- Согласна! - кивнула Муля, и счастливая улыбка залила ее лицо: впереди два месяца отпуска, лес, озеро, дали…
Но некогда предаваться воспоминаниям. Надо скорее укладывать вещи. Времени осталось совсем мало!..
Вошла в кухню. Тут Леня начищает белые туфли. У него редко бывают выходные дни. Сегодня он уезжает в Петергоф. Настроение приподнятое, веселое. Зазвонил телефон. Леня снял трубку.
- Иду. Сейчас, - тревожно ответил он.
- Что случилось?
- Срочно вызывает ПВХО, - уже с порога отвечает он.
На столе - недопитый чай. На диване - приготовленная рубашка. Брошены туфли. Что-то внезапное нарушило праздничный день.
Пошла в магазин за провизией к обеду. Беру чеки, подхожу к прилавку. Продавцов нет, они столпились у репродуктора.
- Война?!
Слушаю и ничего не понимаю. Смотрю кругом. Лица у всех напряженно вытянуты.
- Война с Германией…
Вышла из магазина, забыв про взятые чеки, медленно. Хотелось понять свершившееся. На улице нарядные люди. Играют дети. Три девушки в светлых платьях весело что-то кричат с противоположной стороны. Радостные, они перебегают улицу. Окружают товарища. Он что-то им говорит. Девушки затихают. Вдруг одна весело смеется и ударяет юношу по спине:
- Не сочиняй, Вовка!
Он что-то ответил. И лица девушек сразу изменились.
- Ты куда?
- В райком. Там, наверно, есть срочная работа.
- И мы с тобой.
Улица как-то сразу перестала быть праздничной.
Люди сами мобилизовывали себя.
Пришла домой, смотрю на раскрытые чемоданы, на брошенные Леней туфли, на красные тюльпаны в вазе.
- Не может этого быть… Не может быть!
Через час звонит Леня:
- Как быть с переездом на дачу?
- Я уже распаковала чемоданы.
- Правильно сделали. Мы перешли на казарменное положение. Я дежурю ночью.
Стала убирать приготовленные для дачи вещи и удивилась, как легко они уложились на прежние места. Убрала и села на диван. Делать ничего не хочется. Мучит мысль: чем же я могу помочь?
Пришла Муля. Я бросилась к ней:
- Война!
Молча стоим, говорить трудно. Не знаем, не можем найти слов. Что же теперь? Я художник, но сейчас нельзя рисовать природу, цветы. Надо включиться в общие ряды. Наверно, будут организовывать бригады художников.
Прошло всего несколько часов, а как все изменилось! Утром дом был полный жизни, звенели молодые голоса. Сейчас все затихло… А завтра я, видимо, останусь одна. Леню мобилизуют, Иру - тоже. Мое одиночество разделит лишь Неро. Впрочем, и его могут взять на фронт.
- Не тревожься, Оля, - успокаивает Мария Владимировна. - И для тебя найдется работа. Все мы теперь солдаты…
Война перевернула жизнь. В первые дни у меня было времени даже думать.
- С сегодняшнего дня полное затемнение квартир, - сообщили из домоуправления.
Нужно спешно что-то прилаживать на окна. Пошла в магазин - там очереди. Дома целый день звонил телефон. Прощались уходившие на фронт друзья.
Часов в восемь пришел Саша, товарищ Иры. Я привыкла его видеть немного ленивым, чуть насмешливым. Теперь он другой. В нем чувствуется сила, воля.
- Саша, посидите, еще успеете.
- Спасибо, я тороплюсь. Через час должен быть в своей части.
- У меня готов чай.
- Нет, нет. Я забежал на минутку проститься и попросить Иру выполнить несколько поручений.
Передав дела, он протянул руку:
- Всего вам хорошего!
- Счастливо, Саша! Желаю вернуться здоровым!
Говорили весело, но голоса срывались. Вышла проводить. По улице всё шли и шли мобилизованные. И шаги их были твердые, четкие. Самым, пожалуй, сильным впечатлением первых дней войны был для меня этот непрерывный шаг по мостовой. Казалось, все наши люди поднялись и вот так, в ногу, шагают к границам своего отечества.
Уже одиннадцать часов. Беспокоюсь об Ире. Как она попадет в город? Остаться ночевать на даче она не может: завтра рано надо быть на заводе. Вдруг Неро бросился к двери: значит, она. Неро с улицы слышит ее шаги и с лаем летит к двери встречать.
Отбиваясь от бурных ласк собаки, Ира подала мне букет цветов. Она всегда приносит цветы, самые лучшие, самые удивительные. Эти были - полевые, но измятые, поломанные.
- Ирочка! Измучилась, бедняга, да?
- Очень. Едва попала в вагон. Ну и давили! Думала, живой не приеду.
- Ты где о войне узнала?
- Соседка на даче сказала. Сначала я не поверила.
Поговорив о событиях дня, усталые, легли спать. Ночью раздался резкий звонок и стук в дверь.
- Воздушная тревога. Идите в убежище!
- Мы все в саду, идите к нам, - кричали соседи.
- Спать хотим, - ответила я и снова легла.
Что такое бомбежка, я тогда еще не представляла.
Летели дни. Одни события сменялись другими. Закон об обязательной трудовой повинности. Указ о прекращении отпусков.
Жаль Иру. Она должна была уехать во второй половине июня в отпуск, но срочная работа на заводе задержала. Для нее этот отпуск был не просто отдыхом: ее ждала встреча с женихом, свадьба. Теперь он в родном городе, она - здесь. Когда встретятся? Может быть - никогда.
Скоро пришлось собирать на фронт Леню. Его мобилизовали на пятый день войны.
С фронта шли нерадостные вести. Враг все дальше и дальше проникал в нашу страну. Поредело население Ленинграда. Произошли перемены и в нашем доме. Внизу с женой, сыном и сестрой живет Ведерников. Сестра его работает в одной с ним типографии. Оба - старые члены партии. Они с первого дня переключились на военную жизнь - ушли на казарменное положение. Сын Сергей - студент, комсомолец - вступил добровольцем в армию.
У Ведерниковых всегда было много молодежи. Хлопотунья Любовь Николаевна - жена Ведерникова - старалась сытно и вкусно накормить семью. Теперь никто не обедал дома. Любовь Николаевна одиноко сидела на крылечке.
- Мне все еще не верится, что война, - сказала она. - Может, как финская, скоро кончится?
Война втягивала в свой водоворот все больше и больше людей. Ушла медсестрой на фронт Таня Маркова. Она с теткой жила наверху. Квартиру в первом этаже, с окнами на улицу, занимал писатель Тощаков. Он с часу на час ждал повестки о мобилизации. Его старшая дочь, тринадцатилетняя белокурая Эльга, очень боялась за отца. Восьмилетняя Инна хотела видеть папу военной форме. Она не могла понять тревоги сестры.
- Его могут убить, - горячо говорила Эльга.
- Нет, не убьют! Папа получит орден, - уверенно отвечала Инна.
Хозяйственная, всегда занятая, Эльга теперь бродила по комнатам, не находя себе места. Подруги Инны плакали: отцы и братья их ушли на фронт.
Закон о всеобщей трудовой повинности мобилизовал большинство женщин на окопные работы. Дети остались одни. Они важно ходили, позвякивали ключом от комнаты, повешенным на шею. Скоро поняли, что надзора над ними нет, и они могут делать всё, что хотят.
Мальчики из соседних домов играли в войну. С дикими криками носились они по саду. Часто девочек, мирно сидевших с куклами, брали "в плен", вели "на расстрел". Тогда по саду неслись крики о помощи. "Враги" мчались вдогонку за удиравшими "пленными". Из-за кустов выскакивали "красноармейцы", отбивали девочек. В этих схватках больше всего страдали куклы: они теряли свои шляпы, локоны, а часто ноги и руки.
Интересно было наблюдать за изменением игр ребят. Девочки из "пленных" скоро превратились в "медсестер и "дружинниц". Мальчики охотно принимали их к себе в отряды. В саду началось строительство. Мальчики делали крепости, девочки оборудовали госпитали. В дни "сражений", под ударами "врагов", падали "крепости", разрушались "лазареты". На следующий день дети с еще большей тщательностью возводили свои укрепления.
Ребята были заняты войной. Ничто другое их уже не интересовало.
А как трудно было в прошлом году организовать эту буйную, не поддающуюся дисциплине детвору!
Создалась прямая угроза Ленинграду. Объявлена эвакуация детей. Уезжают мои маленькие друзья!
- Тетя Оля, я пришла проститься.
Большеглазая Тамара протянула руку. Веки заморгали, хлынули слезы.
- Ты о чем, глупенькая? Тебе там будет хорошо.
- Маму жалко, вас, дом…
- Что ты! Поедешь по железной дороге! Столько увидишь…
Я села с ребятами на ступеньки крыльца. Принялась строить планы новой жизни. Слезы у Тамары высохли. Прибежала Теня. Запыхавшись от бега, с трудом переводя дыхание, прошептала:
- Тетя Оля, мама все плачет, не хочет нас пускать. Ты за мной пришла?
- Ага… Мама вас послушает…
После яркого солнца в Тениной комнате показалось темно и холодно. Худенькая темноволосая женщина, упав головой на швейную машину, плакала. Муж на фронте. Она осталась с пятью детьми.
- О чем вы? Ребята попадут сейчас на природу, в хорошие условия. Осенью вернутся.
Женщина подняла голову. В глазах ее было отчаяние.
- Как я буду жить одна?.. Тене уже двенадцать лет - я с ней говорю, как со взрослой. А завтра приду с работы - пустые стены. Словом перемолвиться не с кем!.. Как я буду одна?
- Ничего не поделаешь, голубка, война… Всем теперь тяжело, - успокаивала я. - Давайте-ка скорее собирать ребят.
И мы принялись собирать детские вещи.
Эвакуация проходила быстро.
На улицах без детей стало как-то особенно тихо, безлюдно. В саду носились и пищали воробьи.
Уехали почти все ребята.
- Тетя Оля, мы сейчас приедем к вам проститься, - кричали в телефон племянницы Марии Владимировны Галя и Наташа.
- Я давно вас жду.