Летом 1942 года после тяжелейших боев под Москвой воюющий в составе знаменитой дивизии СС "Лейбштандарт Адольф Гитлер" штурмовой батальон "Вотан" отправляется для переформирования на территорию оккупированной Франции. Неожиданно командир батальона, оберштурмбаннфюрер Гейер, получает срочный приказ выдвинуться к проливу Ла-Манш, в район городка Дьепп. По данным абвера, британцы готовят в этом районе высадку крупного десанта. Что это - попытка открыть второй фронт или просто провокация? В любом случае, бойцы "Вотана" готовы к действию…
"Форсированный марш" - еще один роман из серии книг популярного британского писателя Чарльза Уайтинга (псевдоним Лео Кесслер) о похождениях штурмовиков батальона "Вотан".
Содержание:
Часть первая. - ОПЕРАЦИЯ "ЮБИЛЕЙ" 1
Часть вторая. - БАТАРЕЯ 21
Примечания 46
Лео Кесслер.
Форсированный марш.
Роман
Теперь вы являетесь бойцами штурмового батальона СС "Вотан", и отныне, умирая, вы не имеете права причинить своей смертью бесчестье батальону "Вотан". Ибо когда вас самих уже давно позабудут, когда ваши кости будут гнить где-то во французской земле, о самом батальоне будут по-прежнему помнить. Вы понимаете это, солдаты?
Командир штурмового батальона СС "Вотан" оберштурмбаннфюрер Гейер по кличке Стервятник . Город Дьепп, Франция, июль 1942 г.
Часть первая.
ОПЕРАЦИЯ "ЮБИЛЕЙ"
Вы должны понять это, Маунтбеттен. От вас мне требуется неудача под Дьеппом!
Из обращения премьер-министра Великобритании У. Черчилля к лорду Л. Маунтбеттену в июле 1942 г.
Глава первая
- О, великий Боже и все его страсти! - бросил в сердцах шарфюрер батальона СС "Вотан" Шульце. Он перевел себя из лежачего положения в сидячее, и, поудобнее устроившись на госпитальной койке, громко испортил воздух в обычной для себя манере.
Лежащий напротив него в длинной госпитальной палате молодой панцергренадер по кличке Однояйцый (он получил ее из-за того, что в битве под Москвой ему отстрелили одно яичко) покачал головой и сердито посмотрел на Шульце, выражая свое неодобрение. Находившийся рядом с ним боец по кличке Легкое, которого ранили во время переправы через реку Буг, пробормотал какие-то ругательства.
- Просто выпустил из себя немного зеленого дымка, только и всего, - объявил Шульце и попытался почесать кончик своего большого носа, однако у него ничего из этого не вышло. И неудивительно: ведь обе его кисти были по самые запястья обмотаны толстым слоем гипса и бинтов - результат того, что он слишком долго избавлялся от советской пехотной гранаты, попавшей ему в руки во время суматошной рукопашной схватки под Киевом.
Пружины кровати роттенфюрера Матца, стоявшей по соседству от койки самого Шульце, жалобно скрипнули, когда тот с гримасой боли на лице медленно повернулся.
- Чего тебе не хватает, Шульце? - громко спросил он.
Шульце искоса посмотрел на своего собрата по оружию. Светлые волосы Матца безнадежно свалялись, и было видно, что он не брился ровно две недели - с тех самых пор, как поезд доставил его в берлинский госпиталь "Шарите". Вся его полосатая бело-синяя пижама была усыпана сигаретным пеплом, покрывавшим ее, точно снег.
- Ты что же, обращаешься ко мне, роттенфюрер? - сурово бросил Шульце.
- А к кому, черт побери, ты думал, я обращаюсь, ты, червяк? К Уинстону-мать-его-Спенсеру-бляха-муха-Черчиллю?
- Тогда будь любезен вставить в свое обращение мое звание, роттенфюрер! - рявкнул Шульце. - И не забывай демонстрировать чуточку больше уважения к раненому шарфюреру, или я возьму эту твою культяпку, - он показал на ножной протез Матца, свисающий с края белой госпитальной койки, - и засуну ее тебе в задницу так глубоко, что у тебя глаза вылезут наружу!
- Ну хорошо, шарфюрер Шульце. В чем дело? Отчего у тебя такие желудочные боли, из-за которых ты испускаешь газы? В конце концов мы находимся в замечательном безопасном госпитале в тысячах километров за линией фронта, и рядом нет ни одного советского солдата, готового отстрелить нам яйца. Что тебе еще надо, шарфюрер Шульце?
- Я хочу выбраться отсюда, вот чего! Это место уже просто достало. У меня не осталось даже капли выпивки - эта здоровенная костоправша, которая следит за нами, умудрилась лишить меня последней фляжки с пойлом не далее как сегодня утром. Здесь я лишен шлюх. И здесь нет моего батальона! - Шульце, бывший докер из Гамбурга, грустно вздохнул: - Батальон бросил нас, Матц. Бросил нас на милость этих проклятых костоправов, жрущих в тылу бананы; и каждый из них - отъявленное дерьмо, если ты желаешь знать мое мнение. Бросил меня с двумя бесполезными культяпками вместо рук, и тебя - с одной раненой ногой, которой, впрочем, уже нет, и со второй, которую эти горе-медики, похоже, отрежут в любой день, когда им только взбредет в голову. - Шульце зашелся в приступе болезненного кашля и отхаркнулся в огромную медную плевательницу, стоявшую в середине палаты.
Клара, огромная безобразная медсестра из Красного Креста, которая в этот момент обмывала нижнюю часть туловища Однояйцего, гневно посмотрела на Шульце:
- Я запрещаю вам делать это в моем присутствии, шарфюрер. - Ее тон был крайне суровым. - И следите, пожалуйста, за своим языком - не то мне придется пожаловаться главному врачу на ваше поведение.
Она негодующе фыркнула и вернулась к прерванному ей занятию. Однояйцый прикрыл глаза. По его лицу было видно, что он блаженствует.
- Вот, Матц, ты видишь, что происходит с женщинами, которые отличаются безобразной внешностью, - не пожелал остаться в долгу Шульце. - Ведь если подобная беда с внешностью постигла, например, мужчину, то он все равно может пойти на Кудамм и просто купить себе любую цыпочку из тех, что стоят там в ожидании клиентов. Но если безобразием отличается женщина, что она может сделать? Она-то ведь не может пойти и купить себе кого-то. - Он пожал плечами и не смог удержаться от гримасы боли. - Все, что ей остается - это доводить себя до сумасшествия собственным пальцем.
Сестра Клара, по-прежнему обмывавшая Однояйцего, побагровела. Шульце с интересом наблюдал за тем, как густой румянец покрыл все ее лицо и начал распространяться вниз по морщинистой шее.
- А ведь во Франции существуют специальные заведения для такого рода женщин, - протянул Матц, включаясь в игру.
- Что?
- Специальные дома, куда могут прийти безобразные женщины, если им приспичит потрахаться.
На широком лице Шульце было написано выражение поддельного негодования:
- Какая низость! Ты только посмотри, что выдумали эти презренные лягушатники. Какое грязное извращение! Нет, только они могли это изобрести. Неудивительно, что наш фюрер в своей бесконечной мудрости решил оказать им услугу, оккупировав их погрязшую в разврате страну два года назад - только чтобы научить их хотя бы толике обычной немецкой порядочности. Ты только представь себе, Матц, что это значит, когда тебя заставляют засовывать ту небольшую штучку, которая болтается у тебя между ног, засовывать ее в это… даже за деньги! - Он мелодраматически закатил глаза к потолку.
- Ну, если откровенно, Шульце, то я бы не стал с ходу отвергать даже такое предложение, - протянул Матц, делая вид, будто всерьез обдумывает подобную возможность. - Честно говоря, в последнее время я почти не испытываю удовольствия от собственных пяти пальцев, с помощью которых приходится обслуживать себя.
- Не гневи Бога, Матц, - горестно вздохнул Шульце. - С моими-то пальцами, которые сплошь закованы в гипс, я не могу позволить себе даже этого. Ты лучше посмотри вон туда. Мне кажется, что уж где все в порядке, так это там. - Он указал на Однояйцего, который лежал с широко распахнутым ртом и глубоко и часто дышал, в то время как сестра Клара тщательно обмывала его в районе гениталий. - Смотри, какое он получает удовольствие - и притом бесплатно!
- Готов поклясться, что она получает его тоже, - злорадно прокомментировал Матц, плотоядно поблескивая своими маленькими глазками. - Ты только посмотри, как она держит его молодца. Можно подумать, что в руках у нее - ни больше ни меньше как королевская корона. Тысяча дьяволов… могу поспорить, что она только и думает, как забраться вместе с этим в свою маленькую постельку сегодня ночью. Ааа! - и невысокий роттенфюрер издал сладострастное рычание.
Это было уже слишком для сестры Клары. Она уронила тряпку, которой обмывала Однояйцего, прямо на его пенис.
- Я доложу о вашем поведении начальству, - сдавленным голосом пробормотала она, стараясь не расплакаться. - И оно проследит за тем, чтобы обладатели таких грязных языков, как вы двое, оказались там, где только и должны находиться - в дисциплинарном отделении! - И сестра выскочила из палаты, бросив свою работу и оставив Однояйцего горестно пялиться на брошенную ею тряпку.