* * *
В 1917 году в Петроград возвратился после долгого пребывания в Европе великий пролетарский писатель Максим Горький. Вся русская интеллигенция зачитывалась его произведениями. В них звучал один набат - призыв к гуманизму, к любви и уважению между людьми. Его фраза: "Все - в человеке, все - для человека!" обошла весь мир. Фактически Горький был первым в России всемирно признанным борцом за права человека. Он поддерживал революционное движение в России материально, давая деньги из своих громадных гонораров. Он даже вступил в партию большевиков, хотя номинально не соответствовал требованиям ее устава.
Горький познакомился и подружился с Лениным, когда тот был в эмиграции, и пригласил его к себе - пожить у него на острове Капри. Личность Ленина привлекала Горького как писателя. Но, как очень умный человек, он настороженно относился к его идеям мирового коммунизма и всемирной пролетарской революции. После отъезда Ленина, в 1907 году, он написал "Исповедь", в которой обозначил свои расхождения с большевиками.
Будучи патриотом России, он приехал обратно, и в годы страшной разрухи старался помогать интеллигенции, возглавив Петроградскую комиссию по улучшению быта ученых. Он организовал Дом писателей, Дом ученых, Дом искусств, чтобы материально поддержать людей. В частности, там выдавали продуктовые пайки и одежду, устраивали аукционы, собирали деньги и раздавали нуждавшимся. Но большевики стали выступать против. Комиссар изобразительных искусств Лунин возмущался:
- В этих домах происходит возрождение буржуазии! Посмотрите на их жен - как они красиво одеты. Посмотрите, какие картины они покупают. Эти люди ненавидят нас. Все эти Дома должны быть подчинены нам!
Горький в свою очередь кричал на него (так уже давно никто не осмеливался говорить с большевиками):
- Не то, государь мой, вы говорите. Вы, как и всякая власть, стремитесь к концентрации, к централизации. Мы знаем, к чему привела централизация самодержавие. По-вашему, ученый, писатель, человек искусства теперь должен непременно быть коммунистом? Вы признаете только тех, кто думает точно так, как вы сами. Вам нужно единомыслие всех людей. Если писатель или ученый коммунист, он хорош. А не коммунист - плох. Что же делать некоммунистам, которые хотят думать по-своему? Они поневоле молчат. Вы говорите, что у нас в Домах искусств, ученых и писателей - буржуи, а я вам скажу, что это все ваши же люди и их жены. И почему бы им не покупать, не наряжаться? Пусть люди хорошо одеваются - тогда у них вшей не будет. Все должны хорошо одеваться. Пусть и картины покупают на аукционе - пусть! Человек повесит картинку - и жизнь его изменится. Он работать станет, чтобы купить другую. А на нападки, звучащие здесь, я даже отвечать не буду.
Пунин слушал, и лицо его дергалось от нервного тика, он уже шипел:
- Они нас ненавидят. Это все буржуазные отбросы.
Тогда Горький все-таки не выдержал:
- Вот он говорит, что большевиков в наших Домах ненавидят. Не думаю… Но я, я его ненавижу, ненавижу таких людей, как он, и… - он на секунду замолк, а потом выкрикнул, - и в коммунизм их я не верю!
* * *
Двое членов Российской академии наук - историк Тарле и юрист и писатель Анатолий Федорович Кони - вынуждены были стать частыми посетителями Дома писателей и Дома ученых. Оба обеднели, обносились и поддерживали существование пайками и продажей книг из своих богатых библиотек. Молодой солдат-большевик, сотрудник одного из Домов, записывал в тетрадку:
- Профессор Кони, Анатолий Федорович.
Кони с улыбкой сказал ему:
- Я не только профессор, но и академик. И Тарле, он тоже академик.
Наивный солдат удивился:
- Разве это возможно - быть и профессором, и академиком?
Кони улыбнулся:
- Для вас невозможно, а для нас возможно.
Потом, в кулуарах, они с Тарле обсуждали текущие события. Тарле говорил:
- Ужасная разруха. Слыхали, у молодого известного физика Петра Капицы отец, жена и два сына умерли от голода в течение одной недели. В отчаянии он просил отпустить его за границу. Горький помог, и Капица смог выехать в Англию.
- Да, да, это ужасно. В результате такого количества казней и непрерывного потока эмигрирующей интеллигенции Россия теряет самые ценные свои мозги. Я переписываюсь с Репиным, он живет в Финляндии, в "Пенатах", и пишет, что никогда не вернется в "эту Совдепию", как он называет Россию. А ведь он гордость нации. До чего же довели Россию большевики - хоть беги…
- Еще до худшего доведут… Так когда-то народ насильно сгоняли массами в христианскую веру. Марксизм-ленинизм - это как Коран для магометан. Он тоже начинается со слов: "В этой книге нельзя сомневаться", это путь для тех, кто верует в единого бога - коммунизм или Аллаха. Так и в ленинском учении: сомнение - запрещается. Но единомыслие - это форма морального рабства, это и есть самый страшный враг прогресса. Оно подразумевает полное отсутствие сомнений и приводит к раболепию и порабощению. Все развитие интеллектуальных сил мира основано на свободомыслии. Еще две с половиной тысячи лет назад Сократ считал, что свобода начинается там, где возникают сомнения. Сама история мира, как и дарвиновская теория эволюции, показывают, что развитие возможно только тогда, когда существует многообразие форм. Это непреложный закон движения вперед.
Ни Тарле, ни Кони не состояли ни в какой партии, хотя по политическим взглядам были ближе к меньшевикам. В 1911 году Тарле написал два тома книги "Рабочий класс во Франции в эпоху революции". Он разъезжал по всей Европе, собирал архивные материалы в библиотеках и музеях Парижа, Лондона, Берлина, Милана, Лиона, Гамбурга и Гааги. Таким образом он подготовил материалы для вышедшей в 1918 году книги о "красном терроре" во время Французской революции - "Революционный трибунал в эпоху Великой французской революции. Воспоминания современников и документы". В ней он косвенно осудил красный террор в России. Свою вторую книгу на эту тему, "Запад и Россия", он посвятил "мученической памяти" министров, убитых матросами-революционерами во время лечения, прямо в больнице.
Кони вторил своему приятелю:
- Да, да, в том-то и дело, что, продолжая установку на внедрение жесткого единомыслия, Ленин и его соратники с самого начала стали отождествлять государство с партией. Поэтому они и стали действовать, как поется в их "Интернационале":
Мы свой, мы новой мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем.
Но государство - это не партия единомышленников. Как невозможно ничего построить без основания, так невозможно и сделать "всем" того, кто был "ничем".
Тарле отвел его в сторону:
- Вы уж лучше не пойте "Интернационал". Да, кстати, у вас это и не получается. Я вам вот что скажу: недавно в одной статье Ленин написал, что призывает немедленно начать обучать делу государственного управления рабочих и солдат. Он написал: "Мы требуем, чтобы обучение делу государственного управления велось сознательными рабочими и солдатами и чтобы начато оно было немедленно".
И с хитрой улыбкой Тарле тут же этот призыв саркастически перефразировал:
- Это значит, что "мы каждую кухарку научим, как управлять государством".
Кони рассмеялся, оглянувшись, а Тарле продолжал:
- Главная ошибка Ленина в этом и заключается: что сгодилось ему для одновалентной идеи партийной дисциплины, то он стремится перенести на многовалентную государственную систему.