Поднимавшаяся следом женщина в башлыке свалилась с высоты в сугроб. Тогда Комлев с чернобородым мужчиной поднялись на первую площадку, взяли второй конец каната. Люди садились на образовавшуюся полу-петлю, и она двигалась, помогая подняться.
А потом этот утес. Он встал непреодолимой стеной. С одной стороны такое нагромождение глыб, что идти по ним нечего и думать. С другой - выступ утеса, занесенный снегом. Решили пойти по нему, узнать, что за скалой. Комлев послал на это опасное дело Бозора Мирзоева и Ваню Трофимова. Ваня подошел к краю обрыва, глянул вниз и, покачивая головой, протянул:
- Э-ге-ге! Тут, братишка, не только оленю, даже и змее не проползти. Ну, да ничего. Вот наш политрук рассказывал про переход Суворова через Альпы. Вот это да! Ну, поехали.
- Поехали, - ответил Мирзоев, заразившись оптимизмом добродушного парня.
Подпоясавшись канатом, стараясь не смотреть вниз, крепко прижимаясь к щербатой стене, друзья двинулись по заснеженному карнизу. К счастью ветер дул на утес и помогал смельчакам: прижимал их к гранитной стене. Шаг... Второй... Третий... Сердце словно оборвалось, кровь остановилась. Мирзоев замер. Глухой грохот быстро скатывается вниз. Мирзоев открыл глаза. Впереди только что был сугроб, теперь чистый гранит с разрывом в полметра. А там - бездна. Шаркая лыжами по камню, преодолевая провал, Мирзоев идет дальше. За спиной слышится тяжелое сопение Ивана. Это подбадривает.
Утес овальной формы. Пройдя метров тридцать по узкому выступу, очутились на сравнительно пологом склоне горы. Сели отдохнуть на камень; молчали, тяжело переводя дыхание. Потом словно прорвало: схватили друг друга в объятия, громко заразительно захохотали. Успокоившись, закрепили канат за сосну. Он натянулся вокруг скалы.
Начался переход остальных.
Крепко ухватившись за веревку, впереди Никиты передвигается пожилая женщина в клетчатой шали с обтрепанными кистями.
- О, осподи, прости мою душу грешную!
Когда миновали самое опасное место и напряжение ослабло, Комлев спросил:
- Ты разве, тетя, грешна?
- Грешна, грешна, сынок, грешна, - машинально ответила она. Потом, скосив глаза на Комлева, слабо улыбнулась: - В девках дюже бойкой была, жениха у подружки отбила. Где-то он, мой старый? Ушел в партизаны, из-за него и маюсь. Жив ли?
- Жив. Ну вот, мы и перешли.
- Слава те осподи!
Молчаливая женщина в башлыке оступилась, повисла на канате. Ей хотел помочь чернобородый мужчина. Канат лопнул, и они с криком упали в пропасть. Эта трагедия на время парализовала всех. Иван с Бозором уже срастили канат, а оставшиеся по ту сторону утеса все еще не решаются переходить. Наконец оцепенение прошло, а сознание того, что не вековать же там, заставило людей идти.
И вот горы позади.
Глыба, которую вчера обошли по узкому выступу, отсюда походит на гигантского орла. У ее подножия дремлют могучие сосны. Дальше раскинулась равнина, изрезанная речушками, покрытая, словно оспинами, озерами и болотами. Еще дальше, на горизонте, там и сям виднеются пологие сопки.
Отряду предстоит пройти по открытому месту около ста километров, преодолеть еще один хребет. Там свои. Из хранящегося у каждого неприкосновенного запаса - сухаря и двух плиток шоколада - не разрешено брать ни крошки до остановки на ночлег. Комлев распорядился искать "подножный корм".
- Какой корм? - скептически обронил Сомов. - Кругом снег, камни, а ими не насытишься. А есть-то так хочется, никакого терпения нет...
На это замечание откликнулся Иван Трофимов:
- Э, братишка, ты, наверное, еще по-настоящему не знаешь, почем фунт лиха. Нам вот политрук рассказывал, как в гражданскую они через Каракумы две недели шли, вот это да. Солнце палит, воды ни капли, хлеба ни крошки, один голый песок. А нам что? У нас и под ногами харч и над головой харч, да какой! Витаминчики! А идем - ноем!
Стали разгребать снег, искать ягоды, мох. Но здесь, на высоте, нашли немного. Трофимов не унывает. Отодрав тонкую ленту коры от случайно найденной сосновой ветки, он смачно жует ее и продолжает балагурить:
- Подкрепимся вот этим. Для сохатого это лучшее лакомство, а мы чем хуже его?..
- Ну ничего, внизу найдем ягоды, а теперь - вперед! - подбодрил Комлев и первым стал спускаться по склону.
Вскоре пошли по открытой равнине. Минувшая буря намела снежные барханы с завитыми гребнями. Лыжи тонут в этих застывших волнах, и требуется немало усилий, чтобы продвинуть их хоть на полшага вперед. Мирзоеву видно, с каким трудом идет Никита Кузьмич. На последнем привале у него открылась рана. Норвежская меховая куртка - подарок Мартина Вадсена, чудом держится на плечах. Унты обмотаны веревками от носков до колен. Щеки заросли черной щетиной, провалились, нос заострился.
Следом за Комлевым идет Сомов. Он совсем выбился из сил и еле бредет, хотя у него взяли автомат, подменили в упряжке. Вместо продуктов на санках теперь везут Тишу: болезнь окончательно свалила парня с ног. В центре Машенька в подпоясанной ремнем шубенке. Лицо изможденное, восковое, одни глаза на нем живут. Но старается идти бодро. Невдалеке, лихо сдвинув на затылок трофейную каску, вышагивает Ваня Трофимов. Бозор глядит на своих товарищей, и невольно на ум приходит русская старинная песня о том, как бежал бродяга с Сахалина. Впервые он услышал эту песню давным-давно от красноармейцев-сибиряков, которые на его родине громили банды Ибрагим-бека. Услышал и полюбил: сколько в ней грусти и тоски по родине, глубины чувств. Вид колонны вызвал на лице улыбку. В это время Комлев оглянулся, кивнул ему и пошел еще медленнее. Мирзоев прибавил шагу.
- Ты чему улыбаешься?
- Да вид у нас у всех, товарищ командир, парадный: словно от своры собак отбивались.
- Это ничего. А насчет парада... Пройдем мы еще по главному проспекту Мурманска парадным шагом, обязательно пройдем, Бозор. Но теперь надо быть начеку: погода летная... Еще раз растолкуй всем, что делать в случае налета... Ступай.
4
Еще сутки прошли без особых происшествий. Больные, уставшие люди бредут медленно. Сомов, по выработавшейся в пути привычке, боязливо озирается по сторонам: а вдруг неожиданно настигнет погоня? Его тревога передается другим. Открытая местность: ни навесной скалы, ни расщелины, в которой можно бы занять оборону. А немцы наверняка не прекратили поисков. Если обнаружат - встреча с врагом неизбежна.
Кончился еще один короткий серый день. Начало подмораживать. Недавно еще пухлый, как вата, снег твердел. Теперь лыжи скользили легко. Но, обжигая лицо, подул ветер. Усиливаясь, он срывал с твердого наста острые хрусталики, и они, перегоняя друг друга, поползли навстречу. Началась поземка. У измученных людей вот уже трое суток не было во рту почти ни крошки. Подножный корм выручал плохо. На привалах перерывали массу снега, чтобы найти хоть что-нибудь. Ели древесную кору и хвою, мох и лишайник. Один раз наткнулись на голубику, темную с сизоватым, бархатным отливом. Поляну обшарили вдоль и поперек, исползали на коленях, но то, что добыли с таким трудом из-под снега, лишь разожгло аппетит.
Шли по снежному свею. Дышать тяжело: бьющий в лицо ветер захлестывает, вызывает кашель, выматывающий последние силы, раздирающий грудь. "Только бы до привала никто не остановился! - думает Комлев. - Пусть длиною хоть с вершок будет шаг, но надо идти и идти вперед; в этом спасение. Остановится один, повалятся все, и тогда никакая сила не поднимет людей".
Комлев вспомнил, как ему трудно было идти двенадцать лет назад из родного села на станцию. Тогда он только вступал в пору юности. С котомкой за плечами, в дубленом перешитом полушубке, в серых больших валенках с глубокими разрезами на голенищах под коленками, в шапке с завязанными назад ушами и в стеганых варежках на руках он гордо вышел из Белоярова, перешел через мост, оглянулся еще раз и уверенно шагнул вперед. Мать попыталась отговорить его. "Не ходил бы ты, Никитушка, сегодня, сердце у меня что-то не на месте, да и солнце кровяное", - робко сказала она. Но разве усидишь дома, когда получен вызов в школу ФЗО и в нем указан срок явки. Вначале идти по наезженной дороге было легко. Но потом потянула поземка, наступили сумерки, а за ними ночь. Никита сбился с пути. Куда ни ступит - твердый лист ломается, и он проваливается по пояс в снег. Никита выбился из сил. Он вспомнил рассказы старших о том, как замерзают люди в степи. Холодные мурашки побежали по спине, захотелось плакать, позвать маму. Руки начали коченеть: промокли рукавицы. Никита сбросил их, засунул руки в рукава полушубка, поджал под себя ноги и, переваливаясь с боку на бок, покатился. Сколько так катился и куда, не знал. Но вот почувствовал, что под коленями и локтями не проваливается снег. Остановился. Пошарил руками. Снег твердый, на нем соломинки. Обрадованный, вскочил на ноги, поплясал на месте. "Дорога, дорога!" Не раздумывая, в какую сторону ему нужно, побежал. Куда девалась усталость! Сквозь редкий лес мелькнул желтый огонек. Через несколько минут он лежал на полатях, а в трубе голосила теперь уже не страшная вьюга.
То было двенадцать лет назад и на своей родной земле. Сейчас он так устал, что непреодолимо захотелось растянуться на снегу и уснуть навсегда. А как же люди, которых вырвал из рабства? Нет-нет, он не может быть слабым.
Думая так, Комлев оглянулся. У шедшей сзади него женщины выскользнула из-под ног лыжа, проваливаясь одной ногой в снег, она со стоном начала приседать. Комлев кинулся к ней, схватил за руки, хотел помочь удержаться на ногах, но она уже села. Широко открытые, без всякого выражения глаза, не мигая, смотрели в одну точку. Не замедлил со вздохом облегчения опуститься рядом Сомов.