Все за столом повернулись ко мне. Хорошо, что за нашим столом сидели только духи, а то внимание дедов и черпаков было сейчас невыносимо.
- Ничего, - буркнул я, продолжая ковырять ложкой в тарелке.
- Да ладно тебе: "ничего", - не унимался Женек, - весь день сегодня ходишь весь не в себе.
- Слушай, Кулик, отвали, а? - попросил я, стараясь не распаляться и держать себя в руках.
- Из дома что-нибудь плохое получил?
- Ничего я не получал!
- Тише, пацаны, - встрял Тихон, - тут что-то серьезное. Тебя, Сэмэн, чурбаны где-нибудь подловили?
- Нет.
- Девушка бросила?
- Нет.
- Михайлов на тебя наехал?
- Нет.
- Эти? - Тихон кивнул головой на "старший" стол.
- Нет.
- Тогда какого хрена ты такой ндравный сидишь?! - не выдержал Тихон.
- Пацаны, - вздохнул я, - у меня сегодня - день рождения.
- Так кого хрена ты молчишь весь день?! - чуть не закричал Женек.
Кулик повернулся к "старшему" столу и сообщил старослужащим:
- Полтава, у нас у пацана день рождения!
- Да ну! - "старший" стол повернулся к нам, - у кого?
- У Сэмэна!
- А чего же он молчал?
- Надо отметить!
- Саня, - Полтава повернулся к Кравцову, - мы чего-нибудь придумать можем?
Кравцов сделал ладонью жест "будьте уверены":
- Я у разведки спрошу и у хозвзвода должно быть. Они ставили.
- Если что - застроим хлебозавод, - подытожил Каховский.
В этот вечер доблестный второй взвод связи на фильм не пошел. Замечательная кинолента из жизни отважных пограничников осталась нами не отсмотрена.
Черпаки принесли полтермоса браги, Каховский достал пару палочек чарса. В минбанде попросили на вечер гитару. Духам по случаю рождения однопризывника налили по кружке и выдали один косяк на всех, который мы и убили в курилке. Настроение поднялось - выше некуда. У меня действительно получился - День Рождения! Какой еще к черту фильм? Я на этих пограничников на Шайбе насмотрелся. А вот отметить с коллективом…
Гоп-стоп!..
Я от души бил по струнам,
Сэмэн, засунь ей под ребро!
Подхватывали соратники и дружно хлопали меня по плечу.
Это был не только лучший в моей жизни День Рождения, это был один из лучших дней в моей жизни. В тот вечер стерлись все сословные границы, разделявшие духов и старослужащих. В палатке гуляла хорошая и дружная компания пацанов, спаянных между собой на жизнь и на смерть. Никто не знал: сколько кому осталось жить и плевать нам на это было! Духи были веселые и пьяные, деды - не трезвее духов и, обнявшись, все вместе горланили:
Опять тревога, опять мы ночью вступаем в бой.
Когда же дембель? Я мать увижу и дом родной.
Комбат и ложки
Так и покатила моя служба дальше.
Через день - в наряд. Вечером сдаю штык-нож и повязку Кравцову, на следующий вечер принимаю их обратно для того, чтобы через сутки сдать Полтаве.
И в этом я не видел какой-то особой несправедливости: весной Полтава уйдет на дембель, вместо него во взвод придет молодой сержант. Вот тогда он станет через сутки летать дежурным. Через год уволится Кравцов, тогда тот сержант станет ходить в наряды в свою очередь через раз А пока - мне положено.
Ни Полтава, ни Кравцов от своего производства в сержанты не выиграли ничего, кроме призрачного счастья блеснуть лычками перед девчонками на гражданке. Только сколько ты станешь дома в форме ходить? День? Два? Если придурок из бедной семьи, то неделю. А сержантскую лямку надо тянуть каждый день: Полтаве шесть месяцев, Кравцову - год, а мне вообще - и горизонта не видать. Вот только рядовые деды в наряды дневальными не ходят, а Полтава встает раз в четыре дня. Черпаков во взводе девять и, если бы Кравцов не лез в начальство, то в наряды бы ходил в два раза реже, как рядовой своего призыва.
А дедовщина…
Ну, какая же это дедовщина - через сутки ходить в наряд? И что в этом наряде тяжелого: три раза сходить в столовую на заготовку да пару раз в сутки доложить дежурному по полку о том, что происшествий не случилось, а остальное время сидеть в палатке. Спать ночью нельзя? Пиши письма на родину - утром поспишь. Не переломишься в таком наряде. Зато днем тебя ни на занятия, ни на кроссы не дергают.
Лафа!
Если втянуться, то в такой службе можно найти даже некоторые приятности, которых не может быть вне наряда. Через день мы с Рыжим вставали рядом на разводе, через несколько часов, уже после отбоя, сталкивались в штабе у дежурного по полку, а потом шли друг к другу в гости - на чай. Все пацаны спят, умаявшись за день. Хоть из пушки над ухом стреляй - не пошевелятся. Ну и где еще можно спокойно поговорить как не в наряде? Вскипятили на печке пару кружек, разогрели кашу из сухпая, разложили хлебцы - эх, какая беседа получается! Душевная… Неторопливая… До утра далеко, торопиться некуда, а следующего дневального под грибок еще только через час будить.
О многом можно переговорить…
Спокойно и не торопясь.
Даже бакшиши бывали в нашей духовской жизни. На ночном докладе у дежурного Барабаш навис надо мной всей своей массой и угрюмо так пробасил:
- Зайди ко мне в палатку после доклада.
Когда приглашают таким тоном, ничего хорошего от приглашения, кроме плахи с топором, ждать не приходится. На ватных ногах я приковылял в шестую роту и увидел Барабаша за столом дежурного по роте, распивающего чаи со своим призывом.
- Вот, - Барабаш подвинул ко мне бакшиш, - это тебе. Твоя доля.
В бакшише были три пачки югославских карамелек, две пачки французского печенья "Принц Альберт", банка сгущенки и блок "Явы". Для меня это было целое сокровище.
- А за что? - задал я глупый вопрос.
- Ну, ты же играл нам на гитаре. Если позовем, еще поиграешь?
- Да не вопрос, мужики!
- Ну, вот и бери.
- А откуда у вас?
- А, - лениво пояснил один из дедов, - пустыню сегодня чесали. Среди барханов обнаружили вот такой склад. Там этого барахла было два КАМАЗа. Наверное, кто-то из прапоров решил духам продать. Ну, мы и конфисковали.
- Иди, дежурь, - отпустил меня Барабаш.
Я немедленно позвал Рыжего на чаепитие. Заваривая чай и раскладывая угощение я как бы ненароком обронил о том, что связь - это все-таки королевские войска, а разведка - хотя тоже люди - но все же малость недотягивает. Вот и бакшиши обламываются не разведке, а связи. И штаб батальона не в разведке, а в связи. И вообще…
Похрустывая печеньем Рыжий только супился. А что тут скажешь? Нечем крыть, все - так: и штаб, и бакшиш. И даже чай. Он у меня был не из сухпая, а из магазина. Получив первую получку я разорился и купил пачку настоящего китайского "Дракона": горького, но вкусного и ароматного чая. Одна кружка крепкого - и всю ночь ходишь бодренький и свежий. Я и своему призыву его заваривал. Просыпается человек - вареный, вялый, недовольный мной и жизнью… Три глотка "Дракона" и летит под грибок свеженький и бодрый. В ту ночь все духи, вставая на пост и меняясь с него, получали свою долю из моего бакшиша. А деды с черпаками… У них своя свадьба. Пусть спят. Не их это праздник. Не стоит их будить. У духов и так в жизни мало радостей.
Недели через две после возвращения полка я стал полноценным сержантом второго взвода связи. Тянул наряды, летал в каптерке и столовой, убирал в палатке.
Как все. Будто всю жизнь тут служил и не было никакой учебки.
В моем призыве было пять человек. Если всю работу поделить на пятерых, то каждому достается не так много. И времени тебе хватит на все, если научишься правильно планировать свой день.
Был, правда один момент… Не совсем приятный, а совсем даже неприятный.
Один раз после отбоя Полтава решил постираться. Он налил в стальной термос, в котором обычно стирались, воды, насыпал порошка, утопил в нем свое белье, поставил на печку и бросил мне, укрываясь одеялом:
- Ночью постираешь.
- Са-ня, - обломил я своего дедушку, - я не буду стирать твое белье.
Все в палатке затихли, ожидая, какую кару Полтава решит обрушить на голову взбурнувшего духа.
- Ну, тогда сними, как закипит, и разбуди меня.
Полтава повернулся на бок и уснул.
Все разочарованно загудели и тоже легли, лишенные зрелища корриды.
Ночью я разбудил Полтаву и тот понес горячий термос с бельем в солдатский умывальник, а утром в палатке щеголял в белоснежных зимних кальсонах перед взводом.
Гена Авакиви - тот еще урод - кинул мне свою хэбэшку:
- Подошьешь.
Генина хэбэшка, отлетев от меня как мяч от стенки, полетела на его кровать, а я получил из Гениных поросячьих рук два раза по соплям.
И всё!
Сопли я тут же утер, но больше ко мне никто не обращался с просьбами-приказами постирать, подшить или погладить. И не было тут никакого моего героизма или особенной смелости. Я просто прикинул, что во взводе всего четыре деда и, если я получу по сусалам только четыре раза, то на ближайшие полгода буду избавлен от ненужной и унизительной работы по бытовому обслуживанию дедов.