Я глянул себе под ноги и охудел от того, что в щелях между камнями и щебнем, мешаясь с пылью, россыпью лежали патроны и гранаты! Самые настоящие!!! Не учебные. Гранаты - эфки и эргэдэшки были перемешаны с щебнем и мостили парк, как брусчатка мостит Красную площадь. Патроны в ассортименте - винтовочные, автоматные, 12,7-мм от НСВ, 14,5-мм от КПВТ - валялись оптом и в розницу. Я, глазам своим не поверив, поднял один, другой, третий. Нет! Все настоящие. Я потер их об рукав. Вот насаженная пуля, вот несбитый капсюль. Это не вмещалось в голове: боеприпасы раскиданы под ногами! Что из того, что они немножечко грязные и сильно в пыли? Оботри об рукав и засовывай в ствол! Как же можно так преступно-халатно и по-ротозейски поступать с боеприпасами?! Причем, патроны и гранаты под ногами встречались гораздо чаще, чем окурки, пустые сигаретные пачки и опорожненные консервные банки. После той канители с патронами, которой нас мурыжили в Союзе, эти безнадзорные боеприпасы вызывали волнение. Каждый боеприпас, из найденных под ногами, нес в себе маленькую смерть. Автоматным или винтовочным патроном можно убить, по крайней мере, одного человека. Гранатой можно завалить троих-четверых, а то и десяток: смотря куда кинуть. И все это добро, так тщательно выдававшееся, проверявшееся и сдававшееся обратно "под отчет" в родном Союзе, так щедро и безжалостно брошено и валяется под ногами, вперемежку с грунтом!
Разгадку феномена я постиг после первой же операции: измотанные и грязные экипажи, заезжая в парк после войны, ставили на свои места боевые машины - бэтээры и бээмпэшки, и, прежде чем идти в баню смывать с себя въевшуюся пыль, вычищали свои набитые пылью машины обыкновенными бытовыми щетками, выметая все ненужное и лишнее прямо под колеса. Согласитесь: какой дурак будет драить и чистить патроны, если гораздо умнее и проще получить их со склада новенькие и блестящие прямо в упаковке? Под колеса их! Чтоб не засоряли десантное отделение. И зачем жалеть боеприпасы, если к следующей операции ты обязательно получишь их в полном объеме? Новенькие и блестящие.
На всякий случай я засыпал несколько патронов в карман - самое глупое, что мог сделать дух. Подумай я хоть пять минут, то мог бы додуматься: коль скоро эти патроны валялись в щебне, меня ждали, лет, может, пять и никуда не делись, то, наверное, пролежали бы еще столько же в ожидании очередного придурка, который решит набить ими свои карманы?
Меж тем, незаметно мы прочесали половину парка и подошли к противоположному забору. Востриков перестроил нас, и мы стали прочесывать вторую половину, приближаясь к модулям и к обеду.
Черт меня понес к этой стенке! Хотя - какая разница? Раньше или позже?
Я шел крайним слева и решил, что пора уже и "коня привязать". В узком пространстве меж двух саперных машин я наблюдал как влага, исторгаемая мной, орошает камни забора, испаряясь с раскаленных камней.
Застегнув ширинку, я обернулся и увидел трех парней, стоявших за моей спиной. Ну, конечно, это был Амальчиев со-товарищи.
Тимур Амальчиев. Красавец, боец и заводила. Через восемнадцать месяцев он уедет домой, награжденный орденом Красной Звезды и медалью За Отвагу. Моего роста, худощавый, с длинными руками, которыми, будь он боксером, легко мог бы выполнить мастерский норматив. Темные волосы, светлые глаза, тонкий нос и тонкие губы, скривленные сейчас в издевательской усмешке - все говорило в нем о превосходстве над оплошавшем славянином.
- Ты знаешь, откуда я родом? - сплетя кисти рук и похрустывая костяшками пальцев, спросил он.
Биографию Амальчиева я знал слабо, и до его анкетных данных мне не было никакого интереса. Но мне почему-то подумалось, что меня сейчас эти трое будут бить: ведь не о доме родном пришли они со мной побеседовать? Цепочка карантина ушла вперед, с двух сторон меня ограждали машины саперов, сзади уже политый мной забор, спереди тройка кавказцев. Кричать и звать на помощь? Несолидно и чмошно Всю службу себе испортить можно. Бежать? Куда?! Справа стоял гигантских размеров путепрокладчик БАТ-М, который сами саперы называли: "большой, а толку мало". Слева стоял гусеничный траншеекопатель. Под них не пролезешь. Впереди - трое, не прорвешься. Сзади, правда, невысокий забор, который мне, кэмээснику по военно-прикладному спорту, ничего не стоило перемахнуть в один миг. Только, что это изменит? Ночевать все равно придется приползти в модуль, где меня будет ждать Амальчиев и весь Северный Кавказ. Да и построения не пропустишь…
- Я родом, - продолжил Амальчиев, приближаясь ко мне, - с Северного Кавказа, и таких как ты…
- А мне по-фую, откуда ты родом! - крикнул я и закатил ему с правой в глаз.
Не было никакого героизма в моем поступке. Я просто прикинул, что их - трое, и они меня, по-любому, отколотят. Так зачем ждать? Их больше. Они насуют мне по "самое не балуйся", я и рта не успею открыть. Один удар. Пусть только один - но мой! Я сделаю это, и приму звиздюли трех абреков, а там дальше разберемся….
Удачно попал. Амальчиев откинул голову и прикрыл наплывавший фингал рукой. Разворачивая корпус в другую сторону, я левой рукой въехал в рожу второго кавказца. Попал, не так эффектно, по касательной. К тому же, Амальчиев и в самом деле был боец. Через две секунды он выправился от нокдауна, и они стали урабатывать меня втроем "по всем законам добра и красоты". Я едва успевал прикрывать руками голову и печень.
- Стоять! - какие-то руки разбросали нас.
Рыжий!
Я готов был расплакаться от радости. За его спиной маячили Щербаничи и двое разведчиков. Шесть - три в нашу пользу.
- Вы чё, парни, охудели - трое на одного?
Северный Кавказ, прикинув соотношение сил, поджал хвост.
Подбежал Востриков и увидел мое распухшее ухо и разбитый рот: казалось, он готов был разорвать всех нас - ЧП! Духи меж собой дерутся!
- В чем дело, товарищ младший сержант? - спросил он меня.
- Виноват, товарищ капитан, - ответствовал я, - пытался забраться на БАТ, и сорвался нечаянно.
- Сорвался, говоришь? - Востриков оглядел запыхавшихся кавказцев, меня Щербаничей, троих разведчиков, - Ну-ну. Не падай больше.
И двинулся к цепочке карантина.
Едва он ушел, Рыжий предложил:
- Сегодня, через два часа после отбоя деретесь один на один. Всё. Разойтись.
Мы выгребли на простор и с самым простодушным видом вновь принялись собирать бычки, консервные банки и весь мелкий мусор. При этом, кавказцы переглядывались друг с другом, а славяне - между собой. Мол, всё в порядке.
Не судьба нам была помахаться в эту ночь.
6. Земляки
День догорал. Прошел ужин, и солнце вертикально падало к горизонту. Заканчивался мой первый день в Афгане, и было странно, что меня до сих пор еще не убили. После обеда к нам в модуль пришел капитан - начальник строевой части полка. Из Ленинской комнаты принесли стол и табуретку, поставили их прямо по середине спального помещения, и за этим столом капитан проводил личное собеседование с каждым из прибывших для дальнейшего распределения нас по подразделениям. Когда настал мой черед, капитан раскрыл мой военный билет, увидел запись о гражданской специальности: "чертежник-конструктор" и предложил:
- А давай к нам, в штаб?
Предложение было заманчивое. Близость к командирам, кондиционер в окошке, прохлада в кабинете. Никакой дедовщины. Полугражданская жизнь. Знай, сиди себе, черти таблицы или скрипи перышком с тушью. Лафа! Все время будешь чистеньким, всегда сытым. Ни пинков тебе, ни тумаков.
Только в учебке перед распределением в войска я уже отказался от еще более заманчивого предложения. Начальник связи дивизии подполковник Ильин предлагал мне идти к нему на узел связи. Мол, и чертежник я, и конструктор, и связь за полгода изучил - лучше некуда. Соблазн был действительно велик. Узел связи "Рубин" был не дивизионного значения. Союзного! Я был на нем несколько раз, когда меня посылали туда с поручениями. С него можно было соединиться с любым узлом связи Вооруженных Сил! От Бреста до Камчатки. Да что Камчатка! С Германией - ГСВГ. С Чехословакией, Венгрией - ЦГВ. С Кубой. Чуть не с космосом. Можно было даже позвонить себе домой. В любой город Советского Союза. А уж Китай и Иран прослушивались как родные. И тоже - тишина, кондиционеры, никакой дедовщины. Только связь качай. Обеспечивай.
Но мне позарез нужно было "проверить себя". То есть раз и навсегда решить для себя: мужик я или нет? И как бы тогда я выглядел в своих глазах, зная, что мои одновзводники пойдут в Афган, а я останусь в бункере "Рубина"? В холодке, тишине и безопасности. Пацаны полезут под пули, а я в это время буду по телефону с мамой разговаривать. Это мне решительно не подходило: все под пули - и я под пули. Все в колодец - и я за всеми. А коль скоро я зачеркнул для себя штабную карьеру на узле связи союзного значения, то что значил для меня штаб какого-то полка? Даже смешно, ей богу. Пусть кто-нибудь другой рисует таблицы, пишет тушью и сидит в холодке. Не для того я полгода изучал связь, чтобы в штабной прохладе отсиживаться.
Ну, на нет, как известно, и суда нет. Не хочешь булку с маслом - ешь хрен с горчицей. И я был распределен во второй взвод связи.