Когда Витьке, стоявшему на дне ямы, подали тело Нины, он вздрогнул и словно сел. От неловкого движения его шапка упала на лицо Розы Нейман. Витька растерянно поднял голову, будто спрашивая у нас с Толькой, что делать, По щеке его катилась крупная прозрачная капелька.
Рядом с Лидой положили двух санитаров. На щеке Лиды ярко чернела родинка.
Кто-то сказал Виктору про шапку. Он наклонился и подложил ее под голову Нины.
Полк форсировал Одер и закрепился на подступах к Берлину. Здесь пришел мой черед.
Вечерело. Недавно выпавший снег отливал сиренью. Я возвращался с ничейки, с задания… Сперва шел, потом полз, потом… потом я смотрел на разноцветные кружочки, которые плавно уходили все кверху, все кверху. Эти кружочки были похожи на мыльные пузыри; когда-то а детстве я очень любил их выдувать из золотистой соломинки с расщепленным в виде лапки кончиком.
Радужные пузыри, в которых отражались и самовар, и стол, и кринки с молоком, и картины, висевшие на стенах, и даже потолок с почерневшей матицей посередине. Только все предметы имели нарядный вид и мелко-мелко дрожали.
Радужные кольца поднимались все выше, выше и скоро совсем исчезли в плотной черноте беспамятства.
Я очнулся от боли. Кто-то тащил меня по мерзлой пахоте, чуть-чуть прикрытой снежком. Мне захотелось ругнуться, но губы не слушались. Возле уха кто-то нашептывал:
- Не было печали, да черти начхали, не было печали, да…
"Да ведь это Фарида!" - подумал я и так же тихо поправил:
- Не было печали, да черти накачали, говорят.
- Очнулся, Андрюха!
И я увидел над собой темные глаза-заклепки Фариды.
Дорога казалась бесконечно длинной. Повозка то подскакивала на ухабах, то проваливалась до самых ступиц. Меня швыряло из стороны в сторону, вперед, назад.
- Потерпи, потерпи, старший лейтенант, потерпи. Скоро уж прибудем. Вон она-сь, санрота-то.
- Кого привез? - раздался девичий голос.
- А товарища старшего лейтенанта гвардии Копылова, - степенно ответил ездовой.
- Тпру, лапушки, приехали!
Незнакомая девушка помогла слезть с повозки. Заметив на моей голове белый тюрбан, наложенный Фаридой, она спохватилась:
- Девоньки-и, тяжелого доставили!
Из дома выскочили еще четыре девушки. Вероятно, я был неузнаваем. Марийка и Катя Беленькая подхватили меня под руки и затащили в помещение. На столе, покрытом марлей, стояла крупнокалиберная гильза с низким, но очень широким гребешком пламени. Пламя колыхнулось, выбросив пучок копоти.
Марийка внимательно посмотрела на мое лицо, и ее губы как-то очень уж неловко задрожали.
- Андрюша!
- Андрей! - вскрикнула Катя.
Вокруг меня с любопытством толпились незнакомые мне девушки, среди которых я узнал только двух санитарок-ветеранов Любу и Зою, чудом уцелевших, когда погибли Нина и Лида.
Через минуту я уже лежал на топчане, и Марийка делала мне какие-то уколы.
- Марийка, не надо… Знаешь, я очень боюсь уколов. Не надо… Марийка.
После уколов я уснул. Среди ночи я просыпался и просил пить. Мне все казалось, что подходит Вера; я хотел что-то сказать ей, но каждый раз, очнувшись, видел склоненные надо мной лица Марийки и Кати. Марийка поправляла на моей голове сбившуюся повязку. Катя подносила кружку к губам, и я снова засыпал.
Утром меня эвакуировали в тыл. Сидя на повозке, я с грустью смотрел на удаляющиеся фигуры Марийки и Кати. Девушки махали мне руками.