- Цыц! Что же я за генерал, ежели ни одного врага самолично не убил? Учись, боец!
И Гаген выпустил пару коротких очередей в туман, повисший на кривоватых деревьях.
Старший лейтенант сплюнул от отчаяния и тоже прицелился.
- Между прочим, Пересмешко, я коммунист и в Бога не верю, - спокойно добавил Гаген.
- Это оборот речи такой, товарищ генерал-майор!
Близкий разрыв минометной мины накрыл их болотной землей. Старлей кинулся на генерала и, навалившись всем телом, уронил того на землю.
- А ну слезь! - заорал Гаген. - Слезай, кому говорят! Я тебе не баба!
- Хуже! Вы наш командир! - заорал в ответ Пересмешко.
Внезапно, стрельба закончилась так же, как и началась.
Старший лейтенант, наконец, слез с генерал-майора. Не удержался и буркнул:
- На бабе я еще успею, а на генерал-майоре когда еще?
- Язык оторву, - погрозил Гаген наглому старлею. В военном быту Николай Александрович мог многое простить. Да и сам шутки соленые любил.
- Товарищ генерал-майор! - внезапно раздался веселый ор майора Орехова. - Языка заказывали?
Гаген приподнялся, машинально отряхнув шинель от глины. Помогло мало - но привычка!
- Какого языка? Ты его где взял, майор?
- Честно сказать? Сам пришел.
Конвоиры из разведчиков спихнули в траншею рыжего и чубатого обер-лейтенанта, очумело глазевшего по сторонам.
- Где взяли, повторяю? - негромко спросил командир корпуса.
- Да я ж говорю - сам пришел. Это из просочившихся автоматчиков, товарищ генерал-майор.
- Просочившихся? - приподнял бровь Гаген. - Это каким же образом? Старший лейтенант - выяснить и доложить. Немедленно! А с этим… Я сам поговорю.
Гаген прекрасно знал немецкий язык, что и не удивительно. Когда штаб собрался в блиндаже Николай Александрович лично начал допрос.
Собственно, доклада от командира взвода охраны не потребовалось. Оказалось, что с левого фланга, вдоль Черной речки, там, где стояла танковая бригада, произошла обычное разгильдяйство. Командир бригады поставил в боевое охранение…
Танки. И не обеспечил их прикрытие стрелками. Немцы, воспользовавшись случаем, и проползли между бронированными машинами. На свое горе, правда. Не ожидали, что на штаб корпуса наткнуться.
Подобного Гаген не терпел и, через посыльного, отправил танковому комбригу приказ исправить ситуацию, а затем доложить о выполнении.
Танк в лесу - слеп. Без стрелкового прикрытия это лишь большая пушка на колесах. Повезло, что это была разведка, а не полноценная атака.
Впрочем, обер-лейтенант Курт… охотно рассказал и много другого интересного. Как оказалось, буквально несколько дней назад фриц купался в Черном море. После того, как Манштейн взял Севастополь его Одиннадцатую армию перекинули под Ленинград. Вообще-то, "севастопольские" немцы готовились к штурму Северной Пальмиры. По крайней мере, таково было настроение в войсках. Однако, Мерецков, командующий Волховским фронтом, упредил Манштейна на несколько дней, ударив войсками Восьмой армии в самое узкое место "бутылочного горлышка". Так немцы называли небольшое, в шестнадцать километров шириной, расстояние между Ленинградским и Волховским фронтами.
"Героев Крыма", так обозвал Гитлер своих вояк, пришлось кинуть вместо Ленинграда в эти болота, где русские почти соединились своими фронтами.
Однако, на войне - как в любви. Почти - не считается.
Манштейн отчаянно кидал в пекло Синявинских высот дивизию за дивизией. В конце концов, русская сталь завязла в немецком мясе. Как застревает отточенный клинок в литых доспехах. Более того, под Ленинград перекинули батарею сверхтяжелых орудий, совсем недавно бомбардировавших Севастополь. И еще… Ходят слухи, что вот-вот прибудут сверхтяжелые танки. С несокрушимой броней и огромным орудием. Вроде как "Тигры". Их в вермахте еще не видели, но говорят, что это настоящее чудо-оружие.
- Вундерваффе, вундерваффе… - пробурчал Гаген. - Налейте немцу водки. Может еще чего вспомнит?
Увы, не вспомнил. Единственное. Что он добавил, что он из пятой горно-егерской дивизии. И нет, нет! Он ненавидит СС, Гитлера, его папа голосовал за коммунистов и он сам считает эту войну крупной ошибкой Гитлера, которому непременно капут.
Гаген хмыкнул:
- Хоть бы раз в плен не антифашиста взять… С июня прошлого года одни коммунисты в плен попадают! Что ты будешь делать…
Полковник Богданов, начальник штаба корпуса, шутку не понял:
- Так, товарищ генерал-майор, фашистам сдаваться в плен оболваненное сознание не дает! Фашисты в плен не любят сдаваться, вот и…
Генерал-майор только усмехнулся на эти слова:
- Вот когда до Берлина дойдем, одни антифашисты и уцелеют. Помянешь мое слово еще на развалинах рейхстага.
- Согласен, - кивнул Богданов. - Пусть только антифашисты и уцелеют.
Гаген покачал головой, вздохнул и отдал приказание:
- Обер-лейтенанта в тыл. Пусть там его трясут насчет подробностей. И водки ему налейте. А мы… А мы будем готовиться к тому, чтобы Манштейну арийскую морду почистить!
* * *
Последние сутки лейтенант Кондрашов помнил плохо. Все переплелось - и день, и ночь, и марш по раскисшим дорогам и атаку по не менее раскисшему от дождей полю. Отчет по действиям взвода и по потерям он, естественно сдал в роту, но…
Такая вот память человеческая.
Как командир взвода, Кондрашов помнил все прекрасно - как поднялись в атаку, как нарвались на мины, как броском преодолели заминированный участок, как выбили немцев из траншей. Все это он помнил.
Но вот совершенно выпали из памяти детали этого боя.
Хлоп! И рядовой Сидорчук, катается по земле, судорожно отыскивая оторванную ступню. Санинструктор взвода бинтует культю, пока другие бойцы держат несчастного Сидорчука. Держат, закрывая ему рот ладонями. Лейтенант не помнил этого.
Не помнил и того, как опомнившиеся немцы стали фигачить трассерами поверх голов бойцов, укрывшихся за маленькими, но крутыми берегами речки Черной.
Кондрашов не помнил и как он закричал "Вперед!", когда взлетели ракеты над полем. Мины?
А какой выбор был у взвода? Отползать назад и требовать саперов? Лежать на месте и притворяться ветошью? Но немцы могли вот-вот накрыть их минометами. И тогда никакие берега не смогли бы помочь бойцам.
Кондрашов не помнил, как он высунулся над берегом. Именно в тот момент пошла в атаку остальная рота. И немцы мгновенно перенесли огонь в сторону новой опасности. Осталось лишь подняться и ударить фрицам во фланг.
Лейтенант не помнил, как он бежал по изувеченному полю в сторону небольшого леска, в котором сидели немцы. А за этим леском была та самая железная дорога, по которой гитлеровцы перекидывали подкрепления в горячие места. Апраксин Бор… Вот бы в мирную жизнь дойти до него? Чего там - час прогулочным шагом до электрички… Еще час - и ты в Ленинграде.
А вот когда между тобой и этой электричкой в окопах закопалась смерть? За сколько ты доберешься до жизни?
Лейтенант Кондрашов не помнил - за сколько времени они добежали до траншей? Каждый шаг казался вечностью и мог быть последним. Но добежали как-то! А еще он не помнил, как прыгнул, замахиваясь лопаткой, в немецкую траншею…
- Опять стихи пишешь? - осторожно пнул Кондрашова Москвичев.
- А? Ты… Как у вас?
- Полвзвода как корова языком, - зло сплюнул Москвичев и уселся рядом, навалившись спиной на стенку траншеи. - Если бы не ты - положили бы к херям на этом поле. Курить хочешь?
- Не курю я, знаешь ведь.
- Не волнуйся. Пройдет. Смотри, распогаживает!
- Что? - не понял Кондрашов.
- На небо, говорю, посмотри, звезды видать стало. Как рассветет музыканты концерт дадут. Зуб даю.
Кондрашов поднял голову. И впрямь - серое питерское небо вдруг разорвалось в облаках. И звезды замелькали в хвостатых обрывках низких туч.
Для пехоты нет лучше погоды - чем дождливая. Хотя бы сверху смерти не будет.
- Ладно… Я к себе во взвод. Думаю, немцы скоро в контратаку пойдут.
Москвичев зашлепал было по глине, но Кондрашов остановил его:
- Сереж, как там Павлов?
- Живой… Что ему будет?
И ушел.
Лейтенант Кондрашов тяжело встал. Надо найти Пономарева и заставить взвод копать щели - укрытия на случай бомбежки. А она будет? Она будет - точно. К бабке не ходи, как сказал бы Москвичев.
- А я ему - на в лобешник! А он с копыт! Ну я его финочкой и поласкал! На что хочешь забожуся!
- Глазунов? Опять ты хвастаешься?
- Не хвастаюсь, товарищ лейтенант, а опытом делюсь! Самолично пять немцев вот этим ножиком порезал.
Кондрашов хмыкнул.
Если верить этому бывшему зэку - так он половину гитлеровской армии перерезал в одиночку.
- Руки покажь, - внезапно раздался голос из-за плеча лейтенанта.
- Не надо, товарищ сержант, на честного батон крошить, - обиделся Глазунов, но рукава закатал.
- Молодец, - кивнул Пономарев. - Копай дальше.
- Можно, да? - взялся Глазунов за лопатку.
Вместо ответа сержант показал рядовому волосатый кулак.
Тот принялся копать.
- Сержант, ты рукоприкладством не занимайся, - сказал Кондрашов, когда они отошли от бойцов.
- А с этим по-другому - никак, товарищ лейтенант. Хуже немца. За спиной тебе в сапоги нассыт, пока спишь. И зачем эту шушеру в армию берут? Людей, что ли, не хватает? Этих-то зачем?
- Убитых сколько? - вопросом на вопрос ответил Кондрашов.
- Пятеро. И десять раненых, - вздохнул Пономарев.
- Половина взвода, понимаешь сержант?
- А делать-то что было, товарищ лейтенант? Лучше по минам, чем под минами.