* * *
Внутренне Боярчук подготовился к встрече с Сидором. Но приезд Степаниды все-таки взволновал его. Особенно беззащитным почувствовал он себя, когда узнал, что ехать придется без оружия.
- Думаешь, обыскивать будут?
- Не думаю, знаю.
Степанида с отрешенным видом правила лошадью и смотрела только на дорогу.
- А раньше не могла предупредить? - Все еще искал какие-то варианты Борис. - Можно было заранее припрятать там пару гранат.
- Место они назвали только сегодня ночью. Разбудили и послали за тобой.
- А почему изменили день? Почему не дождались воскресенья?
- Не знаю.
- Не нравится мне твое неведение.
- Я тебе предлагала уехать.
- Опять ты за свое…
Борис пожалел, что отложил свое знакомство с заготовителем Стрижаком. Хоть и темная лошадка этот парень, а мог бы помочь, если не дурак. Да еще священник какой-то, дьякон здолбицкий, что ли. Как ни силился, Борис так и не вспомнил его. А тоже мог бы сослужить добрую службу, если бы подойти к делу с умом. Поспешил. Понадеялся, что справится один, без сомнительных подручных.
- Если меня кокнут, хоть родителям расскажи правду, - невесело попросил он Степаниду.
- А какую правду? В чем она?
- Не веришь, значит?
- Говорят, тебя военная прокуратура разыскивает. К родителям твоим в село наведывались.
- Вон оно как! - присвистнул Борис и тут же спохватился. - Так это же прекрасно! Просто здорово сработано.
- О чем ты? - Степанида впервые за дорогу повернулась к Боярчуку.
- Хорошо, что предупредила меня. Это очень важно.
- А если на самом деле ищет? - Степанида впилась взглядом в Бориса, аж побелела.
- Эк тебя поломали, - Боярчук не отвел взгляд, лишь сузил глаза. - Сама себе уже не веришь.
- Не верю! - зло выкрикнула женщина и яростно хлестнула лошадь вожжами.
Смутные думы овладели Борисом. Но укорить Степаниду в измене он не решился. Так и промолчали до самой Здолбицы. У моста перед мельницей Сокольчук остановила лошадь. Не глядя на Бориса, сказала:
- Случай чего, беги по лестнице на ветряк. Там у стены ларь стоит. Я за него автомат сховала.
- Спасибо! - У Бориса перехватило горло от волнения и стыда за свои мысли.
- А теперь иди. На той стороне тебя встретят.
- Прощай, Степанида!
- Прощай, Борис Григорьевич!
Боярчук спрыгнул с двуколки и зашагал по гулкому деревянному мосту. Сдерживая рыдания, Степанида смотрела ему вслед и, торопясь, проговаривала слова молитвы.
* * *
Дьякон Митрофан не ошибся, когда признал в заготовителе утиля бывшего полицейского. Капитан госбезопасности Григорий Цыганков действительно в годы войны одно время "служил" в националистическом батальоне оуновцев. Поэтому и было решено воспользоваться старыми связями полицая Стрижака. По замыслу полковника Груздева, Стрижак - Цыганков мог через дьякона Митрофана спровоцировать бандеровцев на поиски мифического золотого запаса, что было гарантией выхода на основную базу бандитов.
Появление в кругу событий Боярчука и интерес к нему Сидора неожиданным образом давали возможность Цыганкову одним ударом обезглавить банду. Приказ подполковника Ченцова о ликвидации Грозы был как бы прелюдией к общей схеме действий. Настораживало Григория только одно маленькое обстоятельство: все должно было свершиться в столь короткий отрезок времени, что учесть возможные варианты поведения противника не смог бы даже более опытный разведчик, чем капитан Цыганков. Но и упустить такой шанс было непростительно.
Из зарослей краснотала, что густо обступали родник, хорошо просматривалась и дорога в село, и тропинки, протоптанные жителями напрямик к своим дворам через огороды и бахчи. Поэтому почти одновременно он увидел подводу на не просохшей еще дороге и черную рясу дьякона на тропе. За Митрофаном след в след шел Гроза с немецким автоматом навскидку, готовый в любую минуту открыть огонь.
Какое то мгновение Цыганков надеялся, что телега свернет в сторону, но, когда разглядел в вознице Саливона Пращака, понял, что пути всех скрестятся у родника. Он достал пистолет и передернул затвор.
Саливон Пращак тоже увидел дьякона и вооруженного человека с ним, привстал на облучке, заторопил, понукая, лошадь. Соломенная шляпа его была надвинута по самые брови, и Цыганков никак не мог разглядеть выражение лица крестьянина, но по суетности движений догадался о нервозности председателя сельсовета. Видимо, это за ним ходил на заре дьякон по приказу Грозы. Иначе Григорий мог и не узнать о сегодняшней встрече.
Чтобы не обваливать колесами берега ручья, Саливон остановил подводу поодаль от родника, сам же сбежал к воде, лег и опустил в сруб лицо. Зафыркал от холода, закашлялся и принялся утираться подолом рубахи, явно оттягивая момент встречи.
Подошедшие Митрофан и Гроза молча наблюдали за ним.
- Ну что, пес, - первым заговорил Гроза, - довилялся хвостом?
- О чем вы, паночки? - Саливон снял шляпу, прижал ее к груди. - Я все исполнял без обману. Отец Митрофан не даст соврать.
- А почему всех наших в селе взяли, а тебя оставили?
- Так и тебя, отец Митрофан, не тронули.
- Ах ты, паскуда! - Дьякон пинком ударил Пращака в округлый живот, но крестьянин устоял на ногах.
- Кто же так бьет? - Гроза наотмашь хрястнул автоматом по лицу Саливона.
Тот взвыл и упал на колени. Теперь уже Митрофан принялся колотить его ногами. Пращак не сопротивлялся, только изредка охал. Потом вдруг кубарем перекатился к Грозе, боднул его головой в бок так, что бандит полетел наземь, и кинулся бежать к повозке.
- Стой, гад! - Гроза вскинул "шмайссер".
В коротком автоматном треске Митрофан не расслышал пистолетного выстрела. По инерции он еще сделал несколько шагов вслед Пращаку, судорожно хватавшему негнущимися руками колесо телеги, увидел растущее на глазах красное пятно у него на спине и остановился.
Быстро перекрестился и попятился от умирающего председателя.
- Самому-то не приходилось убивать? - Знакомый голос током пронзил дьякона. Он еле нашел в себе силы, чтобы обернуться.
Широко раскинув руки, с простреленной головой у родника лежал Гроза. Рядом с ним стоял Стрижак. В черных глазах его застыла лютая ненависть.
- Что, святоша, жутковато стало?
- Зачем ты это, Гриша? - чуть слышно пролепетал дьякон.
- Не твоего ума дело!
- Что же теперь будет-то?
- Пойдем на мельницу! Заодно и с Сидором побеседуем, - Стрижак зловеще усмехнулся.
От такой усмешки у Митрофана мурашки пробежали между лопаток. Ему вдруг представилось, что он стоит рядом с полицаем. "Но ведь свой все же", - с надеждой подумал дьякон и пробормотал:
- Сидор не простит. Ежели свой своего станет…
- А Саливон? Он чей? Кто судья ему?
- Не хотел я смерти, видит бог, не хотел!
- Легко отделаться хочешь. Только помни, Митрофан, за все с нас еще спросится. По полному счету!
- Господи спаси и помилуй! Чего же ты хочешь, Гриша?
- Пароль к Сидору знаешь?
- Знаю.
- Веди на мельницу!
Так ведь…
- Веди! - Стрижак недвусмысленно повел пистолетом.
- Воля твоя, - Митрофан покосился на трупы Грозы и председателя, перекрестился и решил покориться судьбе. - Пошли, коли так. Мертвым - мертвое, а живым - живое.
Но рановато причислил дьякон к мертвым Саливона Пращака. Не так-то просто было убить здоровый организм крестьянина, сына и внука крестьянского. Сознание то и дело возвращалось к Саливону. Он чувствовал, что умирает, но жалости к себе не испытывал. Жалко было жену и детей, теперь вынужденных испытать горькую безотцовщину. Жалко было своего необработанного до конца поля, своего села, которого уже не придется увидеть. И вместе с этой жалостью в нем росла, подымалась злоба к тем людям, которые обманули его. Запутали, запугали и так бесчестно расправились в конце-концов.
Собрав последние силы, Саливон дотянулся до телеги, нашарил слабеющей рукой под соломой винтовку и, повиснув на ней, стянул ее к себе на колени.
Две фигуры медленно удалялись от родника по дороге. Саливон передернул затвор, упер приклад в живот и, не целясь, вывел ствол на правую. Она была не такой черной, как левая. Выстрел опрокинул его, обескровленного, навзничь, и, умирая, Пращак так и не увидел, как споткнулась и грохнулась плашмя в придорожную траву выбранная им для мести фигура.