Полтава повел меня в оружейку, чтобы выдать мне мой автомат, чей номер уже был записан в военном билете и заодно показать то место в пирамиде откуда его брать и куда класть на место. Взяв у Кравцова ключи на длинной гибкой цепочке он отомкнул оружейку… и я едва не споткнулся о боеприпасы.
Этот Афган не переставал меня поражать.
Прямо под ногами валялись сигнальные и осветительные ракеты вперемешку с гранатами без запалов. С правой руки на стеллажах кое-как валялись бронежилеты. Над ними на полке лежали каски, оплетенные масксетью. Под стеллажами на полу в двух казанках были насыпаны патроны. В зеленом ящике внавалку лежали гранаты. Рядом с ними были заботливо завернуты в промасленную бумагу запалы. Тоже на полу. В дальней комнатке буквой "Г" стояли две пирамиды с автоматами взвода связи, БМП и управления батальона. Полтава открыл правую пирамиду, перебрал автоматы, вынул один АК-74 и передал его мне:
- Держи. Земляка твоего. Он с ним ходил. Номер выучи наизусть.
Я посмотрел на номер: 1114779. Не так сложно запомнить: три единицы, четверка идет по порядку, две семерки, девять.
- А эти, - Полтава открыл вторую пирамиду и показал на четыре АКС-74, - комбата и управления батальона. Заступишь на дежурство, в течение своих суток наведи тут порядок. Видишь, какой тут бардак? Заодно почистишь эти четыре автомата. Ночь длинная.
Я осмотрелся еще раз. Две не комнатушки даже, а каморки размером полтора на полтора метра, где втроем уже было бы тесно, были завалены тем, что взрывается или стреляет. И никому до этого не было дела. Если бы в Союзе наш ротный увидел бы в оружейке хоть один патрон, закатившийся под пирамиду, хоть капсюль от него то…
- Иди, готовься, принимать наряд.
- Сань, а как его принимать?
- Да очень просто: выйдешь вечером на развод, вернешься с него, возьмешь у Кравцова ключи и повязку, а вечером после отбоя доложишь дежурному по полку.
- А чего ему докладывать?
- Скажешь, что происшествий не случилось. Взвод отдыхает. По списку во втором взводе связи и втором БМП - восемнадцать человек. Трое в наряде. Пятнадцать спят. В госпитале, медпункте или командировке никого нет.
- Понял. А для чего?
- Ну, во-первых, чтобы не поднимали тревогу, что солдат убежал, а во-вторых, дежурный по полку составляет раскладку на следующий день. Ты хочешь, чтобы завтра в столовой нам чего-нибудь недодали?
Я этого не хотел.
К шести часам вечера я, прицепивши штык-нож к ремню, вышел строиться на плац. Караул уже стоял на правом фланге, подтягивались и внутренние наряды. Дневальными со мной заступали Нурик и черпак Курин, тот самый, который вчера ободрил меня в столовой за ужином. Курина звали тоже Сашей. Рядом со мной в первую шеренгу встал Рыжий со своими дневальными.
- Ну, что? Началась служба? - весело спросил он.
- Началась, - кивнул я в ответ, - я сегодня первый раз дежурным заступаю.
- А я какой? Не ссы. Не мы первые, не мы последние.
- Это да, - согласился я с ним.
Дежурным по полку заступал старший лейтенант Лаврушкин, любимый всем полком за свое чувство юмора и за то, что не "застроил" ни одного солдата. Ему не было необходимости это делать: в мотострелковом полку он командовал взводом химической защиты аж из трех человек: он сам, его заместитель и водитель БРДМки. Ввиду малочисленности вверенного ему личного состава служба его была медом и он ходил по полку всегда готовый пошутить, подколоть или посмеяться чьей-то шутке. У него даже усы были какие-то несерьезные - светлые, "а-ля гусарский эскадрон". Помдежем шел лейтенант Плащёв, которого за глаза звали "Палачев" и неизвестно за что. Может, за характер?
Первым делом Лаврушкин подошел к караулу:
- Кто не может нести службу?
Службу нести могли все.
- Еще раз спрашиваю: кто болен или нехорошо себя чувствует?
Все чувствовали себя совершенно здоровыми.
- Кто получил из дома плохое письмо? Кто хочет сегодня в карауле застрелиться?
Никто плохих писем из дома не получал: сегодня вообще не было почты.
- Ну, тогда несите службу бодро, бдительно, ничем не отвлекаясь в соответствии с Уставом Гарнизонной и Караульной службы.
Лаврушкин перешел к суточному наряду:
- А из вас кто-нибудь болен или опять все здоровы?
У нас тоже все были здоровы.
Тут Лаврушкина осенило, он будто сейчас вспомнил об этом:
- А кто у нас на этой неделе убирает командирский туалет? Саперы? Ну-у-у, мужики! Так не годится. Я вечером зашел поссать, а на меня из очка триппер - как выпрыгнет! Чуть с ног не сбил. Убрать ночью в туалете. Утром приду - проверю. И вторую лампочку ввинтить. А то командир полка зайдет, вляпается еще во что-нибудь в темноте. Тогда утром всем полком будем его отчищать. Вопросы?
- Сделаем, товарищ старший лейтенант, - успокоил Лаврушкина дежурный по саперной роте.
- Добро. Наряд, равняйсь!
Рано он хотел окончить развод: из штаба пока на плац вышел замполит Плехов. Курин толкнул меня в бок и шепнул:
- Сейчас концерт будет.
Плехов подошел к караулу:
- Больные, хромые, косые - есть?
Караул поспешил заверить замполита, что таковых в его рядах не имеется.
- Кто из молодых хочет свести счеты со старослужащими? В кундузском полку в прошлом месяце молодой солдат, доведенный стариками, застрелил в карауле своего сослуживца. Его будут судить. Две семьи сделались несчастными. Одна получит сына в цинковом гробу, другая - своего дождется лет через восемь.
Плехов внимательней посмотрел на строй, выискивая глазами старослужащих. Наконец, отыскал своего старого знакомого:
- Мамедов, ты? - он удивленно всплеснул руками, будто и в самом деле встретил старинного друга, которого не видел по меньшей мере лет пять, - смотри, какой ты стал! Чистенький, ушитый, важный. Молодыми командуешь. А ты забыл, Мамедов как год назад ты на этом самом плацу плакал, жаловался, что тебя старослужащие притесняют? Прямо в голос рыдал перед строем. А теперь ты что вытворяешь? Дед - на хрен одет.
Замполит неприязненно посмотрел на Мамедова и продекламировал:
- Чик-чирик, звездык, ку-ку! Скоро - дембель старику. Как вы там молодых заставляете чирикать?
Мамедов и все старослужащие караула принялись разглядывать свои сапоги.
- Это у него кличка такая - Чик-чирик, - шепнул мне Курин про Плехова.
- Запомните, - грохотал замполит, - дед здесь - я!
Он стукнул себя кулаком по тельнику и лицо его уже не было добрым.
- Вы служите второй год, а я - шестнадцатый. Вы все - духи передо мной. И если я узнаю, что вы притесняете молодых, то вы все вместо дембеля поедете в Термез, в тюрьму номер восемь. Я вам это устрою.
Старослужащие еще внимательней уставились в свои сапоги.
- Обращаюсь к молодым, - голос Плехова потеплел и тон сменился на отеческий, - если вас притесняют, если вас загоняют в петлю или вам захочется застрелиться - не делайте глупостей. Идите прямо ко мне. Будите меня ночь-полночь. Все знают в какой комнате я живу? То-то.
Плехов еще минут десять погремел, поклеймил дедовщину, погрозил нарушителям карами небесными и разрешил Лаврушкину окончить развод.
- Сань, а он что? Дурак? - спросил я Курина про замполита, когда мы возвращались в палатку.
Курин без осуждения за столь скоропалительную и резкую оценку посмотрел на меня и спокойно ответил:
- Может и дурак. Только на операциях он одевает на себя пятнадцатикилограммовый бронежилет, честно тащит на себе тяжелый рюкзак, в который уложено все, что положено иметь при себе пехотинцу, ни у кого не клянчит воду и не проверяет чужие фляжки.
Я вспомнил плеховское брюхо, доброе лицо Деда Мороза, представил его с рюкзаком за спиной и с автоматом наперевес и зауважал его. Зауважал, но про себя решил, что беспокоить такого уважаемого человека своими жалобами я не стану ни днем, ни ночью.
В палатке Кравцов отдал мне ключи от оружейки и красную повязку, на кирзовой основе.
- Корми людей, - бросил он мне и отправился в каптерку.
- Ты в первый раз сегодня дежуришь, - сказал мне Курин, - давай я помогу тебе на заготовке?
- На какой заготовке?
- Сахар ты получать думаешь на ужин или хлеборезу оставишь?
Мы пошли на заготовку. Перед дверью в столовую мы столкнулись с усатым узбеком. Узбек оттер меня плечом от входа и прошел первым. Возмущенный такой наглостью я догнал его, дернул за плечо… и получил с левой прямой в лоб.
Навернулись слезы.
Узбек развернулся и, забыв обо мне, пошел в хлеборезку.
Мне стало обидно, что меня так унизили и всклокотавшая злоба требовала реванша:
- Ну, я его козла, сейчас урою.
- Ты что? Дурак? - Курин дружески взял меня за напряженный локоть, - ты хоть знаешь, на кого ты дёрнулся?
- Да мне по уху: на кого. Я его, козла, сейчас!..
- Это же Катя. Дедушка из разведвзвода. Нормальный пацан. Ты сам ему нагрубил, не уступив дорогу. Старший призыв нужно уважать.
Я осекся. По своей всегдашней дурости я приобрел себе сильного врага. И не из оркестра, а из разведки. И виноват в это был только я сам.
"Когда же я научусь думать прежде, чем действовать?!".
Мы получили сахар. В столовой кроме нас были только заготовщики с других рот. В зал, рассчитанный на четыреста человек, на ужин пришла едва сотня.
- А где же все? - спросил я у Курина.
- Как где? Ужин готовят.
- Где?!
- Кто где. Кто в парке, кто каптерке.
- А почему вчера на ужине было так много народу?