Какое-то время они стояли молча.
- Не знаю, смогу ли когда за все это отблагодарить вас, - наконец нерешительно сказала она, с мольбой глядя на него.
Он словно давно ждал чего-то подобного, он сразу расправил плечи и сказал строго, поучая:
- О благодарности, Катерина Михайловна, тебе и заикаться нельзя. Потому как это грязным намеком в мой адрес прозвучит. Будто задабривал, даже подкупал я тебя этим домом…
- Да пропади он пропадом, этот дом! Разве в нем счастье?
- …От чистого сердца я посильное для тебя с мальчонкой сделал, вот и делов-то, а ты…
Помолчали - и опять она:
- Я-то, Дмитрий Ефимович, еще живая…
Не понял ее майор Исаев, вот и перебил радостно:
- И я живой! Потому и не смей обижать меня грязными подозрениями!.. Может, после войны, ежели доведется встретиться, вот тогда мы с вами, Катерина Михайловна, и поведем разговор в совсем другом разрезе…
Тут она, не стыдясь, и достала из лифчика бумажку, на которой был нацарапан простым карандашом ее домашний адрес, протянула ее и сказала, зардевшись еще больше:
- Для меня никогда не будет никого желаннее вас, Дмитрий Ефимович…
И она сама сделала тот шаг, на который он не смог набраться смелости. Потом долго прощались, уверяя друг друга, что они просто обязаны встретиться. Он даже сказал, что прибежит к ней, любимой, при первой возможности. Но ее, той желанной возможности, в ближайшие дни не представилось: уже 23 июня майор Исаев, временами проваливаясь в вонючую воду почти по грудь, повел свой батальон на запад, повел через осточертевшее болото на фашистские пулеметы, многие месяцы изнывавшие от безделья.
А вот Ювана среди наступавших не было. Его не стало 20 июня. В тот день десять "юнкерсов" попытались бомбить одну из узловых железнодорожных станций, где стояли три наших эшелона с войсками и техникой. Но это был уже 1944 год, и советские истребители так встретили фашистских летунов, что те, пошвыряв бомбы куда попало, бросились врассыпную. Осколком одной из тех бомб, случайно рванувших в этом лесу, и был убит Юван.
- Хоть умер сразу, без мучений, - вот и все, что сказал старший сержант Карпов, скорбно постояв над телом Ювана.
Похоронили Ювана в ранее неведомой ему белорусской земле, похоронили между узловатых корней красавицы березы, чьи ветви почти касались травы-муравы. К стволу этой березы и прибили дощечку, где батальонным умельцем было вырезано с большим чувством:
Солдат ИВАН ПОПОВ
Это уже позднее и исключительно по своей инициативе старший сержант Карпов чуть ниже приписал химическим карандашом, который поплыл под первым же дождем:
НАРОДЫ СЕВЕРА
Не насмешкой были эти два слова. Оли впитали в себя общую боль, общий укор за то, что через многое прошли вместе с Юваном, а так и не удосужились узнать у него ни года рождения, ни отчества, ни домашнего адреса.
20
Последние дни ноября. Но снега нет и в помине. Моросит нудный холодный дождь, да временами налетает порывистый ветер, способный играючи сорвать фуражку с головы зазевавшегося. Ветер норовит нырнуть и под шинель, чтобы хоть чуточку обогреться около человеческого тела. Когда ему это удается, солдатская кожа идет пупырышками.
Повсюду, куда ни глянешь, грязь. Хватающая людей за ноги, а машины и орудия - за колеса. Над ней - низкое, темно-серое небо. Настолько низкое и непроглядное, что сегодня в нем нет ни одного самолета.
Батальон майора Исаева в Польше с первых чисел сентября. Это он идет сейчас не целиной, где грязюка почти вовсе неодолима. Это ему сегодня разрешено двигаться по дороге, которая, как уверяет карта, небрежно сунутая в планшетку, через двести шесть километров пересекает границу фашистской Германии. Уже не тысячи, а всего лишь эти две сотни километров надо им прошагать, пробежать или проползти на брюхе, чтобы под нашими сапогами оказалась земля, породившая фашизм, чтобы теперь и ее рванули наши снаряды! Будет трудно осилить их, эти поскребыши? Но ради мира на земле мы не только эти километры, но и вообще что угодно осилим, одолеем. Не одни в это верим. Потому многие из европейцев - поляки, норвежцы или французы - очень точно навеличивают нас своими освободителями от фашистского ига. Запомните, потомки: не мы сами себя так окрестили, а вроде бы вовсе чужие нам люди присвоили советским воинам столь лестное звание. Освободители!
Батальон майора Исаева без спешки шагает по дороге, растревоженной танками, тягачами, тяжелыми орудиями и многими десятками тысяч солдатских ног, упрятанных в казенные сапоги или ботинки, пошитые не очень красиво, зато добротно, с расчетом не на парады, а на бесконечные марши по разбитым войной дорогам и по полному бездорожью.
Еще позавчера батальон майора Исаева был во главе атакующего клина своего полка, нацеленного в обход польского городка, упорно, с ожесточением обороняемого фашистами. Слышите, там и сейчас рокочут наши артиллерийские залпы?
И не удивляйтесь, что сзади в разгаре бой, а их полк, даже не расчехлив орудий и минометов, знай себе спокойно шагает на запад: теперь не сорок первый год, когда мы были первоклашками в школе войны, сейчас мы в этом деле уже академики! Кроме того, в последние месяцы мы во много раз больше наступаем, чем обороняемся; причем, ведя наступление, не прем упрямо в каком-то заранее по карте выбранном направлении, а сначала старательно прощупываем вражескую оборону и лишь потом, найдя слабое место, всей силищей обрушиваемся именно сюда, чтобы возможно меньшей своей кровью добиться победы; тогда, осенью 1944 года, одна из главнейших наших задач - как можно быстрее идти вперед, безбоязненно оставляя у себя в тылу фашистские части и даже соединения, если они осмеливались оказывать нам упорное сопротивление: их обязательно добьют те, кто идет во втором и третьем эшелонах наших войск. Мы спешим вперед, чтобы не позволить фашистам оторваться от нас, по-настоящему зацепиться за линию обороны, на черный день подготовленную ими заранее.
Осенью 1944 года в огромной цене были солдатские жизни, теперь они ценились уже во много раз дороже, чем самая новейшая боевая или какая иная техника. Но война безжалостна, упряма, она признает только силу. Вот и оставались вдоль победного пути наших войск солдатские могилы с железной или фанерной пятиконечной звездочкой на простенькой пирамидке. Случалось - и этого не было, случалось - лишь махонькая проплешина вскопанной земли обозначала могилу советского солдата, с боями дошагавшего до этих чужих ему мест. И одиночные, и братские могилы обозначили для потомков победный путь наших армий. Братских было больше: за победы - огромные, ставшие известными всему человечеству, и малые, так сказать местного значения, - победители всегда расплачиваются своей кровью.
В дни летнего и осеннего наступления Советской Армии майор Исаев несколько раз вспомнил железнодорожную станцию на земле Эстонии и то, о чем они с Павлом Петровичем думали тогда. О наших потерях в людях. О том, что они будут значительно внушительнее, чем в любой из минувших войн, и что мы потеряем людей больше, чем фашисты. Теперь он убедился: те мысли, к сожалению, оказались правильными. Конечно, в росте наших потерь определенную роль сыграло и то, что в начальные месяцы войны подавляющее большинство наших солдат, офицеров, даже генералов и адмиралов не умели воевать: сто учебных боев с одним настоящим в сравнение не идут.
Да что там говорить о простых воинах, если прославленные маршалы Буденный, Ворошилов и Тимошенко - военная краса и надежа всего советского народа - были вынуждены быстро отойти с переднего плана в глубокую тень. И до сих пор отсиживаются там, может быть, даже с завистью поглядывая на то, как вершат боевые дела Жуков, Рокоссовский, Конев и многие другие полководцы, ныне еще больше прославленные самой историей, чем они, ветераны гражданской войны.
В первые месяцы напасти не умели мы воевать по-настоящему, потому зачастую, как это бывало и в гражданскую, делали упор на рукопашный бой. Отсюда и многие наши атаки, захлебнувшиеся во вражеском пулеметном и автоматном огне.
Было это. И другое печальное, не украшающее наше военное искусство, тоже случалось. Но ни в том, ни в другом нет вины советских солдат!
Да и многие из младшего, среднего и старшего командного состава не повинны были в том, что наши потери оказались излишне большими. Просто судьба уж так пожелала, чтобы мы вдосталь нахлебались горечи позора из огромной чаши своего бега от Бреста до берегов Волги.
Батальон майора Исаева, в минувших боях потерявший более половины личного состава, сегодня шел замыкающим походные порядки родного полка, который лишь теснил пока отступающего, а не бегущего врага. Этим батальону послабление вроде бы было оказано.
Хотя хорошо это или плохо, что он в хвосте дивизии ногами грязь месит? Если на это глянуть с одной стороны, то его, учитывая недавние заслуги, вроде бы оберегают от случайного столкновения с врагом. А с другой приглядеться… Замыкающий колонну всегда замыкающим остается, он, как зубоскалят солдаты, "все время бредет в струе отработанных газов", он последним и к доброму, крайне нужному поспевает. Правда, мы войной уже многому научены, поэтому, чтобы урвать для батальона хотя бы кое-что из желаемого, майор Исаев еще утром вперед послал старшего сержанта Карпова и пять самых расторопных солдат.
Соответствующие подстраховывающие меры принял, но в успех задуманного не вполне верил: теперь, когда на ухабах дорог грохотал уже четвертый год войны, все насобачились лучшее для себя, для однополчан вырывать. Даже товарищи генералы грешны в этом. И не удивительно: они тоже человеки…