* * *
Двоюродный брат Павла, Шлома Гинзбург, приплыл в Нижний Новгород на палубе парохода общества "Самолет". Классическая гимназия давала самый высокий для того времени уровень образования, с гуманитарным уклоном, с обучением латинскому и греческому языкам. Гимназисты носили красивую серую форму с голубым кантом на фуражке. Шломе очень хотелось носить такую форму - но евреев в гимназию не принимали. Он смог поступить только в реальное училище, там образование было с физико-математическим уклоном. "Реалисты", как их называли, носили черную суконную форму с желтым кантом. Он хорошо сдал вступительный экзамен, и его приняли, а с черной формой пришлось смириться.
Нижний Новгород был большим городом, жизнь там проходила намного интенсивней, чем в Рыбинске. Но даже как ученику реального училища Шломе нелегко было полностью вписаться в жизнь русского города - каморку со столом он все-таки снял в еврейском доме Марии Захаровны Зак, дочери нижегородского раввина Блюмштейна. Ее муж, чиновник, наделал Марии тринадцать детей, восемь из которых выжили, а затем бросил ее. В еврейской среде такие случаи были редки, у евреев всегда были крепкие семейные устои. Пришлось ей зарабатывать на жизнь сдачей углов и готовкой обедов для бедных учащихся. Все комнаты в доме были розданы, но в обшей комнате остался большой рояль, остаток прежней хорошей жизни. По вечерам все дети хозяйки и жильцы готовили уроки на крышке рояля.
Шлома вжился в семью и приглядывался к ней. Тоже евреи, как и его семья в Рыбинске, Заки были куда прогрессивнее. Хотя ребята тоже были внуками раввина, как и они с Павлом, но в синагогу не ходили, идиша почти совсем не знали и учились в русских учебных заведениях. Шлома все чаще видел, как еврейская молодежь искала выхода из замкнутого мирка традиций и непререкаемых правил.
Старшего сына Арона звали в семье на русский манер Аркадием. Он был гордостью матери и всей семьи - закончил юридический факультет и стал адвокатом. Но затем занялся политикой, примкнул к преследуемой партии эсеров и был вынужден уехать в Америку. Там он стал корреспондентом газеты "Русские ведомости" и писал статьи о жизни в Америке. Все собирались вместе и звали жильцов, чтобы читать эти статьи вслух, а потом обсуждали, до чего интересная жизнь в этой Америке и до чего же непохожа на русскую. Мать не могла нахвалиться на своего старшего:
- Мой Аркадий такой талантливый писатель, так хорошо все описывает, почти как Шолом-Алейхем. По его статьям мы теперь всю Америку наизусть знаем.
В феврале 1917 года, вскоре после отречения царя Николая II, в Петербурге взяло власть новое социал-демократическое правительство Александра Керенского. Аркадий Зак был его сокурсником на юридическом факультете. Вскоре после того как Керенский стал премьер-министром, Мария Зак получила от Аркадия очередное письмо:
- Дети, дети, идите сюда, слушайте, что пишет наш Аркадий: премьер-министр Керенский официально назначил его поверенным в делах русского правительства - послом в Америке от России.
Вся семья ликовала - до сих пор ни один еврей еще не был послом России. В этот вечер Мария Захаровна особенно вкусно приготовила селедку в постном масле, с кругами белого лука, а ее отец-раввин прислал в подарок две кошерных курицы. За столом все размечтались о том, как теперь они смогут поплыть в Америку на большом океанском корабле - навестить нового посла. Разгорелся даже спор, кто из братьев-сестер поедет первым - ну конечно, вместе с мамой. Шлома тоже размечтался вслух, делясь мыслями со своим другом, сыном хозяйки Мишей - полноватым курчавым мальчишкой, который мало был похож на еврейского мальчика, но одна еврейская черта у него была - музыкальные способности: он по слуху сам научился играть на рояле, и ему прочили музыкальную карьеру. Шлома тихо говорил ему на ухо:
- Если еврей может стать послом, значит, может стать и министром. Наверное, это возможно. Знаешь, я хочу выучиться на инженера-строителя. Как думаешь может, когда-нибудь я стану министром?
У Миши сомнений не было:
- Захочешь - и станешь.
- Да, станешь… С именем Шлома меня министром не сделают. Я слышал, что в новом правительстве все евреи берут себе русские имена. Вон и мой брат Пинхас писал, что он теперь стал Павлом. А мне кем стать?
Шепелявый Миша немного подумал:
- А ты становись Семеном.
- Ты так думаешь? Хорошо, я стану Семеном.
* * *
Семен закончил училище, твердо решив продолжать учиться на инженера-строителя. За успехи в учебе он получил серебряную медаль и очень этим гордился - он считал это первым шагом к дальнейшим успехам. Оставаясь мечтателем в душе, внешне он был уже другим - вырос, в черной форме "реалиста" выглядел солидно, а по бокам лба появились ранние залысины. Так, в форме "реалиста" и с медалью в кармане, он вернулся в Рыбинск. Только обнявшись с родителями, спросил:
- А где Павлик?
- Какой Павлик, ты имеешь в виду Пинхаса?
- У Ну пусть для вас Пинхас. Где он?
- Где же ему быть - таскает грузы на спине вместе с другими русскими грузчиками.
Бросив вещи, Семен побежал искать Павла на пристанях. Он вглядывался в вереницы работавших грузчиков, которые ходили вверх-вниз по сходням на баржу, и никак не мог отличить одного от другого - все в лохмотьях, все грязные, запыленные, загорелые, бородатые или небритые. И вдруг услышал:
- Шлома!
Он всмотрелся в кричавшего и кинулся к нему:
- Павлик, родной мой!
На берегу и на барже все с любопытством смотрели на странную картину: чистенького "реалиста" крепко обнимает грязный портовый грузчик.
Перемены в брате поразили Семена: перед ним стоял широкоплечий русский парень в сапогах и рубашке-косоворотке, картуз у него был заломлен на затылок, из-под козырька выбивался русый с рыжинкой курчавый чуб, он курил самокрутку - "козью ножку", от него воняло крепкой махоркой. Павел поспешил опять встать в рабочую вереницу и попросил:
- Подожди, скоро время шабашить, тогда поговорим.
- Что такое "шабашить"?
- Ну пожрать, что ли.
Они сели на берегу в стороне от артели, и Семен с гордостью показал Павлу свою серебряную медаль.
Подержав ее в руках, Павел покачал головой и обнял брата:
- Ты, Шломка, теперь ученый.
- Я еще не ученый, но уже больше не Шломка.
- А кто же ты?
- Я тоже взял себе русское имя, как и ты. Теперь я Семен.
- Ну, Семен так Семен.
Павел ловко скрутил длинную "козью ножку" из газетной бумаги, всыпал туда махорку и закурил. Густой вонючий дым распространился вокруг. Павел предложил брату:
- Хошь затянуться?
- Нет, не курю.
Павел красиво и далеко сплюнул.
- А плюнуть далеко сумеешь? Давай поспорим: кто кого переплюнет.
- И это все, что ты умеешь?
- Ну, хоть я и неученый, зато умею деньгу заколачивать.
Культурный "реалист" Семен поражался - до чего же его брат обрусел и до чего опростился в компании грузчиков.
По вечерам, после того как Павел заканчивал работу, они ходили на Волгу плавать, потом лежали на песке. Семен рассказывал брату о преобразованиях в стране после переворота в октябре 1917 года;
- Павлик, религию в новой России напрочь отменили. Теперь никому не надо ходить в церкви и синагоги, не надо знать Тору наизусть. Теперь все равны.
- Национальности тоже отменили?
- Наверное, тоже отменят. Во всяком случае, евреев притеснять больше не будут. Даже в самом новом правительстве Ленина много евреев. Слушай, нам с тобой надо здесь все бросить и уходить, чтобы строить новую жизнь.
- Куда уходить?
- Не знаю куда, но обязательно в революцию.
В субботу, как всегда, артель пила водку и вокруг вились проститутки. Семен с удивлением наблюдал, как Павел выпил стакан водки; он все еще не мог привыкнуть к превращениям своего брата. И такого пьянства и разврата еще не видел. Они сидели в стороне, подошла та самая молодая проститутка, которой Павел щедро платил за ласки, обняла Павла за шею, игриво уставилась на Семена и что-то шепнула. Павел усмехнулся, сказал ему:
- Она хочет, чтобы ты ее по..л. Говорит, гимназиста у нее еще не было. Она недорого берет.
Семен застеснялся, еще больше поразился переменам в брате, отвел его в сторону и зашептал:
- Неужели это ты с ней? Пашка, до чего же ты дошел!
- А что? Она подмахивает ловко. Надо же с кем-нибудь е…ся, - но, видя, что Семену это не нравится, он подозвал девицу, сунул ей в ладошку рубль и хлопнул по заднице:
- Пошла, пошла отседова. В другой раз.
Семен, задумчиво глядя ей вслед, спросил:
- А ты сифилисом заболеть не боишься?
- Не-е, она здоровая, а с другими я не е…сь.
- А с нашими еврейскими девушками не дружишь, не гуляешь?
- Не-е, чегой-то не тянет - недотроги уж больно. А ты с гимназистками е…ся?
- Да ну тебя совсем. Во-первых, я бы и не посмел, а если бы и захотел, так меня бы просто изгнали из порядочного общества.
- А что это такое - ваше порядочное общество?
- Все-таки, Пашка, ты здесь здорово отстаешь. Пора тебе кончать такую жизнь.
- Ха! Хорошо тебе говорить - ты ученый. А мне, видать, одно остается - таскать грузы на горбе. На что же я могу свою жизнь поменять, если образования никакого?
Семен не хотел задевать его самолюбие еще больше. Но потом все же сказал: