* * *
Пока шла эта перестрелка, на хуторе приготовились к длительному бою, расположив роты за стволами осокорей, в садах, за стенами хат и сараев. Комиссар попросил казачек собрать скатерти и простыни для тех, у кого не было белых маскхалатов, и казачки, особенно молодые, шмыгали из дома в дом, пошучивали:
- Приданое даем, так и нас с собой берите!…
Водя, в пояснение обстановки, пальцем по стеганому красному одеялу, Косовратов рассказывал о дальнейшем развитии неожиданных событий:
- Ни справа, ни слева они наступать не могли, только на узком участке вдоль дороги. Правильным для них было как можно быстрее переть напролом, но, во-первых, они не знали, какие им силы противостоят, и осторожничали, во-вторых, они много времени потеряли, ввязавшись в перестрелку. Когда же сунулись позже, мы накрыли их минами и встретили таким плотным огнем, что они растерялись. Так вот и валандались до рассвета.
- Трофейные пулеметы пригодились?
- Ординарца я к медали "За боевые заслуги" представил - ведь это он организовал. Ну вот, стало светать. Я знал, что немцы, а особенно итальянцы, до ночных атак не охотники. Теперь наступал решающий момент. Но за ночь я собрал все свои трофейные пулеметы, в том числе и те, что были во второй роте, выдвинувшейся вперед, скрытно расположил большую их часть на высотах для удара во фланг. Со строгим приказом - открывать огонь сразу по сигналу ракеты… И наконец итальянцы и немцы, расстреляв десятка три снарядов из двух пушек, пошли… Странное и жутковатое это было зрелище: промерзшие, запорошенные снегом, они шли плотными рядами с небольшими интервалами, как смертники. В бинокль хорошо были видны заросшие щетиной лица с запавшими щеками, широко открытые рты, из которых вырывался пар. Итальянцы впереди, немцы - они все еще командовали и подгоняли - во втором эшелоне, компактными группами. Ближе, ближе, ближе… И тогда ударили все пулеметы, причем крайние на высотах - по немцам. Это было все равно, как если бы по зимним тучам полыхнула молния и рыкнул гром!… Через полчаса все было кончено, немцев покосили почти до последнего, большая часть итальянцев подняла руки. Они - это мы узнали после от пленных - решили по количеству пулеметов, что нарвались на свежий полк…
* * *
Помолчав, Косовратов вздохнул:
- Были и у нас потери. Почти полностью погибли и два первых взвода на высотах.
- А как твой заместитель Слепнев? Ты меня извини, но мне все время казалось, что он не в ладах с тобой и, быть может, метит в комбаты.
- Многое нам иногда кажется… Отвоевался Слепнев. В этом бою раздробило снарядом голень. Отняли ногу, эвакуировали в тыл.
И, еще помолчав, заключил:
- Такие дела…
- Итальянцы - не наши знакомые с плацдарма?
- Нет, от Чира шли. Перед тем как двигаться дальше, посмотрел я на тех, что остались на дороге… Крестики у них на шее, у немцев и итальянцев, образки в нагрудных карманах. Цивилизация, просвещение, Галилей, Шекспир, Толстой, вера во всевышнего и - озверение… Знаешь, что-то мне после этой мясорубки думать труднее стало. Глупо, а?
- Не судите - да не судимы будете… Времени у тебя пустого многовато.
- Это верно. Как теленок на лугу: длинен день - всякой травки отпробуешь. Да и тишина. Непривычно.
- Ирину видишь? - спросил я, чтобы переключить разговор в область реальностей.
- Вижу…
Достал кисет, закурил. Долго смотрел, как дым синими завитушками поднимается вверх, а потом, образовав крохотное облачко, начинает расплываться. Я подумал, что, пожалуй, на этом "вижу" наш разговор о ней закончится, но ошибся.
- Должен тебе сознаться, - сказал он, - что это я ее привез на Дон и посоветовал поступить в медсанбат.
- Ты - на Дон?
- Я.
- Но ты ехал к нам лз госпиталя?
- Не прямо. Через Москву.
- И там захватил старую знакомую?
- Не угадал… Ехал я один как перст, если не считать случайных попутчиков. И на войну ушел без романтического "хвоста" - была одна короткая любовь, да и та закончилась еще в сороковом… Ну, ехал и ехал. Занимался трепом с лейтенантами и капитанами. Пил вместе с ними же свекольную самогонку - выменяли на консервы. Но в Липецке наш состав попал под бомбежку. Знаешь сам, как бывает: внезапный налет, треск, гром, пожары, неразбериха. В комендатуру обращаться бесполезно: у людей сумасшедшие глаза, отдельного человека для них не существует, они мыслят эшелонами. По правде сказать, лучше быть комбатом на фронте, чем комендантом железнодорожного узла в прифронтовой зоне. Налет был жестокий, полдня мы помогали подбирать раненых и тушить пожары. К вечеру железнодорожники начали исправлять пути, а я, решив вздремнуть, в надежде, что ночью уеду, забрел на картофельное поле, начинающееся сразу за водокачкой. И вдруг вижу: сидит у межи девушка, размазывает кулаками слезы. Ситцевое платьице на плече разорвано, вещей - никаких. Пытаюсь узнать, что с ней приключилось, - ревет еще сильнее… Ну, кое-как вывел ее из шока, разговорились. Оказалось, что ее отец, мать и братишка погибли в Ростове, еще в сорок первом. Приехала она к тете в Сталинград, но и оттуда пришлось бежать. Чуть не до Филонова пешком шли, там немного передохнули и решили ехать к дальним родственникам на Урал. Во время стоянки в Липецке тетка послала ее за кипятком, и, пока она ходила, начался налет, бомба попала в их вагон, разнесло его в щепки. Тетку она даже не видела, спасательные команды не подпускали - такое там было крошево. И осталась она одна, без вещей и без денег. Только с документами - их теперь на всякий случай всегда носят при себе. А у меня у самого отец и мать погибли в Ярцеве, под Смоленском, знаю, каково бывает. Что ж, кто жив, тому надо жить… Накормил я ее консервами с хлебом, утешил, как мог. А когда узнал, что училась она в медицинском техникуме, хотя и не окончила, предложил ей добираться вместе со мной в действующую армию. Да и куда ей было деваться? Поплакала она еще малость и согласилась. Но поезда не шли ни ночью, ни даже утром, немцы остервенело рвали магистраль с воздуха. Кто-то сказал, что лучше добираться на попутных машинах до Грязей, оттуда уехать легче… И начали мы с ней этот поход. Километров двадцать прошли пешочком, остальное проехали на машинах. В Грязях тоже сразу не удалось уехать, заночевали мы в сарае на сене - человек тридцать или сорок. Ирина, не привыкшая к жизни на многолюдстве, жалась ко мне, спала, уткнув носик под мышку. И так она тронула меня с самого начала своей беспомощностью и доверчивостью, такая она была милая и чистая, что… Впрочем, все остальное давно написано в стихах. Так и доехали помаленьку на Дон, а в медсанбат она пошла одна. При прощании первый раз и поцеловались - сама поцеловала, застенчиво и жарко. В медсанбат ее взяли хирургической сестрой. И потом ты был незадачливым почтальоном.
- Раньше ты мне об этом не мог рассказать?
- Много у нас времени было для длинных рассказов?
- Это верно. И теперь вы видитесь часто?
- В последние дни она, если нет дежурства, всегда со мной.
- Хирург смирился?
- Не в том дело… В хуторе Поповском нас на неделю вывели на отдых во второй эшелон, и штаб мой оказался через два дома от операционной медсанбата. Вечером под Новый год решили мы с ней пожениться. Правда, без регистрации, под честное слово. Устроили маленькое торжество - был мой комиссар, адъютант, вот эта самая Люся, что тебя привела, два командира роты. Пригласили хирурга, но он зашел только на минутку - в любой миг могли привезти раненых, - принес две бутылки итальянского коньяку и немного спирта. Поздравил, буркнул: "Пошла семейственность - пропала дивизия, расформируют за небоеспособность!" Мне кажется, были мы эту неделю самыми счастливыми людьми на войне. Но это всего неделя, быстрая, как полет пули… Теперь опять повезло - нет худа без добра… Вот тебе и вся история, капитан. А теперь, пожалуй, иди, сейчас придут уколы делать. Вечером свободен?
- Как будто да.
- Вот и приходи после баньки. Найдется бутылка чего-либо - захвати. Спирт я недолюбливаю, если и жечь себя изнутри, то лучше чем-нибудь другим. Должна прийти Ирина - познакомлю. Ты ведь, что ни говори, пострадал на доведении нас до семейной жизни…
* * *
Но вечером я к Косовратову не попал. И в баню тоже. В ярах нашли три немецкие машины, груженные минами, детонаторами и прочим саперным имуществом. А у нас, как говорится, закрома были пусты, тылы растянулись на двести километров, машины шли плохо и доставляли в первую очередь патроны и снаряды. Случай посылал нам в руки все, о чем мы могли мечтать. Да еще дивинженер приказал разобраться в конструкции новых мин - были там и такие. А потом снова начались бои, выход к Северскому Донцу, вклинение в Донбасс.