* * *
Закончился очень короткий для партизан день. Заходящее солнце напоминало о приближающемся моменте выступления.
- Встать! - приказывают командиры советских и польских подразделений.
И опять глухое шлепание по лесу. Четвертая ночь подряд. Позади остались места дневных привалов: урочища Загимне, Буды, Карчаниха, болота Замоче… Каждую ночь партизаны шли по десять с лишним километров в духоте, перехватывающей дыхание, которая туманом парила над тенями людей. Они действительно походили на тени, эти измученные люди, проклинающие несносных комаров и голод, от которого подводило живот.
- С меня хватит!.. Я больше не могу.
- В глазах потемнело. О боже, я ничего не вижу.
- Родимые! Оставьте меня. Вам легче будет.
- Перестань хныкать! Ты не ребенок. Так с каждым может случиться.
- Братья! Есть… Хоть бы кроху хлеба…
- Эх, болван. Попал на сытых! Есть ему захотелось! Может, тебе ветчинки с кофейком?
- Успокойся! Не дразни, меня самого тошнит от голода.
- Мои кишки тоже пустые, но я ничего не говорю. Не жалуюсь, не ною, как этот недотепа.
- Хоть кроху!
- Все получили равные порции. Не надо было все сразу съедать. Следовало понемногу…
- Но ведь уже четвертые сутки!
- Какого черта ты подсчитываешь? Думай лучше о дивчине, как ты ее тискаешь в сарае… Или восхищайся небом над головой. Радуйся, что вообще жив и идешь к своим из этого ада…
- А может, у тебя есть что-нибудь?
- Парень! Возьми кусок сахара, пососи и не думай про еду.
- Благодарю тебя, Ваня, спасибо.
- Больше у тебя нет, дружок?
- Тише вы, болтуны! Хотите, чтобы швабы угостили нас свинцом?
- А чтоб их…
- Только бы через фронт!
- И что?
- Тогда ударим. Хватит играть в прятки. Подумай, сколько месяцев приказывали нам ждать!
- Это имело свой смысл.
- Смысл?
- Вот именно. Командиры предвидели и надеются…
- Надеются? На что?
- Что гитлеровцам удастся наконец остановить движение русских.
- А что творят оккупанты на родине!
- Дорогой! Пока Андерс вместе с англичанами и американцами доберется до Польши…
Далекий гул орудий эхом прокатился над болотами. Он доносился откуда-то с востока и все время нарастал.
Прислушивались с беспокойством и надеждой - с беспокойством, чтобы только не началось сейчас, когда они затерялись среди болот, и с надеждой, что, возможно, в нескольких километрах к западу проходит фронт… Однако далекий грохот умолк. Замерло его дрожащее эхо. Партизаны двинулись дальше, начались разговоры.
- Хорошо, что удалось вырваться из шацких лесов.
- О, там бы нас швабы всех до одного…
- Идем, чтобы бороться!
- Бороться надо. Но кто и как нас за это поблагодарит?
- Говорят об аграрной реформе.
- Дадут землю партизанам?
- Говорят также, что это большевики выдумали, чтобы посеять вражду в польском народе.
- Думаешь, наш граф отдаст землю?
- Эх, горе! Война еще продолжается, а ведь пули не выбирают…
- Ты прав. Самое главное - это тот берег Припяти…
Немного утихли. Вскоре громкий разговор раздался где-то впереди колонны. Остановились. Командир отряда забеспокоился.
- Что там делается во главе колонны? Подхорунжий Лешек, прошу проверить, и быстро!
- Слушаюсь, пан капитан!
Высокий мужчина исчезает в тени колонны, обходит сонных людей, спотыкается о корни и ноги лежащих партизан. Где-то впереди слышит проклятия, ругательства. Подходит туда.
- А черт тебя побери! Растяпа… Как ты мог уронить в болото станину пулемета?
- Сам не знаю, как меня сломило… Пан поручник! Я в самом деле…
- Под суд маменькиного сынка! - раздался рядом голос, полный негодования.
- Молчать! В советниках не нуждаюсь, - взбесился поручник Чеслав.
- Пан поручник! Это не повторится. Клянусь! - Партизан бьет рукой по груди мокрого пиджака.
- Не повторится, - передразнивает кто-то.
- Я действительно уже едва…
- Заткнись, разиня. А это должно блестеть. Знаешь как? Понял?
- Да! Сейчас почищу. - Парень снимает пиджак и проводит им по загрязненной стали.
- Я займусь тобой на том берегу… Эй, там! Вы двое, продолжайте нести, а этот пусть помогает. - Поручник устало вытирает лоб платком.
- Поручник Чеслав, старик обеспокоен этой задержкой, - подхорунжий тронул командира роты за рукав мундира.
- Это ты, Лешек? Все в порядке. Видел? И с такими надо прорываться через фронт… Вперед! Соблюдать тишину… Вперед! - Похлопав подхорунжего по плечу, он скрылся.
Тронулись. Сотни ног опять топчут гнилой камыш, кочки мха, которые вдавливаются как губка и проваливаются под человеком.
- Хорошо, что артиллерия перестала нас беспокоить, - донесся до подхорунжего обрывок разговора. Он приостановился, чтобы пропустить идущих.
- Не беспокоят, - усмехнулся подхорунжий, - не беспокоят.
…Ему вспомнилось гитлеровское орудие, которое хлопало, когда они скрылись среди камышей. Один из снарядов разорвался перед майором Ивановым, а его самого обрызгало с ног до головы зловонной тиной. Досталось и другим, идущим рядом, но никого не ранило. Однако майора это разозлило. Он выслал нескольких разведчиков расправиться с гитлеровскими пушками, сеющими панику.
Лешек попросил у Гарды позволения присоединиться к разведчикам. Вшестером они подкрались к орудию, у которого расположились пять гитлеровцев. Двое несли снаряды. Гитлеровцы сдались в плен без сопротивления. Орудие партизаны сбросили в болото. Майор похвалил за хорошее выполнение задачи. Однако в первую же ночь пленные немцы куда-то исчезли. Как было на самом деле, никто не выяснял. "Возможно, блуждают где-то среди болот", - думал подхорунжий, вспоминая этот случай. Он знал местность Волыни, это была его родная сторона. Здесь он родился, провел детские годы, приезжал сюда на каникулы. Бродил по этим пустынным местам. Отец - директор сельской школы - был доволен, что сын любит природу. Он хотел, чтобы тот унаследовал его профессию, поселился на родной стороне и стал учителем, работником просвещения, которое здесь было так необходимо. Неизвестно, как сложилась бы судьба Лешека, если бы не дядя - кадровый офицер. Поручник Ян Жалиньский произвел впечатление на молодого человека своим мундиром и рядом крестов и медалей, полученных за участие в сражениях. И Лешек пошел в офицерское училище. После сентябрьской катастрофы возвратился сюда…
Далекий грохот разрезал чистое тихое небо и протяжным эхом прокатился над землей. Вскоре вновь раздались орудийные выстрелы. Вспышки разрывов озаряли горизонт. Партизаны очнулись. Враг опять напомнил о себе.
- Скорее, ребята! - Команда пробежала по колонне, едва различимой в предрассветном мраке.
- Скорее, ребята, скорее…
Подхорунжий смотрел на людей, у которых легкие работали словно меха, лоб покрылся потом. На их истрепанные мундиры слоями накладывалась болотная грязь.
Командиры подгоняли. Для сострадания не было ни места, ни времени. Подходили к фронту.
До Припяти было уже близко. Перед рассветом должны дойти. А если не успеют? Тогда останутся во фронтовой полосе, растерзанные артиллерийскими снарядами и бомбами, втиснутые в трясину. Припять - это спасение. Во что бы то ни стало нужно перебраться на ее восточный берег. Вчера туда ушли разведчики и саперы. Первые - чтобы известить о приближении польско-советской партизанской группировки, вторые - чтобы подготовить проходы в заграждениях противника.
- Командиры! Подтянуть людей, рассвет приближается, - поторапливал обеспокоенный Гарда. Как опытный командир, он старался предусмотреть наихудшее.
* * *
Тем временем полковник Ринге получил некоторые данные, касающиеся численности людей, вооружения и запасов продовольствия группировки Гарды и Иванова.
Однако он не знал, в каком месте трясины находятся партизаны и каким путем они из нее выйдут. Самолеты-разведчики ничего не заметили. Пешие разведчики, которых он выслал, не вернулись. Полковник не знал, что они нашли свою могилу среди тростника и водных зарослей волынской топи, вовремя замеченные походным охранением партизанской группировки. Начальник разведки группы армий "Северная Украина" все больше беспокоился. Поводом к этому было не только то, что фельдмаршал Модель ждет известий. Беспокойство этого ослепленного геббельсовской пропагандой офицера вермахта вызывало другое: аковцы прорываются к большевикам! Идут вместе с советскими партизанами… Полковник ждал донесений.