В центре этой круговерти находилась неподвижная бордово-коричневая планета, увеличивающаяся с каждым мигом в размерах. Я двигался к ней. Планета становилась всё больше и больше. Бардовые облака, плотным покрывалом окутавшие планету, по мере приближения становились всё светлее и светлее, и вот я уже среди них. Облака стали почти белыми, и сквозь их клубы начали просматриваться очертания неизвестных материков и океанов. Вращение прекратилось, и в перевёрнутом полете, я увидел долину и далёкие горы, словно сошедшие с полотен Рериха, берег моря и девушку, стоящую по щиколотку в лениво набегавшей волне. Девушка, широко раскинув руки и запрокинув голову, подставляла лицо первым лучам чужого солнца. Глаза её были прикрыты веками, длинные ресницы которых чуть заметно подрагивали, и лёгкий бриз играл её огненно-рыжими волосами, водопадом ниспадающими до самого пояса….
В этом видении всё было новым и, между тем, каким-то давно забытым.
После ужина ко мне в гости зашел подполковник Писарев - напарник и сосед по каюте Юрия Аркадьевича.
Посидели, покурили. Я угостил его чаем и похвастал, что раздобыл диск с фильмом "Штрафбат". Андрей обрадовался, позвонил Аркадьевичу. Было решено устроить совместный просмотр. Этот фильм я уже видел, но с удовольствием смотрел его снова.
Когда вернулся к себе в каюту, то Славик уже спал. Тихонько разделся, и, забравшись на свою койку, решил немного почитать перед сном.
Не получилось - сгорела лампочка прикроватного светильника. Запасной в каюте не оказалось.
Не спалось. Вспомнил одно, другое и, незаметно для себя, перенёсся в весну далёкого 1987 года….
Апрель тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года.
Столица Узбекистана город Ташкент.
После сырости Таллинна, холода Челябинска и заснеженности Куйбышева Ташкент встретил теплом и ярким утренним солнцем. В воздухе стоял нежный запах сирени и еще чего-то незнакомого, но приятного и успокаивающего. Как будто в другой мир попал.
Штаб ТуркВО (Туркестанского военного округа) нашёл довольно-таки быстро - доехал до него на такси. Показал дежурному командировочное предписание, и, оставив у него свой неподъёмный чемодан, пошёл искать отдел кадров.
Солидный полковник, бегло пробежал глазами мои бумаги и отдал их кому-то из своих подчиненных. Немного помолчал и стал интересоваться прибалтийской погодой. Потом заглянул в какой-то журнал и начал ворчать, что меня ждали ещё месяц назад, но, узнав, что я полностью отгулял отпуск, и, посмотрев дату выдачи мне загранпаспорта, успокоился и стал расспрашивать о семье, жилищных условиях, моих родителях.
Спустя некоторое время, суетливый прапорщик принёс папку с документами. Полковник открыл её, переложил оттуда несколько листов в другую папку и стал читать оставшиеся принесённые бумаги. Затем встал и отошел к окну, нервно покусывая губы. Закурил.
- Ты куришь? Иди сюда. - Он, не глядя на меня, угощая, протянул открытую пачку сигарет "Космос". - Закуривай, не стесняйся.
- Может, моих попробуете? - Я предложил ему свои любимые "Leek". - Это эстонские сигареты.
- Давай и твоих попробую! - Полковник выбросил в открытую форточку начатую свою и прикурил предложенную мною сигарету. Затянулся.
- Хороший табак. Вообще-то я на этой работе уже сигареты чуть ли не со всего Союза перепробовал….
Мы молча курили, разглядывая в окно копошащуюся у велосипеда ребятню на улице. Немного настораживало необычное поведение совершенно незнакомого мне полковника. Что-то здесь не то.
- Вот что, сынок. Куда тебе предстоит ехать, наверное, догадываешься. Для службы в Фергане загранпаспорт не нужен. О политической обстановке и деятельности 40 армии в ДРА лекцию читать не буду. На месте всё увидишь и поймёшь. Сейчас получишь документы и через пересылку полетишь в Кабул, в распоряжение начальника штаба ВВС 40 армии. Будешь авианаводчиком, уж извини. Видать судьба у тебя такая. Об одном хочу попросить: постарайся сделать так, чтобы я твою фамилию кроме как в представлениях к правительственным наградам или досрочному присвоению очередного звания не видел. Буду рад через год (наводчиков отправляли в Афган только на год) оформлять твои документы для отправки их к твоему новому или старому месту службы, зная, что ты жив и здоров….
Как-то странно ведет себя полковник. Даже для политработника, которые иногда любят в душу лезть. Да и что "политрабочему" делать в отделе кадров? Старлея на войну отправлять? Что-то здесь не то….
- Спасибо, товарищ полковник. Разрешите вопрос?
- Спрашивай.
- Товарищ полковник, у вас на кителе кадетский краб. Вы какое Суворовское училище заканчивали?
- То же, что и ты - Калининское. - Полковник расстегнул свой китель.
По суворовской традиции под закруткой знака об окончании Суворовского военного училища алел пятиугольный погон с ярко-желтыми буквами "Кл СВУ".
- У тебя, небось, такого нет!
- Обижаете! - Расстегнувшись, я продемонстрировал точно такой же. - Это мой первый погон. Уже восемь лет ношу!
Да, представляю, как глупо прозвучали мои "восемь лет", с такой гордостью произнесенные полковнику, который, наверное, служит больше, чем я живу на свете!
Мы пожали друг другу руки.
Выпускники Суворовских училищ негласно продолжают традиции царских кадет. "Кадет кадету - друг, товарищ и брат!" - для нас не просто слова. "Звериаду" в училищах в наше время, конечно, уже не писали, но "Заповеди кадетского товарищества" Великого князя Константина Константиновича в незначительно переделанном под советскую действительность виде свято соблюдали. Да и как не соблюдать слова, запавшие в сердце с самого детства: "…Военное товарищество доверяет душу, жертвует жизнью. На службе дружба желательна, товарищество - обязательно. Долг дружбы преклоняется перед долгом товарищества. Долг товарищества преклоняется перед долгом службы. Честь непреклонна, бесчестное во имя товарищества остаётся бесчестным. Подчиненность не исключает взаимного товарищества….Честь товарищества нераздельна".
Кадетское братство - это особое братство. Уже став офицерам и увидев знакомый значок на ком-либо, понимаешь: это наш человек, с нашей кадетской семьи. "Помни, чьё имя носишь!" - ещё один свято соблюдаемый по жизни всеми суворовцами девиз. Возраст уже не имел особого значения. Нас объединяла юность, а тех, кто постарше, то и детство в алых погонах, и по большому счёту неважно было кто, когда и какую "кадетку" заканчивал: Киевскую, Московскую или Уссурийскую, но если выяснялось, что новый знакомый - выпускник твоего СВУ, то появлялось ощущение встречи с близким родственником.
Около часа мы беседовали, вспоминая Калинин, своих офицеров-воспитателей, преподавателей. Кадровик несказанно был рад услышать несколько знакомых фамилий. Это были в основном учителя, которые преподавали в училище ещё с послевоенных лет. Более того, выяснилось, что мы оба с третьего взвода третьей роты и даже наши спальные помещения были в одном и том же месте. Полковник несказанно удивился, когда узнал, что мы пользовались одними и теми же тайниками под паркетом и подоконником.
Мой новый знакомый проводил меня до самого КПП, обнял на прощанье.
- Помни мою просьбу!
С неподъёмным чемоданом, обливаясь потом, делая остановки у каждого киоска, где продавались газированная вода или сок, я дотащился до какого-то проспекта. Решил немного отдохнуть и перекурить.
Вспомнив недавнюю встречу, мне стало немного неловко оттого, что от волнения или от неожиданности не поинтересовался фамилией и именем моего нового знакомого.
Остановил свободное такси.
- Слушай, брат, мне нужно попасть по этому адресу, - я назвал адрес пересыльного пункта.
- Командир, довезу без проблем. Садись! - водитель распахнул пассажирскую дверь и радушным жестом предложил занять место на заднем сидении.
- Хорошо. Но давай сделаем так: сначала покажи мне город, а потом отвези, куда я просил. Я в Ташкенте впервые и неизвестно когда ещё буду у вас.
- Всё покажу, как самому дорогому гостю. Останешься довольным.
Таксист, на вид примерно моего возраста, оказался довольно разговорчивым. Через некоторое время, когда он стал рассказывать о тех ужасах, что пришлось ему испытать в детстве вместе со своей семьёй во время знаменитого землетрясения, когда за считанные минуты красивый город превратился в груду развалин, он стал всё чаще переходить с русского на узбекский язык. После длинной фразы, о смысле которой можно было только догадываться, мой водитель-гид внезапно замолчал. Пристально посмотрел на меня.
- Вы туда? - Махнул он рукой в сторону солнца.
- Да, - ответил я утвердительно. Не трудно было догадаться, что таксист имеет в виду Афганистан.
Наша машина остановилась на окраине города возле какой-то чайханы. Среди глинобитных домов уходили в высь стрелы пирамидальных тополей. Вокруг было как-то по-деревенски уютно.
- Выходи. Чай пить будем. Ты такого никогда не пробовал. Здесь самый настоящий и самый вкусный чай. В Ташкенте лучше этого чая ты нигде не найдешь.
Мы разместились на свежем воздухе, в тени какого-то неизвестного мне дерева. Сидя, скрестив ноги по-турецки, обжигаясь, я пил из пиалы чудный по вкусу и аромату напиток. Даже не верилось, что это чай.
Мой дружок, Валера Матвеев, что вырос в Ташкенте, любил угощать нас в уже далёкой Эстонии своим фирменным чаем. Всегда было очень вкусно, но такого чая, как в этот раз я не пил никогда, и никогда ещё не получал такого удовольствия от этого напитка.