- Занялся постановочными работами. Расстреливал из высоконапорного водомёта собрание поющих горлом дьяволистов, задушил форель с выпученными глазами через интернет, мычал зажигательную чушь съёжившейся монашке. Врывался в дома на Цепной Улице и вызывал копов, чтобы обитателей арестовывали за ограбление.
- Точно, - засмеялся Блинк. - Помню этого пария - высокий такой? И старики почти отправились на электрический стул, но что-то помешало.
- Это были твои родители, Генри.
- А, точно, понял, - и что шьют этому приколисту? Ты говоришь, он мастер-вор, упавший с кристально чистого неба?
- Когда он съехал с вашего, ребята, заведения, он глубоко погряз в контрабанде данных - факты, Гамета, Вордил, такие дела. Но мало того, Генри. Прерывистый союз с оружейным маньяком Финдли Тазом по кличке Энтропийный Малыш. Другие известные подельники - калибретрикс Роза Контроль, разъёмник Ореховый Ограничитель, цифровой приколист Загрузка Джонс. Обычные поганомозглые - свалочное поколение, криминальный дизайнер, концепция ужаса, что нельзя ни оправдать, ни препарировать. Представьте, каково, когда подобный мозг запрятан под вашими волосами.
- Уж простите меня, я собью слезу со своего глаза, - сказал Блинк. - Кидайтесь на меня, коли я произнесу случайную фразу, Спектр, но по вашим словам этот полунескладёха несётся диким кабаном по мирозданию с единственным мотивом - халявным и щедрым стремлением творить зло.
Спектр попросил бы Блинка описать идею более детально, но знал, что больше деталей в идее не было.
- Раз уж ты так говоришь, Генри.
- Разве это я? Любой с сегментированным позвоночником сказал бы то же самое. Теперь этот парень, Дэнни, слава ему, уже отсидел в нашем искажённом метрополисе, так что постановочное преступление отправит его на Свалку Олимп при удобной и угодной возможности. И, клянусь богом, я сделаю так, чтобы преступление соответствовало наказанию, даже если придётся совершать его самому.
- Придётся плотно заняться подготовкой, - сказал Тредвел Подследственный, который во время обзора статей сидел в углу и читал при свете собственной ничтожности.
Блинк внезапно повёл глазами, но промолчал.
Спектр почувствовал смущение от необходимости обратиться к младшему офицеру.
- Со всем должным уважением, э, Тредвел, Локоть или мёртв, или в здании, и видеосканирование поймало парня, словно змею, глотающую корову.
- Полагаю, это эквивалентно спору, мистер Спектр, но вы сами признали, что тут нарушение времени. Думаю, Локоть знал о сопутствующих опасностях и принял меры предосторожности. Но поскольку возможность нарушений времени официально отрицается, вам придётся провентилировать любого, кто переживёт процедуру, прежде чем он проболтается в комнате судо-ложества.
Подследственный вернулся к "Горну Нарушителей Досрочного Освобождения".
Не найдясь с ответом, Спектр решил замять тему:
- Не переживай, Генри. По сути, мы можем зачитать обвинения, когда он будет в наручниках, - он украсит верхушку Свалки, как вишенка ангельский бисквит. Тавронаручники активно использовались полицией - их подключали к нейроспецифичиым электродам, влияющим на височные доли, и те, единожды закреплённые, убеждали заключённого в виновности независимо от его деяний. Оказавшись в наручниках, человек безвозвратно попадал во власть копов.
- Если он будет мёртв, меня не волнует прелюдия, - громыхнул Блинк, раскуривая сигару. - А теперь пошли отсюда, будем затыкать течь. Кстати, Тредвел…
Подследственный выжидательно поднял глаза.
- Ты уволен.
7. Мистер кракен
Мистер Кракен, главный кассир банка, не сложился пополам, как его BP эквивалент. Но он знал, что у него и его людей, стреляющих из гражданского оружия, шансов нет. Банковский этаж почернел и пах кровью, а воздух засахарился смертью.
Они догадались свалить своих мертвецов внутри входа, чтобы братство не могло из разгрести. Оставалось пять человек, раненых и слабых. Банк проницательно оплачивал пенсию, но не выделял денег на лечение. В такой системе взглядов обильное кровотечение и белая горячка превратились в роскошь, которую мало кто мог себе позволить.
Обсуждать с братством свободу - всё равно что умножать на ноль, но Кракен обязан был попытаться.
- Они просили еды? - крикнул Блинк, приближаясь к Бенни у огневого рубежа. - Пицца? Мясо? - Блинк часто жил по-королевски, перехватывая продукты питания, затребованные художниками налётов.
- Нет, Шеф.
- Так что нас тогда удерживает - мораль? Давай сюда обжору, танкист.
- У меня его нет, Шеф.
- Знаешь, Бенни, что об этом говорил Фрейд? Когда нет гадского пистолета?
- Чего вы от меня хотите, Шеф?
- Спектр! - проревел Блинк, выискивая адвоката. - Гарпыч, ты что там пакуешь?
Спектр положил дипломат на блистающую осколками землю и откинул крышку, открывая трёхсоставный Маг-10 Заставите. Каждую часть он отдельно передал Блинку, и когда тот начал прилаживать 22-дюймовое дуло, повсюду раздавался понимающий смех.
Крошечная фигура появилась в изрешечённом входе банка и робко помахала белым листом меморандума.
Блинк проверил патронник 10 калибра.
- Бенни, знаешь, что BP поначалу использовали для отработки стратегии? - Он поднял оружие. Мистера Кракена стёрло, как защитный слой с карточки, не открыв ничего ценного, кроме его сердца.
Данте не слышал ни выстрела, ни последующего взрыва снаряда пушки Дювалла. Не слышал просьб Малыша - почти поднявшихся над уровнем шёпота - присоединиться к ним с Кори в прыжке с края с эскортом газовых диктаторов. А Аисино падение гипертекста ухватило его за ноги, и он сидел, дрожа, в рекурсивном переистекании данных. Он ударил груду золота - это была самая вкусная конфетка-преступление из доступных.
То, что внутри сейфа, стремится установить контакт с тем, что снаружи. Данте прежде верил, что в сейфах нет ничего интересного, потому что ничего интересного нет вообще. Он жил в мире ласковых кинжальных движений и убийств с удобствами. Но под глянцем насилия в нём жила фобия, с которой он не мог бороться - отсутствие идей атаковало его, сверлящая пытка. Отсидев за жестокое обращение с винтовкой, он вышел в нераскаявшийся мир, где отрицание стало кардинальной деятельностью. Убийство, кража, бунт - они не могли допустить их истинность. Он сразу наткнулся на идею контрабанды данных и информационного вторсырья - это сбивало с толку всех, кто его знал. Его оправдания были банальными и нелепыми. Его прогнали в тыл бунта.
Убежав в Светлопив, Данте открыл для себя сцену. Почти каждое ограбление здесь становилось признанной красотой. Люди думали при свете дня и импрессарио преступлений оцирковели штат. Данте прыгнул в поток жизни с полным плащом камней. Его психологию безвозвратно модифицировали среди приверженцев выпадения памяти, хребтозависимых, текстовых фетишистов и прочих, чьи пороки были слишком смутны, чтобы быть замеченными.
Живя по стратегии, он платил вперёд. Внутренне подвижный, он смеялся с задержкой. Он заработал паранойю с минуты на минуту. Одно из последних занятий, только-только превращающееся в товар, преступление имело достаточно времени для развития новшеств и разнообразия. Блеск этого знания освещал его спуск в глубокие воды.
Это разъёмник Ореховый Ограничитель первым сказал ему о шутнике Эдди Гамете. Данте знал о Вордиле, Панацее, Бетти Критерии и других светлопивцах - некоторые их преступления издавались на дисках но Гамета был главным событием, хоть его и активно инфозапрещали. Гамета, казалось, появился ниоткуда и исчез в никуда, как этруск, и люди начали считать его эдакой феерической мистификацией. В те дни, когда копы ещё не объединились с армией, он был тлёй на удовольствиях и тех и тех и получил обвинение в ксерокопировании преступлений для населения. Но его книги не содержали описаний - только клевету. Камю думающего человека, он достиг в первом наброске то, на что другие тратят годы переписывания. В "Саду Калигари" два одинаковых мужчины бреют головы и пытаются вырастить шляпу, потугами выдавливая её. Один умирает от удара, а второй умирает от разрыва сердца. В "Мусорном Танго" человеческая раса стала такой слабосильной, что вторжение инопланетян происходит через объявления. Но планета спасена, когда оказывается, что у инопланетян аллергия на пасту, которая становится обязательным элементом каждого приёма пищи. "Мир Момента" описывает парового апостола, который требует угля, а в обмен распространяет предубеждения. Покинутый на потрескавшемся ландшафте, он тупо молотит по воздуху и в одиночестве замирает. Романы Гаметы роятся ангелами страха и другими, реагирующими на болезнь - духа или тела - превосходя её в себе.
Клеветники Гаметы вцепились в его первую документальную книгу - исследование Евротрэша, которая начиналась со слов "Признак бродит по Европе - призрак Европы". Но "Музей Вирусов" наполнил их ликованием. Он доказывал, что единственное интересное в серийных убийцах - стремление нанести новый удар, пока снежноволосая бабушка, осуждённая за их прежние мерзости, ещё сидит в загоне - что ломает весь процесс. Обвинённый прессой в практическом опыте и достоверности фактов, он заметил: "Не думаю, что моя книга далека от правды". Фразу передали как "Не думаю, что любая книга далека от правды".