Расскин всегда испытывал душевный подъем, когда попадал в Смольный. Точно такое же чувство он пережил однажды на палубе "Авроры", когда впервые увидел орудие, из которого в Октябрьскую ночь стреляли матросы. Длинные гулкие коридоры Смольного были памятны ему по фильмам революции. Он не мог пройти по ним спокойно, по-деловому, как шел по коридорам штабов или других учреждений: ведь здесь работал Ленин.
Возле каждой двери Расскин замедлял шаг, вглядывался в стены, в каждый предмет в комнате, в которую попадал, словно надеялся увидеть, открыть нечто необычайно дорогое его душе.
Его сразу провели к члену правительства. Сумятица ночи, все, что тревожило его в пути из Кронштадта в Смольный, отошло куда-то в сторону как мелкое, незначительное.
Член правительства отдернул штору на стене за письменным столом и пригласил Расскина к большой карте нашего государства.
Алая шелковая лента, натянутая на красных флажках, обозначала новую границу страны - от Финского залива до Баренцева моря.
Наверху, у Баренцева моря, лента отделила полуострова Рыбачий и Средний. Древняя Печенга - выход в океан - остается у финнов. Расскина интересовала балтийская граница, флажки на островах Финского и Выборгского заливов: на Готланде, Сескаре, Койвисто - там зимой матросы высаживались десантом, острова и батареи на них отходят к нам, те батареи, по которым в декабре трижды вели огонь главные калибры "Марата" и "Октябрьской революции", и те острова в Финском заливе, на которых вечно торчали иноземные разведчики, следя за строительством новой базы флота в Лужской губе.
- Гангут наш? - Расскин нагнулся, заметив флажок на перешейке полуострова Ханко - юго-западной оконечности Финляндии; на карте под финским обозначением - Ханко - стояло шведское: Ганге-Удд. Для Расскина роднее и значительнее звучало русское название - Гангут, которым окрестил полуостров Петр Первый в 1714 году - в год победы российского флота над шведским. Недаром на флоте говорят, что в честь этой победы синий воротник русского матроса украшает первая из трех белых полосок: Гангут, Чесма, Синоп.
- Да, Гангут получен в аренду на тридцать лет, - подтвердил член правительства.
- Значит, в апреле за "Ермакам" на Гангут!
- В апреле?.. Ханко надо занять через десять дней. Двадцать второго марта. Да, товарищ Расскин. Нам необходимо немедленно занять полуостров Ханко и строить там передовую базу. Лужская база теперь остается в тылу. Там, у выхода из залива, на южном берегу, мы осваиваем базы в прибалтийских странах. Гангут - северный фланг позиции. Это дальние подступы к Ленинграду. Надеюсь, вы, как политический работник, понимаете, чем озабочена партия. Надо издалека прикрыть страну на случай внезапного нападения. Надо скорее выйти на простор, в открытую Балтику. Флоту придется высадить туда десант.
Расскин подумал: "Не с ледоколами же идти?.. Льды тяжелые. За десять дней не справимся…" Он вспомнил, что лыжные отряды моряков находятся на Хельсинском направлении.
- Можно бросить туда наших лыжников? - предложил он.
- Нет, через Финляндию нельзя, - сказал член правительства. - В полдень конец войне, и с Хелвсинского направления мы уйдем.
Заметив, что Расскин помрачнел, член правительства внезапно в упор спросил:
- Вы, кажется, не совсем довольны условиями мира? Вам, кажется, мало, товарищ бригадный комиссар?
Расскин молчал. Ему действительно казалось, что все это полумеры, что проблема безопасности Ленинграда так и остается нерешенной.
Член правительства взял со стола пухлую пачку отпечатанных на машинке листов и протянул их Расскину:
- Садитесь. Почитайте-ка вот это. Вам станет яснее, почему надо торопиться.
Это была сводка последних сообщений иностранной прессы и радио. Париж, Стокгольм, Лондон, Нью-Йорк передавали содержание антисоветских выступлений Чемберлена и Даладье в палате общин и в палате депутатов. Оба политика, столь сговорчивые и уступчивые в Мюнхене, когда речь шла об оккупации Гитлером Чехословакии, теперь выступали крайне воинственно, раздраженные одной лишь мыслью о возможности мира на Востоке. Чемберлен угрожал двинуть через Скандинавские страны в Финляндию стотысячный экспедиционный корпус. Даладье заклинал Маннергейма не заключать мира с Советским Союзом, обещая немедленно под охраной английского флота отправить в помощь Финляндии пятьдесят тысяч французов. Послы западных держав в Осло и Стокгольме настаивали на праве транзита войск через Скандинавию; шведы и норвежцы не пошли на это - они помнили о предупредительной советской ноте по поводу вербовки "добровольцев" на финский фронт. Вся эта возня объяснялась просто: сорван тщательно разработанный капиталистами план поворота мировой войны на северо-восток. На это они затратили десятки миллионов долларов, уйму оружия, самолетов, силы дипломатии, пропаганды - и не вышло. Опять мировая война отброшена от советских границ. Надолго ли?..
Расскин понял, что мир с Финляндией - это и победа и передышка. Пауза перед чем-то большим и очень грозным.
Член правительства показал ему те строки договора, в которых говорилось о задачах Ханко: создать базу, способную оборонять от агрессии вход в Финский залив.
- Вы назначены комиссаром базы, - сказал он Расскину. - Отправитесь самолетом. В этом году база должна принять боевые корабли. Как моряки называют вахтенного на носу корабля?
- Впередсмотрящий! - вставая, ответил Расскин.
- Запомните: Гангут - впередсмотрящий Советского государства на Балтике. И пока это единственная наша база в открытом море. Ну, желаю вам успеха, - пожимая Расскину руку, сказал член правительства и с улыбкой добавил: - Товарищ впередсмотрящий!.. "Прямо по носу бревно!" - так кричат вахтенные?
- Бывает иначе: "Прямо по носу мина!"
- Вот и смотрите, чтобы ни бревен, ни мин не было на пути нашего корабля.
Расскин вышел из Смольного и сказал шоферу:
- В Кронштадт. На линкор.
* * *
Десять дней спустя на Особом аэродроме снятый с финского фронта пехотный батальон грузил в кабины тяжелых бомбардировщиков ТБ-3, переоборудованных под транспортные самолеты, оружие, ящики с патронами, баяны, лыжи, вещевые мешки.
Комендант аэродрома в белом, комбинезоне переходил от самолета к самолету, покрикивая на солдат аэродромного обслуживания, вместе с ним назначенных на Ханко:
- Лопаты, лопаты грузите!.. Прилетит капитан Антоненко - заставит вас руками снег разгребать…
На аэродроме всю зиму находилась истребительная часть капитана Антоненко, и комендант аэродрома забыть не мог вьюжных дней и ночей, когда ему и всем его помощникам приходилось воевать с пургой, расчищать от сугробов старт.
В стороне грузились летающие лодки, эмбеэрушки, как их ласково звали на флоте, нелепые, неуклюжие на снегу, на лыжах; на них была назначена отдельная флотская рота из отборных матросов - с кораблей и из десантных отрядов недавней войны; рота была собрана для новых десантов, личные вещи каждый сдал на хранение, зашив в мешок с адресом родных, - на всякий случай, чтобы в бой идти налегке, а добро не пропало; но вот война кончилась, а роту, как была налегке, перебросили сюда, на Особый аэродром, и определили на Гангут; матросы держались было особняком, как и положено морскому братству. Только эмбеэрушки оказывались тесны, братство поломалось, и моряки смешались с пехотой возле тяжелых брюхатых бомбардировщиков.
Возле флагманского самолета солдаты в белых полушубках и матросы в черных шинелях окружили лейтенанта Репнина - командира взвода саперов.
- А ну… Богданов вас звать?.. За сколько суток современный корабль дойдет от Кронштадта до Ханко? - спросил Репнин рослого матроса, не по сезону одетого в тонкосуконный бушлат и щегольскую бескозырку с золотой надписью на ленте: "Подводные лодки".
Бушлат выглядел на Богданове недомерком. Бескозырку он надвинул на лоб, оголив весь затылок.
- Смотря какой корабль, - не торопясь, пробасил Богданов и поправил бескозырку. - Нормально - за сутки.
- Что значит техника, товарищи! - Репнин усмехнулся, подумав: "Обстоятельный матрос! Зря слова не вымолвит". - А сколько времени из устья Невы до Ханко шла гребная флотилия Петра? Вы, Думичев, знаете? - Репнин склонился к пареньку, который минуты не стоял на месте спокойно.
Тот выпалил, как заученный урок:
- Два месяца, товарищ лейтенант. Своим паром шли!..
- Правильно, Думичев! - рассмеялся Репнин. - Как говорили: на мужицком топливе. Однако на этом топливе гребцы Петра одолели сильнейший на морях флот… Дайте-ка, Думичев, шест.
Думичев с готовностью протянул шест от миноискателя и шепнул соседу:
- Ученый человек лейтенант! Любит карты рисовать!
А Репнин, все больше увлекаясь, чертил на снегу контуры Ханко.
- Флотилия стояла вот здесь, у перешейка. А шведский парусный флот - вот тут, у мыса Гангут. - Репнин наносил на снег малопонятные значки. - На перешейке саперы Петра вырубили лес. Строили помост, чтобы перетащить часть галер из Финского залива, вот отсюда, в Ботнический. - Репнин решительно перечеркнул самое узкое место полуострова, где предполагался перешеек, соединяющий Ханко с материком. - Но в это время в Ботнический залив пожаловали шведы.
- Пронюхали! - тревожно, будто речь шла о современных боях, воскликнул кто-то в толпе.
- Бдительности не было. Шпионы донесли.
- Были шпионы, - подтвердил Репнин. - Из местных. Исторически доказано.
- Шкуры! - лениво произнес Богданов.