- Эй, да вы, я вижу, без поклажи! - крикнула одна из женщин Гуркевичу. - А ну-ка помогите мне.
За поворотом показались зеленые мундиры. Майор кивнул Гуркевичу, улыбнулся и двинулся вперед, неестественно согнувшись под невесомым узелком. Гуркевич подошел к коляске и что есть сил со злостью ее толкнул. Песик визжа скатился вниз, брякнулась на камни стиральная доска.
- Да вы что, совсем спятили? - заверещала женщина.
По обеим сторонам зазеленело оцепление - жандармы с оружием наизготовку. Майор согнулся в три погибели, словно в приступе аппендицита. Людей выстраивали в длинные колонны. Гуркевич, даром что была жара, ощутил неприятный озноб; он поспешил ввинтиться между тетками с коляской и стайкой бормочущих молитвы монашек. Жандармы покрикивали, подгоняя людей прикладами. Колонна, охая, пошла вперед. Гуркевич вцепился в ручку коляски, украдкой поглядывая на немцев. Внезапно он вздрогнул, почувствовав на себе пристальный взгляд из-под тяжелой каски.
- Komm, komm, - сказал жандарм, указывая на Гуркевича пальцем.
Гуркевич оцепенел. Оставив коляску, словно загипнотизированный, двинулся к немцу, не глядя ни под ноги, ни по сторонам. Он видел лишь красную от жары, грозную физиономию и наведенный на толпу автомат. Ссутулившись, остановился. Жандарм показал стволом куда-то вбок и вниз, и лишь теперь Гуркевич заметил мелкую бабенку лет шестидесяти, бессильно сидящую рядом со здоровенным мешком.
- Tragen! - рявкнул жандарм. - Helfen!
И толкнул Гуркевича стволом автомата в грудь. Бабенка живо вскочила. Блеснуло вытертое плюшевое пальтецо. Гуркевич приблизился и попытался приподнять мешок; жандарм помог взвалить его на спину. Гуркевич, шатаясь, возвратился в колонну. Бабенка резво семенила следом и улыбалась беззубым ртом.
- Спасибо, вам, спасибо… Господь вам воздаст.
Гуркевич ответил ей яростным взглядом. Жандарм шел за ними меж путей узкоколейки. Сбоку мелькнула лысина майора; он посмотрел на Гуркевича с совершеннейшим равнодушием. Груз в мешке продавливал позвоночник. Из мешковины выступали острые края.
- Что у вас там такое? - спросил Гуркевич жалобно. - Свинец?
- Засунула что могла, - пропищала бабенка в ответ. - Бедный человек, он все на спине унесет…
- На чужой, - пробурчал Гуркевич.
Сердце разрывалось. Он поднял глаза: жандарм по-прежнему смотрел в его сторону. Гуркевич покачнулся.
- Ради бога! - взмолился он. - Выбросьте что-нибудь из этого мешка. Смерти моей хотите?
Пройдя еще несколько шагов, Гуркевич споткнулся о камень. Выронил мешок. Загрохотали железяки. Гуркевич быстро откинул край холщовой дерюги. Показалась печная решетка, утюг с запасными сердечниками, безнадежно закопченные кастрюли.
- Боже! - простонал Гуркевич. - Выкиньте вы этот хлам!
- Хорошо вам говорить, - пропищала плаксиво бабенка. - А кто мне что даст? Все разрушено, сожжено…
Жандарм между тем приближался, суровый, краснорожий. Гуркевич схватился за холщовые края.
- Послушайте… я заплачу… Целую печь поставлю… Дам электрический утюг… выбросьте это!
- А где я вас буду искать? - спросила бабенка со вздохом. - Поймите, что при мне, то мое… Вы молодой, сильный…
- Du Laus!.. - заорал жандарм. - Los! - Ствол автомата угрожающе запрыгал.
Гуркевич нечеловеческим усилием забросил мешок на спину. Глаза едва не вылезли из орбит, ноги подкосились. Жандарм приотстал. Впереди, шагах в пятнадцати, помахивал узлом майор.
Гуркевича шатало. Он посинел, на руках и на лбу вздулись жилы. Дерюга опять выползала из ладоней; он удерживал мешок последним, отчаянным, усилием.
- Ты, старая курва! - прохрипел Гуркевич. - Я тут сдохну из-за твоих железок! И восстанию придет конец… Чтоб тебя в аду на этой решетке сам святой Игнатий Лойола поджаривал.
- Не стыдно вам так говорить? - вздохнула бабенка в ответ. - Немец, и тот понимает людскую недолю… Свои всегда хуже всех. Кто устроил восстание, скажите, а?
- Может, я? - охнул Гуркевич в отчаянии. Сделал пару нетвердых шагов. Мешок давил словно поршень огромной машины. Гуркевич качнулся, задевая идущих рядом. Груз опять потащил его назад; он бессильно повалился сверху.
- Я дам… вам… пять рублей, - проговорил он, едва дыша. - Пять золотых рублей за этот металлолом…
Жандарм ткнул стволом мужчину, выбежавшего по нужде на обочину. Гуркевич торопливо запустил руку в рукав, разорвал дрожащими пальцами подкладку и извлек завернутую в бумажку монету. Блеснуло потемневшее золото. Он сунул его бабе под нос.
- Настоящая? - недоверчиво спросила та.
- Настоящая, старая ты ведьма! Купишь на нее все решетки, какие есть в Пясечно.
Жандарм снова двинулся вперед. Лицо его блестело от пота, словно намазанное растительным маслом. Тетка сунула пятирублевку в карман.
- Ладно, - сказала она. - Так и быть, выкинь чего-нибудь.
Гуркевич как в горячке бросился к мешку. В придорожную канаву полетела решетка, утюг, сердечники, свинцовые фигурки. На дне осталось какое-то тряпье. Мешок уменьшился наполовину.
- Хватит, хватит! - запротестовала тетка. Кинувшись к канаве, подобрала утюг. - Сама понесу, - сказала, глядя с сожалением на остальное.
Жандарм напряженно искал их взглядом. Гуркевич вытер лицо рукавом и забросил мешок на плечо.
Лишь полчаса спустя, перед Служевцем, когда на колонну вдруг обрушился ливень и жандармы попрятались в брезентовые плащ-палатки, Гуркевич отшвырнул мешок и, не обращая внимания на хозяйкины вопли, помчался в поле, к стогам. Следом, задыхаясь, побежал майор. Люди, скрючившись возле узлов, с тупым равнодушием наблюдали за беглецами. Оба забились в стог и сидели там, покуда не утих последний шум удаляющейся колонны.
- Перешли, - вздохнул облегченно майор.
Гуркевич стряхивал с брюк сено. Из Варшавы доносился грохот.
- Слава богу, выбрался цел из вашей затеи с водружением знамен, - буркнул он со злостью. - Идемте…
И, с трудом распрямляя спину, зашагал напрямик через поле.
До Залесья они добрели к середине дня. Прихрамывающий майор с трудом поспевал за Гуркевичем. На лбу и лысине у него поблескивали капли пота, лицо побагровело, он шумно дышал. На улочке, в тени зеленых елей, несколько венгерских солдат вытягивали из песка подводу. Молодая женщина в пляжном платье, с пестрой сумкой на плече, вела за ручку маленькую девочку в красных трусиках. На небе не виднелось ни облачка. В траве стрекотали кузнечики.
- А-а? - протянул Гуркевич. - Вот это жизнь!
Майор вытер лоб мокрым уже платком.
- Завтра нужно возвращаться, - проговорил он печально. Гуркевич ответил насмешливым взглядом.
- Я никуда не пойду. Медаль прошу выслать наложенным платежом.
Майор вяло улыбнулся в ответ. Он был похож на жареного поросенка.
- Пойдемте ко мне, отдохнем, - сжалился Гуркевич. - Вы еле на ногах стоите. Наверняка не в пехоте служите. Мы могли бы искупаться в Езёрке…
Майор провел языком по распухшим губам и жалобно посмотрел на Гуркевича.
- Сначала к венграм.
Гуркевич послушно кивнул. Через несколько минут они входили в сад. Перед шикарной виллой потели двое часовых с заброшенными за плечо "манлихерами". Возле гаража денщик чистил желтые ботинки с высокими шнурованными голенищами. В окне показалась голова поручика Койи.
- Bitte! - позвал он их.
Гуркевич с Громом вошли в просторную прихожую. Где-то звонил полевой телефон. Вертелись офицеры в запыленных мундирах. Вестовой пронес на серебряном подносе бутылку коньяка и коробку сигар.
- Видали? - вздохнул Гуркевич. - "Винкельхаузен"…
- Мы по вопросу о поставках мяса, - сказал майор Гром по-немецки. Поручик Койя, усмехнувшись, кивнул и сразу же скрылся за дверью.
- Вообще-то я мог бы уже идти, - заметил Гуркевич. - Жена, небось, заждалась, с холодненьким свекольничком… Но я на минутку останусь. Интересно все-таки.
Койя показался вновь.
- Bitte.
Гуркевич направился было за майором. Тот, однако, виновато улыбнулся.
- Подождите меня, пожалуйста.
Гуркевич, насупившись, вернулся к окну.
Майор вернулся через полчаса. Бросил растерянный взгляд на Гуркевича. Поручик чуть прищурил левый глаз. Гуркевич сделал вид, что ничего не замечает.
- Ну и как? - спросил он майора на улице.
Метрах в ста, среди деревьев серели пушечные стволы, прикрытые ветками ольхи. Улицу перебежала белка, заскочила на сосну, полетела вверх по голому стволу. Майор стянул с носа очки.
- Вы должны сейчас же вернуться на Мокотов, - сказал он шепотом, глядя на небо.
- Что-что? - рассмеялся Гуркевич.
- Венгры поставили условия, - объяснил майор. - Завтра до обеда им нужно принести ответ.
- До обеда! - фыркнул Гуркевич. - Завтра до обеда я собирался загорать. Бегайте тут сами. Я вам в посыльные не нанимался.
Майор сглотнул.
- Я… я не дойду, - сказал он несчастным голосом. - Даже за три дня не дойду. Я стер себе ноги.
- Ну конечно! - разозлился Гуркевич. - Лимузина не дали!
Они добрели до орудий. Изящные стволы зениток были нацелены в безоблачное небо.
- Пушки-то дают? - резко спросил Гуркевич.
- Дают, - вздохнул майор. - Три в качестве задатка. Но мы сами должны их забрать из Залесья.