- Полевой лазарет там, - сказал сапер, указывая на большой двор.
Когда мы вошли во двор, из невысокого дома справа появился врач:
- Я только что закончил перевязку. Да у вас отличная повязка! Болит?
- Нет, господин доктор.
- Ну, идите-ка сюда! - сказал он бодро. Он провел нас в невысокое строение. Там плотными рядами лежали раненые. Я остановился между двумя. Тот, что слева, лежал, укрывшись одеялом с головой. Тот, что справа, бледный, мутно поглядел на меня. Я лег на правый бок и осторожно перевернулся на спину. Санитар принес одеяло и укрыл меня.
- Ещё что-нибудь нужно?
- Нет, спасибо.
Рассвет в окне беспокоил меня. Шерстяное одеяло терло голые места. Я закрыл глаза. Но сон не шел. События этой ночи одно за другим вставали у меня перед глазами - резко и без взаимосвязи: дорога, на которую мы наконец вышли; люди - они шли в атаку и падали; Эйлиц - в чьей смерти был повинен я - на земле в лесу; это помещение, где я лежал теперь; одеяло… Человек справа от меня тяжело, прерывисто дышал. Это меня мучило. Я покосился на него. Он пошевелил коленом под одеялом. Я снова закрыл глаза и подумал: "Верно, я устал!"
И уснул.
Я очнулся. Кто-то спрашивал меня, не могу ли я встать. В ногах у меня стоял санитар и смотрел на меня сверху вниз.
- Могу, - сказал я и приподнялся.
Он показал на стол справа в глубине комнаты.
- Там завтрак, - сказал он.
Я встал и как-то странно легко пошел туда.
За столом сидело несколько человек - все грязные, бледные. Я сел на табурет. Некоторые переговаривались между собой. Их разговор раздражал меня.
Перед нами поставили кружки с горячим, жидким кофе… И к нему - ломоть хлеба. Я был голоден, но кусок не лез мне в горло. Я вскоре встал. На стене висело зеркало. Я робко взглянул в него и испугался. Я увидел белое пятно и на нем два темных глаза.
Вечером меня погрузили в санитарную машину. Для этого мне пришлось лечь на носилки, и меня укрыли тонким одеялом. Затем носилки подняли и задвинули наверх в темный кузов машины. Подо мной уже лежали двое. Потом справа от меня задвинули еще носилки с человеком. Задний борт машины захлопнули и заперли. Сквозь щель пробивался тусклый свет.
Завели мотор. Он затарахтел. Впереди сели в кабину. Машина резко взяла с места и покатила, гудя мотором и раскачиваясь. Туго натянутое полотнище носилок подбросило меня вверх, и я тяжело плюхнулся раненой рукой на брусья носилок. И тут же меня снова подбросило. Как видно, дорога была сильно разбита. Хоть бы рессоры не были такими упругими! Меня мотало из стороны в сторону. Я попытался упереться свободной рукой в потолок.
Для этого надо было напрячься, и стало еще больнее. Перевернуться на бок я не мог - пришлось бы тогда лечь на здоровую руку и нечем было бы держаться. Меня продолжало мотать и подбрасывать, и я, смирившись, закрыл глаза. Вдруг мне показалось, что я могу упасть. Под тонким одеялом было холодно. Я ощущал свои пузыри, как гусиную кожу. Машина повернула - раз, другой, потом снова пошла прямо. Громыхали повозки. Мимо шли, увязая в грязи, колонны пехотинцев. Началась тряска - пошла мощеная дорога.
Остановились. Голоса. Загремел замок, и откинулся задний борт. Дневной свет. Нижние носилки вытащили. Меня пробирал озноб.
Мои носилки тоже вытащили. Я увидел дом. Небо, хотя и хмурое, слепило глаза. Меня понесли ногами вперед вверх по лестнице. Это меня немного развеселило. Внесли в большую, светлую комнату с кроватями.
Медицинская сестра улыбалась мне сверху вниз:
- Можете сами встать?
Я откинул одеяло и поднялся. Она повела меня к белой постели. Я расстегнул мундир - там, где он был еще застегнут. Потом снял сапоги; они были очень грязные, все в глине. Мне стало совестно, и я быстро залез под одеяло.
- Там, на передовой, было совсем плохо?
- Нет… впрочем, пожалуй, да.
Она улыбнулась и отошла, к другому, которого только что внесли.
Холод пробирал меня до костей. Снова вернулся страх. И тупая, тягучая тоска, обволакивающая сознание, как пелена. Мои пузыри раздувались все больше и больше.
Через некоторое время тоска отпустила. Рядом на кровати справа раненый стонал, раскачиваясь из стороны в сторону. У него было круглое, красное лицо. К нему подошла сестра.
- Мы скоро протрем вам еще раз спину эфиром. А сейчас, если вам хочется, можно поесть.
Она пощупала ему лоб. Потом обернулась ко мне:
- Боли есть?
- Нет, только голод! - Мне вдруг стало очень весело.
На следующий день меня снова погрузили в машину и отвезли на вокзал, а там перенесли на носилках в низкий вагон с множеством маленьких окон.
Поезд тронулся. Каждый стук колес отдавался в моей ране. И снова пришел страх и жуткая, тягучая тоска.
Сколько дней мы ехали, я не знаю. Иногда я вставал просто для того, чтобы меньше бередило рану. Я попросил разрешения одну ночь провести сидя. Но сестра не разрешила, да я бы и не смог. У меня поднялась температура, и я часто выходил по нужде. Мне казалось, что сестра озабочена моим состоянием. Жуткое чувство тупой, тягучей тоски неумолимо возвращалось снова и снова. Тело чесалось. Должно быть, вши. Но что можно было с этим поделать? Я думал в отчаянии: неужели это ощущение будет теперь возвращаться всегда, и я так и не избавлюсь от него? Но оно проходило, и я снова чувствовал себя счастливым.
Ночь. Наш поезд остановился. Я уже не следил за остановками.
Вошли санитары и подняли мои носилки. Они выносили меня осторожно, но я боялся. Понесли через рельсы. Когда они спотыкались, было нестерпимо больно. Подошли к большому строению, похожему на склад. Прошли, вдоль него. Что они будут со мной делать? Поднялись по ступенькам. Белые коридоры.
- Сюда! - услышал я голос какой-то старой женщины. Она стояла в дверях, сложив руки на животе, и добрым взглядом смотрела на меня из-под белого, накрахмаленного чепца.
Меня внесли в палату с двумя рядами кроватей. Монашенка заботливо помогла мне встать. Я дрожал всем телом. Зубы стучали.
- У меня вши, - сказал я с отчаянием.
- Мы быстро от них избавимся, - улыбнулась она. - Они не любят, где чисто.
Она уложила меня в постель и накрыла. Меня трясло, и я не мог унять дрожь.
Монашенка принесла таз, спустила мои ноги с кровати и начала мыть их теплой водой.
- У вас жар? - спросила она. Говор у нее был немножко в нос, но голос приятный.
- Да, мне кажется, - произнес я, заикаясь.
- Мы сейчас же покажем вас врачу. У нас очень хороший врач. Он работает без устали с утра и до ночи.
Она уложила мои ноги под одеяло.
Санитар прикатил плоскую тележку на резиновом ходу. Я должен был взгромоздиться на нее. Он ввез меня в тесное помещение. Зажужжало, и мы поехали вниз.
Санитар вкатил меня в палату, где были раковины и много инструментов, посадил на стол, обтянутый белым материалом, и снял с меня рубашку. На бедра он накинул простыню, чтобы я не сидел совсем нагишом. Затем снял повязку с груди и плеча. Я дрожал, у меня стучали зубы.
- Рана нагноилась!
Кто-то беспокойно ходил за моей спиной взад и вперед, потом остановился и, видимо, наблюдал за мной. Это не мог быть врач. Этот человек был испуган. Он снова стал ходить взад и вперед, снова остановился и снова сделал несколько шагов, страшно чем-то обеспокоенный. Мои зубы отчаянно стучали. Хоть бы уж он не наблюдал за мной!
Санитар смотал повязку и бросил ее в ведро. Она промокла почти насквозь. Неужто все это гной?
Дверь резко отворилась.
- Доктор Занд!
- Линдкамп, - тихо произнес низкий, глухой голос.
- Вы не ранены, господин капитан?
- Нет, я болен.
- Но у вас нет направления из полевого госпиталя.
- Меня сюда не направляли.
- В таком случае мы не имеем права принять вас, господин капитан.
У меня совсем замерзла грудь и спина.
- Что же мне делать, - пробормотал капитан.
- Мы можем оставить вас здесь, но лишь до тех пор, пока ваша кровать не потребуется другому. Кроме того, мы должны доложить об этом.
- Это ваша обязанность, - пробормотал капитан.
Быстрые шаги в мою сторону. Человек в белом халате еще молод.
- Что у вас? Где инструменты, сестра?
Сзади меня загремели инструментами. Я невольно сжался в комок.
- Сильно болело?
- Нет, господин доктор, - ответил я, запинаясь.
В дверь вошел кто-то еще.
Рану промыли ваткой, смоченной чем-то холодным. Я пытался взять себя в руки и перестать дрожать. Но зубы опять застучали. Даже с этим мне уже не справиться! Я начал судорожно плакать. Меня бил озноб.
- Теперь быстро перевязать и в постель! - сказал врач и положил на мою рану что-то широкое и мягкое.
Санитар обмотал мне грудь широким бинтом, шепнув при этом:
- Не бойтесь!
Он повез меня в коридор. Какой-то невысокого роста офицер смотрел на меня с состраданием. Я не мог видеть, какие знаки различия у него на погонах, но догадывался, что это был капитан.
- Вам очень больно?
- Нет, господин капитан… Мне только холодно… - Я едва мог говорить, так меня трясло.
Он посмотрел в сторону и неожиданно смущенно поклонился:
- Линдкамп.
"Боже милостивый, - подумал я, - он принимает меня за офицера. А я же не могу ему представиться"..
- Я всего лишь ефрейтор, господин капитан.
Он грустно посмотрел на меня и пошел рядом с тележкой.
- Как вас зовут? - пробормотал он.
- Ренн, господин капитан.
- Бели вам что-нибудь понадобится - меня поместили в двухсот девятую палату.