- Ну, во-первых, дрянное дело - размещать пополнение в позицию, оборудованную воронками. Представь себе: люди вылезают из воронок, слышат в темноте голос, отдающий команду, и их снова запихивают в ямы. А я так вообще не вижу их и не слышу. Никакого взаимопонимания… И второе: если нас в ближайшее время должны были бы сменить, то нам не прислали бы пополнения. Ну как - дошло?
Я никому ни словом об этом не обмолвился - даже командирам отделений.
Наша артиллерия прекратила обстрел. Тем не менее запах газа был довольно сильный.
Взвод Тренте прислал связного: полчаса назад французский дозор забросал ручными гранатами батарею перед нами.
Разносчики пищи вернулись без Вольфа. Его в дороге легко ранило.
- Кто будет теперь вторым связным? - спросил Израель.
- Я подумаю.
Может быть, возьму одного из пополнения.
Понемногу светало.
Появился посыльный:
- Тебя вызывает господин лейтенант.
По дороге он сказал:
- Прибыло пополнение. Ну и народец! Кажется, треть уже улизнула по дороге сюда. А уж остальные!..
Я нашел Ламма перед его блиндажом; с ним стоял пожилой младший фельдфебель с безвольным слюнявым ртом и еще человек двадцать.
- Только что прибыло пополнение, - сказал Ламм мрачно. - Сейчас я никого не могу больше посылать вперед в воронки. Этих вот разместить здесь в блиндажах я не смог. Сколько у тебя есть еще мест?
"Теперь младший фельдфебель получит мой взвод, - подумал я. - А ведь он ничего не умеет. По нему сразу видно".
- Значит, их нужно разместить у меня. - Спросить, как распределятся обязанности во взводе, я не решился.
Ламм воспрял духом:
- Тогда получай всех в твой взвод. Младший фельдфебель Зандкорн придается тебе только по делам продовольственного снабжения. Я намерен позже, когда он ознакомится с обстановкой, использовать его иначе - может быть, дежурным фельдфебелем в окопах.
Я поглядел на Ламма и почувствовал себя ничтожеством.
- Могу я здесь же распределить людей? - улыбаясь, спросил я. - У меня там будет хуже.
- Делай, как находишь нужным, - усмехнулся Ламм. Он, похоже, прочел мои мысли.
- Кто-нибудь из вас обучен обращаться с легким или станковым пулеметом?
Откликнулись трое.
- Кто-нибудь еще исполнял особую должность?
Вперед вышел маленький и очень толстый солдат и произнес плаксиво, ужасно медленно растягивая слова:
- Ефрейтор Функе, два года я был ординарцем у командира роты.
- При этом улыбка озарила его широкое, грязное лицо; под носом у него висела капля. Он смахнул ее тыльной стороной ладони. Я не смог сдержаться и рассмеялся, и все кругом засмеялись Тоже, а он еще больше расплылся в улыбке. Должно быть, он расценил наш смех как знак дружелюбия. Я прикинул: "Ему не меньше сорока, к тому же он должен быть исполнительным, раз так долго был при командире роты".
- Вы будете посыльным при мне.
XI
Под вечер я сидел с Израелем и Хартенштейном у того выхода из блиндажа, что в сторону Белой горы. Изредка где-то вдали постреливали. Может, там шли последние бои этого наступления?
Мы бросали кусочки хлеба нашим птицам. Было сухо и пыльно. Молодые листочки березы казались серыми.
Над Белой горой появилось большое облако, похожее на серый зонтик от солнца, и тяжелые капли упали оттуда в пыль.
Хартенштейн наблюдал за всем этим молча; над переносицей у него залегли темные складки. Израель сказал, наморщив лоб:
- Новенькие хорошо относятся к тебе, Ренн.
- Они меня еще совсем не знают.
- Они довольны, потому что ты сделал папу Функе своим посыльным.
Кто-то поднялся по лестнице.
- Здравствуй, Ренн. - Ламм присел к нам. Он был бледен, но выглядел бодро.
- Покажи-ка мне точно, каково положение на Белой горе. Я доложил, что французы засели наверху. Донесение пошло в дивизию, а оттуда сообщают, что мое донесение неверно, что неприятель занимает всю гору.
- Неправда! Видишь окоп между обеими вершинами? Это всего лишь неглубокая канавка. Так это и есть - передняя французская траншея.
- Да, наши с тобой наблюдения сходятся.
- Как же там могут говорить, что у них вся гора? Это просто вранье. Да и наша артиллерия все время обстреливает левую вершину.
Ламм задумчиво смотрел вперед.
- Ты, наверное, никогда не размышлял над тем, как составляются такие донесения? Ведь там, в штабах, даже не представляют, как обстоит дело здесь, на переднем крае.
- Разве они никого не посылают на передовую?
- А ты видел у нас здесь кого-нибудь оттуда? Да и что это им даст? Допустим, сюда заявится кто-то. Что он увидит? Только участки леса и низины. А если мы не захотим ему что-то показать, так скажем: там опасно; или: туда днем нельзя.
- Но ведь части должны точно докладывать о том, как обстоит дело на передовой.
- А они этого не делают.
- Не понимаю.
- Ну, представь себе: воинские части - те, что там наверху, - доложили: французы держат только одну вершину. Тотчас из тыла приказ: взять и вторую. Но это было бы безумием, так как там все равно никому не удержаться, поскольку французская артиллерия может стрелять в окопы, как в корыта с мясом.
- Этого я не могу понять.
- И не поймешь. Но это так.
- А в четырнадцатом году тоже было так?
- Конечно, нет. Тогда еще не существовало вражды между фронтом и тылом.
- Кто повинен в этой вражде?
- И те, и другие. В тылу перестали понимать войска после того, как те перешли к позиционной войне, а войска считали, что знают все лучше, и не хотели больше слушаться, так как именно они несут потери.
Он ушел.
В этот день и в последующие у меня было мрачное настроение. Я не хотел соглашаться с тем, что сказал Ламм. Я боялся признаться себе, что он верно подметил признаки разложения.
XII
Стреляли мало. Но у меня снова были потери внизу, в овраге. Осколок попал там в кожух легкого пулемета, вытекла вода. Пулемет пришлось отправить в ремонт. Вейкерт исхудал и походил на чахоточного. Бранд не переставал трястись, и глаза у него совсем побелели, но он не жаловался. Я очень полюбил этого парня.
Как-то ночью пришел Ламм и спросил резко:
- Где Бранд?
- Внизу, в овраге.
- Отведи меня туда!
Ярко светила луна. Я шел впереди. Чего ему надо от Бранда? Что сказать ему, если он что-то против него имеет? Ламм казался разъяренным.
- Здесь, - шепотом произнес я.
В сплетении веток была видна только стальная каска.
- Вы Бранд?
- Нет, господин лейтенант. Эмиль, иди сюда! Господин лейтенант требует.
Внизу завозились. Из ветвей показалась непокрытая голова. Бранд поспешно завязывал галстук.
- От имени Его Императорского Величества командующий генерал награждает вас Железным крестом. Вы честно заслужили его.
Ламм протянул ему руку. Бранд нерешительно пожал ее и тут же отпустил.
- Возьмите же награду, - засмеялся Ламм. Бранд схватил крест.
Все, кто был в воронке, стали восторженно и бурно поздравлять Бранда.
- Тише! Тише! - смеялся Ламм. - Вы разбудите французов! - Он отвел меня в сторону:
- Теперь к следующему награжденному!.. Знаешь, когда я начал свою речь, а он еще возился с этим галстуком, я подумал, что, кажется, сделал большую глупость.
- Люди никогда не забудут, что ты принес Железный крест прямо в воронку!..
С утра было туманно. Я спускался по склону.
В моей батарее я увидел сидящего на лестнице Зендига; он писал письмо.
- Послушай, - сказал я и сел на верхнюю ступеньку. - Сегодня вечером ты должен…
Крамм!
У меня зазвенело в ушах. Кругом полетели щепки. Снаряд разорвался прямо у меня над головой. Зендиг скатился вниз. Я съехал следом за ним. Он посмотрел на меня.
- Сегодня вечером ты должен…
- Послушай, - перебил меня Зендиг, - недаром говорят, что тебя и пуля не берет. Теперь и я в это поверил. Тебя и впрямь не задело?
- Нет. - Я оглядел себя со всех сторон. - Хотя вот, расщепило ложе ружья.
Зендиг покачал головой:
- Прямо что-то невиданное. Ну, невиданное!
- Ладно, теперь дай мне договорить! Итак, сегодня ты сменишь Вейкерта и его пулеметчика. Ему хуже доставалось, а тебе повезло - теперь и погода ничего - теплая, и воронки оборудованы.
- Можешь не извиняться. Охотно его сменю.
В своем укрытии я забрался на нары. От разрывов снарядов в блиндаже стоял глухой шум, как в раковине. Я зевал, и от этого шум усиливался. Я лежал, хотелось спать. Меня мучили вши. Сейчас они донимали меня больше, чем обычно. Вот и мои силы пришли к концу. Три недели на передовой - ночью бегаешь, а наутро ежечасно тебя беспокоят.
Я лежал в полудреме. К обеду встал, чтобы чего-нибудь поесть. Но есть не хотелось.
- Что с твоим ружьем? - спросил Израель.
- Так, ничего! Нужно найти новое. Мало их, что ли, валяется.
- Но как это случилось?
- Ах, отвяжись!
Я снова лег на нары. Функе закурил сигару - он имел привычку ее жевать - и стал рассказывать:
- Мой ротный командир всегда, бывало, говорил: никогда не следует зря лезть на рожон. Но как доходило до дела - стрельба, ни стрельба - он тут как тут. Это был отличный человек. А как обходился с нашим братом! Ведь я - всего-навсего столяр, а это был благородный человек… Не из аристократов, но благородный…
Я слушал эту скучищу, и она действовала на меня угнетающе, и все же он нравился мне своим добродушием. Наконец я задремал.
Сверху донесся крик:
- Французы на Белой горе занимают исходное положение!