткий год превратиться в обугленные руины. И всё же перед Главконом и Гермионой высился не какой-нибудь неказистый храм, а старинный "Дом Афины", прототип будущего Парфенона. И утренние лучи озаряли во всей красоте дорические колонны, фронтон, украшенный изваяниями. Белизну мрамора подчёркивали алые, синие, золотые краски. Ниже храма, на неправильной формы плато, выстроилась целая улица пожертвованных храму статуй богов и героев, вырезанных из камня или дерева либо отлитых в бронзе. Тут же находились многочисленные святилища и малые храмы, а также огромный алтарь, на котором сжигали быков. Рука об руку супруги дошли до бронзовых ворот храма. Старый жрец, выполнявший обязанности привратника, обрызгал их солёной очистительной водой из медного сосуда. Бронзовые двери закрылись, пропустив внутрь молодых людей. На мгновение они оказались как бы в полной темноте. А затем откуда-то сверху, от отверстия в мраморной крыше, навстречу вошедшим пополз неяркий лучик. И, словно бы проступив из туманного облака, на них глянул огромный лик древней богини, на котором застыла неизменная улыбка. У ног её на жаровне рдели алые угли. Главкон посыпал их благовониями, а Гермиона, склонясь над клубами дыма, опустила венок из лилий на колени изваяния. После этого её муж, воздев руки к небу, произнёс вслух молитву:
- О, Афина, Дева, Царица, Наделяющая Мудростью, каким бы ни было самое любимое, тобой имя, прими наше приношение и выслушай. Благослови нас обоих. Научи нас быть благородными, говорить разумно и мудро, научи любить друг друга. Подай нам благополучие, но не гордыни ради. Благослови всех наших друзей и, если найдутся у нас враги, ополчись на них вместе с нами. А мы будем вечно чтить тебя.
Такова была их молитва, таково приношение. Немного помедлив, муж и жена оставили священное место. И всё вокруг - скалы, равнина, море, просторные небеса - открылось перед ними в беспредельном величии. Свет мерк на пурпурных грудях западных гор. За Акрополем раскалённой печью горела пирамида Ликабетта. Ослепительно сверкала верхушка далёкого Пентеликона.
Наслаждаясь зрелищем, Главкон замер на самом восточном выступе Скалы.
- Какое счастье, макайра! - воскликнул он. - Мы принадлежим друг другу. И живём в "пурпуром венчанных Афинах"… О чём же ещё можно молиться?
Однако Гермиона с меньшим восторгом указала в сторону Пентеликона.
- Видишь? Видишь, как быстро приближается оттуда серое облако? Плохое предзнаменование.
- Почему это плохое, макайра?
- Облако - это Персия. Сегодня она грозовой тучей нависает над Афинами и Элладой. Ксеркс придёт. И ты… - Она прижалась к своему мужу.
- Почему ты заговорила о войне? - спросил он.