Несмотря на то, что в расположении или, по военному выражаясь, в пункте постоянной дислокации шароебилось человек двести солдат и сержантов, на послеобеденный развод вышло вряд ли более шестидесяти человек. Объяснялось это не полным отсутствием воинской дисциплины в полку, а вполне житейскими причинами: сорок человек заступали вечером в караул, тридцать - в суточный наряд, десять - в наряд по столовой. Столько же находились в карауле и в нарядах. Развод суточного наряда проходил в шесть вечера, перед ужином, и делать им на плацу сейчас было совершенно нечего.
Необходимо было выкопать траншею для отвода воды от солдатского умывальника. Земля - не фонтан. Ломом не возьмешь. Погнешь инструмент. Копать всего несколько метров, но эти метры - все равно, что копать в асфальте. Хорошо бы, конечно, тротилом. Только кто тебе разрешит взрывать тротил в полку?
Для выполнения работы потребно было человек пятнадцать-двадцать, чтоб люди могли работать, сменяя друг друга за ломами и лопатами, и теперь перед зампотылом полка Марчуком стояла непростая задача: отобрать этих пятнадцать-двадцать человек из шестидесяти, стоящих на плацу. Не так это легко для подполковника, как может показаться некоторым штатским лицам. Больше половины в строю были дембеля, которых подполковничьи звезды на погонах Марчука впечатляли мало. На параллельной армейской иерархической лестнице они стояли несоизмеримо выше любого генерала и теперь смотрели на него с глумливыми улыбками превосходства, как бы желая сказать: "Ну, давай, товарищ подполковник, попробуй, "заряди" нас копать свою траншею. Прямо тут же, на плацу, при всех и узнаешь много интересного о себе и о своей родне по женской линии".
Такие снисходительные улыбки полного понимания трудностей начальства можно увидеть у работяг, которых директор завода лично просит остаться на сверхурочную. Или у прожженного карманника, которого повязали неухватистые опера. Карманник уже давно успел спихнуть украденный кошелек напарнику, а напарник - раствориться в толпе и сбросить улику под кустик, а нахрапистые и безнадежно глупые оперативники выкручивают ему руки, щелкают наручниками и устраивают целый спектакль для обывателей под названием: "Родная милиция на страже закона". Не найдя при карманнике вещественных доказательств в виде украденного кошелька и не зная, чем утешить обворованную домохозяйку, опера, доперев, наконец, что их выставили полными идиотами при всем честном народе и что гражданина задерживать нет никаких абсолютно законных оснований, смущенно шмыгая носами расстегивают наручники на ловком пройдохе и неуклюже извиняются за причиненное беспокойство. И тут лицо карманника озаряется той же глумливо-понимающей улыбкой, что и у дембелей на плацу. Мол, "понимаю, начальник, ошибся ты, бывает". Марчук был не первый год в армии и понимал, что обратись он сейчас к дембелям с таким несуразным делом как рытье траншей, то немедленно получит забористый текст по полной программе в свой адрес. И губой их пугать бесполезно. Эти гражданские, по сути, люди, считай, одной ногой были дома и авторитета армейского начальства для них уже не существовало. Сам министр обороны сделал для них все, что мог - уволил в запас. Что уж тут говорить о подполковнике?
Отобрано было восемь человек, в том числе я и Рыжий. Старшим во главе нашей команды был поставлен маленький прапорщик, который привез нас в Афган.
- После ужина проверю, - пригрозил Марчук прапорщику, - чтоб работа была сделана!
Прапорщик привел нас к умывальнику, выдал четыре лома и четыре штыковых лопаты и распорядился:
- Чтобы до ужина работа была сделана. Перед ужином приду - проверю.
Задача была проста и понятна: за три с небольшим часа до ужина ввосьмером выкопать траншею в каменистом грунте. Делов-то! Экскаватор бы сюда, так он бы уже через десять минут… ковш сломал.
Когда прапорщик ушел по своим неотложным и важным прапорским делам, мы с Рыжим переглянулись и поняли, что думаем об одном и том же.
В учебке дни были расписаны по минутам. С понедельника по пятницу - напряженная боевая учеба. С понедельника по пятницу мы с подъема и до отбоя были заняты в классе и на спортгородке до полного изнеможения. До "отруба". В субботу во всей Советской Армии был ПХД - парко-хозяйственный день, во время которого наводился марафет на территории и в расположении роты. Если всю неделю суточный наряд поддерживал порядок идеальный, то в субботу наводился порядок полный и окончательный. Если в обычные дни чистота в казарме поддерживалась как в операционной, для чего нас в нее запускали только ночевать, то после ПХД любая операционная рядом с нашей казармой смотрелась грязной конюшней. Я же объяснил: порядок полный и окончательный. Белоснежным платком старшина тыкал в десятки щелей, проверяя добросовестность в наведении порядка, и платок оставался девственно чистым. Поэтому, когда выпускники других учебок, например из Погара, рассказывают как они траву красили в зеленый цвет - верю целиком и полностью. Нам бы приказали - мы бы не то, что траву - листья бы из бумаги вырезали и на ветки деревьев наклеивали.
Для красоты.
В армейском ее понимании.
После ПХД была баня и смена белья. Потом ужин и фильм. Дальше - вечерняя прогулка, во время которой одна учебная рота, печатая шаг, пыталась переорать все другие роты, выкрикивая ротную строевую песню. И те роты, в свою очередь - тоже не отставали в громкости исполнения. Двадцать учебных рот топали на ночь глядя по городку и орали от души. Мирным гражданам за забором Первого городка должно было казаться со стороны, что в психдоме международный фестиваль: в отделение буйнопомешанных стянулись их лишенные разума братья со всего мира для обмена опытом и теперь этот шабаш безумных наяривает и садит кто во что горазд, стараясь переплюнуть друг друга в дикой своей одури.
Для отдыха оставался один день в неделю - воскресенье, который отцы-командиры использовали с максимальной пользой. По воскресеньям мы трудились на личных дачах командира части или начальника штаба, а то и у начальства повыше. Иногда нас отдавали на работу к туркменам и мы были этому только рады, потому, что туркмены кормили целых два раза и не жадничали, давали еду с собой в казарму. Попасть на работу к туркменам среди курсантов считалось удачей, так как можно было поесть здоровой и вкусной домашней пищи из восточной кухни. Командир взвода лейтенант Микильченко попробовал как-то протестовать, дескать, курсанты, и без того нагруженные всю неделю сверх всякой меры, должны хотя бы в воскресенье отдыхать и восстанавливаться, но Микиле так заткнули рот, что до конца нашей учебки уже он совсем не раскрывал варежку, а только сильнее налегал в занятиях с нами на физическую и тактико-специальную подготовки.
Все мы, вместе с полученными знаниями и навыками, вынесли из учебки непреодолимое, доходящее до брезгливости, отвращение к любому физическому труду, а тем паче подневольному. Самым главным и ценным навыком среди нас считалось умение любыми способами "отмазаться" от работы и переложить ее на кого-то другого.
Некоторые достигали в этом космических высот совершенства.
Мы переглянулись с Рыжим и поняли, что работать сегодня не будем. Не наш день. Я посмотрел на шестерых солдат, курящих возле лопат, но не берущих их в руки. Вероятно, они надеялись, что мы с Рыжим, как младший призыв, первыми покажем пример в ударном труде. Среди них были уже знакомые мне по отсидке на губе Жиляев и Манаенков.
Дети!
Наивные, глупые, неразумные дети. Они не знали: какую закалку дает учебка! Они не прошли нашей школы. Пусть они были старше по призыву и их было шестеро, а нас только двое. В данной ситуации это роли не играло. Мы были сержанты, хоть и младшие, а они были рядовые, хоть и старше нас по призыву. И в войска попали миновав ад учебного подразделения.
- Значит так, бойцы, - по-хозяйски подбоченясь начал я, уверенный, что Рыжий меня поддержит, - похватали лопаты, и чтоб через два часа траншея была вырыта. Вопросы?
Какой-то здоровый парень хмуро спросил меня:
- А ты не охудел, душара, дедов припахивать?
Впрочем, спросил он это не совсем уверенно. К нему тут же подскочил Рыжий со сжатыми, готовыми полететь в морду кулаками. Кулаки у него были в конопушках, но хорошо "набитые".
- Вопросы, урод?! Слушай, что тебе целый младший сержант говорит! Схватил лопату и начал шуршать! Вопросы, я тебя, урод, спрашиваю?!
Вид у Рыжего был такой грозный, что я и сам перепугался. Не было никакого сомнения, что крепкие кулаки обрушатся на голову строптивого деда, если он замешкается с лопатой. Тот согласно вздохнул, отбросил окурок и нагнулся за лопатой.
- Вы, двое, - я повернулся к Манаенкову и Жиляеву, - зацепили ломы и начали долбить грунт!
Жиляев и Манаенков, уже не сомневаясь, послушно взяли ломы и изобразили ленивое потюкивание по земле, причем ни Жиляев, ни Манаенков даже не посмели вспомнить, что и они тоже - младшие сержанты. Оставались трое, но дело было сделано: моральная победа была на нашей стороне.
- Кто что не понял? - повернулся к ним Рыжий, - У кого какие вопросы?
И эти трое разобрали инструменты.
- Значит так, уроды, - стал вдохновлять Рыжий, - чтоб через час я в этом месте наблюдал траншею. Приду, проверю, убью. Вопросы?
Вопросов ни у кого больше не было. Была предельная ясность в понимании текущего момента.
- Пойдем, по полку, что ли пошляемся? - спросил меня Рыжий, - посмотрим: что за полк?