Я не испытывал ужаса. Только трепет. В неком бездумном порыве я нащупал тюбик с "Кометом", открутил крышку и в абсолютно несвойственной мне манере бросился соскабливать, уничтожать, оттирать все до единого кровавые пятна в ее такой чистенькой квартире.
Я трудился, стоя на коленях, со слезами на глазах, подавив во рту рвотный спазм. Но не мамины страдания я оплакивал. Я никогда не был ни столь развит, ни столь просвещен. То были моя собственная запятнанная и зловонная смерть, бессознательное, засевшее глубоко в сердце знание о том, что мне однажды придется пережить.
К тому времени, как я закончил, ужас, обуявший меня, перерос в некое жуткое пророческое предчувствие. Каким-то невыразимым чувством я понял что-то в мамином безумии, чему я стал свидетелем. И это было лишь предвидением, божественной вспышкой кровавого всплеска и разгула того, что поджидало меня совсем рядом.
Перенеситесь, вперед на четыре месяца или четыре года, неважно, и вы увидите, как я снова на корячках неистово стираю кровь, пролитую мной, протекшую или брызнувшую из шприца. Оглядываясь назад, мне кажется я не одну вечность провел, кидаясь в панике на кровавые лужи на миллионах полов. Но, конечно, кровь невозможно отмыть до конца. Она просачивается глубоко в психику и оседает там, в подземных заводях. Я это знал, но не располагал фактами. Подобно матери, я вскоре создам свой личный ад.
Я вернулся в Лос-Анджелес и съехался с Сандрой. Мне нужно было срочно что-то решать.
Часть вторая
Мир порно
Теперь все нормально. Как мне удалось добраться в первую очередь до Лос-Анджелеса? Как я отправился в город взять наркотиков, что закрыло тему, что соблазнило девушку, что дало карьере под задницу, что способствовало привычке, которая привела меня туда, где я сейчас?
Никто не растет в Лос-Анджелесе. Люди туда только приезжают. В моем случае все началось издалека, меня носило из Нью-Йорка в Коламбус, по всему Огайо и только оттуда привело в Лос-Анджелес.
Почему Коламбус? Потому что именно там издавался журнал "Hustler". Именно там я подписал контракт после карьеры, начавшейся с чудиками из "Голоса деревни" и с понтовым призом "Пушкарт" отчалившей к югу прямиком в мир жесткой печатной порнографии.
Умирая в двадцать с небольшим от желания что-то делать, а не просто зарабатывать на жизнь, я соединил потребность в деньгах с болью увидеть свое имя напечатанным, войдя в головокружительный мир журнального порно, или "бутербродов", как его называют среди профи.
Тогда я вел одинокую, приправленную планом и спидом жизнь на четвертом этаже в доме без лифта на 108-й улице. Одна комната и договоренность, что ванная-прямо-по-коридору-совместно-с-пуэрториканскими-педиками.
Обломы происходили со всех сторон, но я не отступал, пока не наткнулся на объявление на последней странице "Голоса Деревни". "Заработайте деньги на эротических текстах, - гласило оно, - набираются учебные группы".
Ну, вряд ли от такого диплома из Коламбуса можно ждать толк. И я пересекся с одним волосатым чуваком постарше меня по имени Адам. (Под "постарше" я имею в виду, что он был лет на пять моложе, чем я сейчас; ему было тридцать четыре.) И отправился посещать по несколько заумных вечеров в неделю для постижения тонкостей "описания гениталий", "изучения читателя" (хотя кому оно надо?), "доведения до высшей точки" и важнейшей "сцены оргазма".
Остаток группы составляла страхолюдная солянка из двух домохозяек, чьи мотивы представлялись не совсем учебными, водопроводчик на пенсии и азиатский студент по обмену по прозвищу Лапуся, предпочитавший ни с кем не разговаривать и загадочным образом исчезнувший. В течение полутора часов мы маялись в поисках, скажем, наилучшего синонима слова "вагина". "Писька" нормально? Или же "пизда", "мех", "любовные губы" или мое любимое "губки" употреблять предпочтительнее?
Квартира Адама являлась этаким фоном наших жарких и беспокойных просодических экзерсисов. Стены украшала подборка изображений распятия, занимавших пространство между полками с коллекцией Библий со всего света. Он получил образование в духовной области, что несвойственно человеку, зарабатывающему на хлеб сочинительством опусов "ВРЕМЯ КОНЧАТЬ", "ВЛАГА И ЖЕЛАНИЕ" и "ОГОЛОДАВШИЙ МУЖИК". Он закончил Гарвардский факультет богословия и стал непросыхающим пьяницей, которого "никто не видел пьяным". Вследствие аварии в такси, как объяснил Адам, он на всю жизнь заработал боль в крестцово-подвздошной области.
Отбросив светлые локоны назад, он надевал брюки от костюма, отглаженную белую рубашку и парадные туфли - хотя я ни разу не видел, чтобы он выходил из квартиры. Казалось, он существовал в собственном замкнутом мирке. Его жена Джэн, скупая женщина с косой до талии и выпирающими белыми зубами, целыми днями работала в какой-то церковной организации.
Они были на удивление серьезной парой. Когда Джэн заходила с подносом сэндвичей с пеканами и чаем "Constant Comment" для студентов своего мужа, она ни разу не проявила ни малейшей реакции на то, чтобы там не гнал ее вставший в позу Сократа муж. "Влажные губы - они возбуждают нас из-за ощущения, когда мы касаемся их, или потому что, касаясь их, мы понимаем, что наш партнер возбужден?"
Водопроводчик Герб всегда вносил в обсуждение одну и ту же лепту: "Мне кажется, что очень важен запах. Аромат - это ключ к твоему эротическому желанию. Все дело в феромонах…" К тому же этот самый Герб сочинил то, что остается моим непревзойденным фаворитом в тотализаторе эротических писулек. "Ее дыхание, - пропел суровый профсоюзник, - трепетало в толчках".
Занятия эротическим сочинительством принесло свои плоды скорее не в полученных навыках, а в связях, которые джентльменский Адам подогнал мне в чудесном мире глянцевожурнальной порнографии. Я горел желанием что-нибудь сотворить, пока это было связано с сочинительством ради заработка. Другого я не хотел. Меня никогда не заботили соображения морали, своей или чьей-то еще, относительно моих планов. Что стало идеальной подготовкой для карьеры в Голливуде.
Благодаря Господину Адаму у меня появился шанс отправить текст в по-настоящему солидное издание "Beaver Magazine".
Редактор "Бивера" вызвал меня в свой офис обсудить мой неискушенный опыт. Он оказался угрюмым типом, а соседство с плакатами во всю стену с трепещущими членами не помогало ему поднять настроение.
- Так, - сказал он после обсуждения гонорара за мой шедевр, - какое имя нам ставить?
С безумным рвением подхалима, уверенного в получении желаемого, я ответил: "Мое. Какое же еще?"
Чувак не смог сразу взять и сказать: "Знаете, то, чем я занимаюсь, - дикий ужас, вам не стоит сообщать свое настоящее имя". Зато он посмотрел на меня, как на слегка помешанного родственничка, и переспросил, точно ли я уверен в этом. Как ни странно, я был уверен.
Что за жизнь пошла! Мой успех с "Бивером" привел меня в святая святых классических глянцев, вроде "Клуба", "Международного клуба" и "Галереи" и, только не смейтесь, в отдел поддельных писем "Пентхауса". Тогда процветал жанр, посвященный письмам бесконечно озадаченных читателей, каждое повествовало о какой-нибудь тайной привычке, подцепленной от авторской подруги, сестры, стюардессы или тещи.
С самого утра, накачавшись кофе, шмалью и колесами, попавшими в мои лапы, я таращился в чистый лист, пока не снисходило вдохновение на дневную порцию психов. "Дорогой "Пентхаус", знаю, это прозвучит дико, но моя девушка увлекается салфетками… Вчера получилось так, что мы заночевали у ее бабушки и вся семья уже легла спать…"
Как-то журнал, издаваемый тусовкой "NewYorker", штучка под названием "Реальный Мир" предложил мне написать рассказ о моей необычной профессии под заголовком "Исповедь величайшего в мире автора грязных писем".
Не особо, но уже кое-что. В двадцать один все представляется сложным. Почему-то я отправил один экземпляр маме. Она его не то что зашвырнула в ближайшую помойку, она его сожгла. Несомненно, чтобы никому из ее Адассовых друзей на глаза не попалось.
- Это ведь не ты, да? - спрашивала она, повторяя одну и ту же тему, всплывающую во всех редких случаях, когда мы виделись: "Твой отец не пережил бы…"
"Надо думать, - говорил я себе, но ни разу не произнес вслух. - Если бы уже не успел покончить с собой".
В то время я встречался с Зоу, балериной. Познакомился с ней в секции йоги, куда меня притащила бывшая девушка, тщетно искавшая способ побороть мою адскую депрессию.
Секция располагалась в Ньюпорте на Род-Айленде. Десятидневный молчаливый экскурс на берегу моря. На третий день моего пребывания там мы пошли на практику группового очищения, называвшуюся криа.
Если по-простому, нам надо было вставать до рассвета, ползти за непонятными свами в шафрановых одеяниях до канала, вымытого в утесе над океаном, и заглатывать кварту за квартой теплую соленую воду. Едва начинающие свами налакивались так, что в них больше не лезло, но их побуждали лакать еще немного. И тут, как и следовало ожидать, группа хором начинала проташниваться.
Накачавшись под завязку морской водой, вся наша шобла, двадцать-тридцать свами-любителей, принималась скакать вверх-вниз, схватившись за живот и засовывая палец в глотку. Что угодно ради теплого водопада. Оголодавшие небеса! Двадцать минут - и холмы оживали.