Это повесть о героизме советских врачей в годы Великой Отечественной войны.
…1942 год. Война докатилась до Кавказа. Кисловодск оказался в руках гитлеровцев. Эшелоны с нашими ранеными бойцами не успели эвакуироваться. Но врачи не покинули больных. 73 дня шел бой, бой без выстрелов за спасение жизни раненых воинов. Врачам активно помогают местные жители. Эти события и положены в основу повести.
Леонид Бехтерев
Бой без выстрелов
Быль военных лет
1
Был август 1942 года. Курортный городок, живописно раскинувшийся у подножия Большого Кавказа, дремал в знойной истоме. Казалось, жизнь замерла и все живое беспечно и лениво пережидает дневную жару.
Но так могло только показаться. Город жил тревожно и напряженно: к нему приближался фронт. Год назад все санатории и дома отдыха здесь были заполнены ранеными и больными советскими воинами. Сейчас они наполовину опустели - раненых эвакуировали в глубокий тыл.
Дорога на юг была забита составами. Они шли по обоим путям. Правда, слово "шли" не совсем точно передавало темп движения. Не шли, а ползли. Двигались армейские тылы, эшелоны с эвакуированными, оборудованием заводов, тракторами и комбайнами, зерном и шерстью, продовольственными запасами, промышленными товарами.
Нелегко было в этих условиях вырвать и порожняк, и паровоз, и, наконец, даже место на рельсах для эвакуации госпиталей. И все-таки ежедневно на главную магистраль выходило по нескольку эшелонов с ранеными. В то же время товарищи, ведающие эвакуацией, все более настойчиво предлагали руководителям госпиталей эвакуировать раненых любыми средствами, всех, кто может ходить, отправлять пешим порядком.
На вокзале шумно. То и дело подвозят носилки с ранеными. Один эшелон полностью загружен. Его отвели на товарную станцию, чтобы не мешать погрузке двух других эшелонов.
К концу дня, когда вагоны были заполнены, на станции все затихло. Оставалось ждать паровозов.
В вагонах замолкал негромкий говор. Через раздвинутые двери вливался поток свежего, прохладного воздуха. После дневного зноя, когда вагон казался раскаленной печкой, раненые задремали. В наступившей тьме редко где можно было заметить красный огонек папиросы - докуривали на сон грядущий последние самокрутки.
Но вот тишину нарушило гудение самолета. В небе распустился один парашют, другой, вспыхнули осветительные ракеты, заливая станцию мертвенно-бледным светом повешенных в небе "лампадок". В вагонах все проснулись. Те, кто мог добраться до дверей, вываливались на асфальт перрона, сползали на шпалы, распластывались у стенки платформы или между колесами вагонов.
Большинство не могло сползти даже с носилок. Раненые с тяжелыми переломами были в гипсе. Раненые в грудь, живот, в голову, казалось, оцепенели, уставившись взглядами в крышу вагона.
Прерывисто гудел мотор самолета. Фашистский разбойник методично развешивал на парашютах свои светильники. Потом открыл пулеметный огонь. Очереди трассирующих пуль прорезали темноту неба ярким пунктиром. Пули глухо били в асфальт перронов, звонко ударяли в рельсы, певуче рикошетя в темноту… Оцепенение проходило.
- Горох не страшен!
- У него и бомбочки есть!..
- А может, он их уже покидал?..
Свет "лампадок" сперва падал через оконные проемы товарных вагонов на пол. По мере того как парашюты с осветительными бомбами спускались к земле, ярко вырезанный квадрат окна полз по полу, взбирался на стенку вагона, тускнел: догорали "лампадки".
Самолет прошелся по кругу над эшелонами, и возник новый звук: воющий свист. Тишину потрясли разрывы бомб. Приземистое, низкое здание вокзала дрогнуло. После света "лампадок" и пламени взрыва мрак ночи показался особенно густым.
Раненые окликали друг друга, выясняя, все ли живы, какой вагон резанула цветная струя свинца.
- Григорь! Как у вас?
- Порядок… А вам досталось?
- Нет, в сторону пулял…
Вагоны гудели громким разговором. Лежавшие на носилках обсуждали миновавшую опасность, высказывали надежду, что налет не повторится. Большинство тех, кто покинул вагоны, обратно забраться не могли. У многих были повреждены перевязки, открылись раны. Под вагонами раненые стонали, ругались и с муками ползли на открытое место. То и дело вспыхивали огоньки самокруток.
Под утро несколько человек приковыляли в комнату дежурного по станции. Бритоголовый мужчина в белом полотняном кителе сидел за столом, опершись подбородком на ладонь. Услышав возню у двери, он с усилием раздвинул веки, довольно нелюбезно спросил:
- Зачем пожаловали?
Раненые переглянулись.
- За отправкой пожаловали… Или ждете следующего налета? - колюче спросил один из них.
- За отправкой… Законно. Отправлять надо. А чем?.. - Дежурный сильно потер голову. - Если бы я имел хоть паровозишко… Самый паршивый…. Тяги нет!..
- Вызовите из депо… Где оно тут у вас?
- На узловой станции.
- Звоните туда, требуйте!
- Звонил, дорогие мои, звонил, и не раз…
Дежурный усталым, очевидно и ему надоевшим, жестом придвинул поближе трубку селектора и глухим голосом стал вызывать узловую станцию.
Селектор молчал. Замолчал и дежурный. Раненые переглянулись.
- Почему молчит?
- Хотел бы и я знать, почему. Последний раз говорил с диспетчером в полночь… - Дежурный посмотрел в журнал. - Да, в двадцать три с минутами… Разговор не закончили. Узловую бомбили. А потом связаться не удалось…
Еще несколько раз пытался дежурный связаться с узловой станцией, но безуспешно. Наконец удалось ему поймать голос с промежуточного разъезда. Сообщение оттуда было неутешительным: над узловой - немецкие парашютисты, путь в нескольких местах поврежден.
- Закупорили, как в бутылке, - сказал один из раненых.
- Да-а, - протянул другой.
- Может, десант в узловой уничтожат, - не очень уверенно произнес дежурный. - Путь починят…
Возражать ему никто не стал, но надежды на то, что эшелоны с ранеными уйдут из тупика, ни у кого не осталось.
2
Сформированный в городе партизанский отряд ночью ушел в горы. Николай Николаевич, командир отряда, задержался главным образом из-за того, что надо было решать судьбу раненых, погруженных в эшелоны. Утром он говорил по телефону с соседним городом, там уже определенно знали, что эшелоны отправить не удастся.
- Раненых надо спасать, - сказали Николаю Николаевичу. - Всех, кто способен двигаться, группами в сопровождении врачей направляйте по дороге в горы. Что касается тех, кто двигаться не может…
Николай Николаевич слушал, стараясь не пропустить ни одного слова. План предлагался неожиданный, трудноосуществимый. Но другого выхода не было.
- Найдите надежного человека, - напутствовали Николая Николаевича. - Под вашу личную ответственность. Не каждый справится, сами понимаете…
Николай Николаевич понимал, хорошо понимал: человек нужен незаурядный. Где же его найти такого, чтобы отвечал всем требованиям?
Ясно, что надо врача. Лучше бы не местного, а из числа раненых, который в городе малоизвестен. При всем этом надежного, отважного, но и осмотрительного, который обладал бы огромной выдержкой. Кто подскажет, где взять такого? Многие работники горкома ушли с партизанским отрядом, другие - эвакуировались. С кем посоветоваться?
Осторожно, исподволь командир включил в поиски отрядного врача. Тот называл фамилии своих коллег, давал им характеристики.
- Опытный терапевт, депутат горсовета.
- Не подойдет…
Врач называл другого:
- Всеми уважаемый. Член партии с десятилетним стажем.
- Не подходит. Давай еще.
- Очень надежный, опытный. Орденоносец…
- Тоже не годится.
- Николай Николаевич, да тебе что, прохвост нужен?
- Прохвоста мне не надо. Нужен человек надежный, но без видимых заслуг, что ли.
- Для фашистов? Чтобы доверяли?
- Вот-вот, чтобы войти в доверие мог.
Врач погрузился в долгие размышления.
- Этот, может быть, подойдет: был главным врачом, снят за растрату.
- Пьет?
- Да, не обходит.
- Нет, в сторону.
- Есть еще один: не местный, из раненых. Лечился и замещал начмеда в госпитале… Только крут очень и кулакаст.
- Что значит - кулакаст?
- Все в кулак забирает, не дает простора.
- Так это в данном случае хорошо. Врач?
- Хирург. Только вот - у женщин успехом пользуется.
- Бабник?
- Да нет вроде. Не столько он, сколько за ним ухаживают. Беспартийный. В тридцать седьмом сидел.
- За что?
- Так, по недоразумению, разобрались - и выпустили.
- Разыщи. Я хочу встретиться с ним.
- Трудно, но постараюсь.
Доктор направился к двери.
- Возьми моего коня! - разрешил Николай Николаевич.