Глава 45
После битвы за Днепр и проведения ряда наступательных операций по освобождению Украины наши фронты к весне сорок четвертого достигли ее юго-западных районов. В первых числах апреля краснозвездные самолеты появились и в небе Одессы. Когда все дороги, ведущие к городу, запрудили отступающие войска оккупантов, активизировали свои действия партизаны. Их удары обрушились на противника с тыла.
Люся была безгранично рада, что к тому времени, когда до слуха стал доноситься артиллерийский грохот, медпункт оказался пустым. Даже те раненые, которым надо бы еще лежать, поднялись, чтобы участвовать в разгроме саперных команд, готовивших подрыв Хаджибеевской дамбы.
Десятого апреля, как только в город вошли советские войска, Люся собралась домой.
- Все-таки в действующую армию решили, Людмила Антоновна? - спросил Дроздецкий, пожимая на прощание руку. - Дело хозяйское, но врачи и здесь нужны.
- Вам большое спасибо за все. Обязательно заходите к нам, к маме моей.
Она торопилась. Ведь почти два года не виделись. Бежала, не замечая огромного скопления людей, взволнованных и радостных, сосредоточенных и печальных.
Приблизившись к родному дому, почувствовала, как с каждым шагом тяжелеют, наливаются свинцом ноги и неистово бьется сердце.
Мать увидела ее из окна и отчаянно закричала:
- Люся! Доченька!
Подхватив на руки двухгодовалую дочурку, Люся забежала в подъезд, а Серафима Филатовна уже спускалась по лестнице, говорила на ходу:
- Со вчерашнего дня от окна не отхожу. Родные мои, милые! - Серафима Филатовна прижала к себе внучку, залилась слезами. - Крошка моя… Бледненькая, как лепесток…
С первых же минут появления в доме Люся мучительно думала о том, как спросить о папе. Но сердце матери не выдержало. Заливаясь слезами, она рассказала, что замучили папу враги.
- И это еще не все, доченька, - продолжала Серафима Филатовна. - Нет больше наших Леночки и Танечки. В ту же ночь, когда их проводил Женя из порта, пароход был потоплен. Спаслись всего несколько человек.
Люся знала о гибели парохода, но до этой минуты все еще продолжала надеяться на чудо.
- Милая мамочка, - старалась она успокоить мать, - не к нам одним горе ворвалось. Много его теперь на земле. Надо крепиться. - Сказала, а у самой на душе кошки скребли: как же смягчит она удар по материнскому сердцу, как сообщит о предстоящей разлуке?
А разрешилось все неожиданно: на пятый день была получена повестка. Люсе надлежало срочно явиться в военкомат.
- Как же это, девочка моя? - с трудом проговорила Серафима Филатовна.
- Мамочка, не расстраивайся. Схожу, выясню и, глядишь, окажется, что твои тревоги напрасны.
- Не успокаивай. Раз вызывают, значит, отправят на фронт, - с грустью сказала Серафима Филатовна.
Люся подошла к матери, обняла за плечи, усадила за стол и сама села рядом.
- Мамочка! Ты не убивайся. Если даже пошлют на фронт, то ненадолго. По всему видно - врага осталось лишь добить.
- Добить, - горько усмехнулась Серафима Филатовна. - Еще сколько смертей будет.
- Чтобы их меньше было, врачам надо постараться, мамочка, а я - врач.
Из военкомата Люся пришла в форме офицера. На погонах поблескивали по три звездочки.
Серафима Филатовна, пошатнувшись, опустилась на стул:
- И ты и Женя - на фронт!
- Мамочка, не падай духом. Тетя Паша, Вера Платоновна помогут тебе. А мы вернемся, обязательно вернемся.
Люся старалась быть веселой, но разве скроешь от матери затаенную грусть. Да и Серафима Филатовна понимала, как трудно дочери. Поэтому держалась спокойно, даже пообещала:
- Буду ждать.
Послышался стук в дверь. Люся открыла ее и увидела восторженного брата:
- Красавица! Смотри-ка, мама, на пана-капитана! Да с такими гвардейцами всех врагов переколотим!
- Старший лейтенант, - поправила Люся, обнимая Женю.
- Будешь и капитаном, непременно. А я немного задержусь по делам подполья.
Серафима Филатовна несколько успокоилась, предложила:
- Ты, Женечка, пообедай. Мы только что из-за стола.
- Нет, нет, мамочка, я сыт. Разве чайку…
За столом говорили о многом, но ни слова об отце, Лене, о маленькой Танюше, чтобы не будить нестерпимую боль. Перед уходом Евгений спросил:
- А от Миши нет вестей? Наверное, ходит в полководцах.
Люся молчала, отозвалась мать:
- Может, и в полководцах. А вдруг…
- Никаких "вдруг", мама, - решительно прервал Женя. - Не имеет он права погибать. Правда, сестренка? Как в песне-то? "Жди меня, и я вернусь". А мы все его ждем. Не ты одна. Стало быть, вернется. Ну, побежал я. Завтра заскочу. А ты, сестричка, все-таки побереги себя, ладно?
Люся уткнулась брату в плечо, услышала, как бьется его сердце.
Глава 46
После успешно проведенных боев по освобождению Правобережной Украины дивизия генерала Костылева получила задачу сосредоточиться в лесах южнее Пинска.
С выходом частей в назначенные районы им была предоставлена передышка для пополнения личным составом, боевой техникой, вооружением и подготовки к наступательной операции в составе главной группировки. Генерал днем и ночью ездил из полка в полк, не пропуская ни одного учения. А начальник штаба дивизии полковник Горновой, недавно назначенный на эту должность, с таким же упорством занимался подготовкой штабов. И ждал с замиранием сердца ответа из Одессы, куда написал сразу, как только она была освобождена. Лишь в конце июня ординарец принес избитый штемпелями конверт, прошедший через многие полевые почты. Писала мать. "Милая мама! Сколько радости в каждой строчке, ожидания и гордости за сына, тревоги за его жизнь! Но почему молчит Люся? В ее верности сомнений быть не могло. Неужели погибла? А может, на другую квартиру перебрались?" - подумал Горновой и послал еще одно письмо, на этот раз в городское справочное бюро, с просьбой сообщить адрес Белецких.
С началом наступления у начальника штаба забот прибавилось, тем не менее тревога не улеглась и боль не притупилась. "Ничего, - успокаивал он себя, - завершим операцию, по-настоящему займусь розысками Белецких".
И вдруг почтальон принес ему вместе с газетами пухлый конверт.
Писала Серафима Филатовна. Извинялась, что долго не отвечала, потому что не знала адреса Люси, а теперь он известен и Миша может прочесть ее письмо, вложенное в конверт. Горновой тут же переключился на него. Люся писала о своей службе в военном госпитале, о том, что скучает по дому. "Очень хочется встретить Мишу, - читал он. - Нет ли от него весточки?"
Серафима Филатовна сообщила адрес дочери. Он тут же написал Люсе коротенькое письмо, а через неделю получил ответ: "Пишу тебе, мой родной…". "Мой родной, мой родной", - повторял он, а взгляд уже бежал, бежал по строкам: "Я всегда верила, что ты отобьешься от самой страшной смерти и мы обязательно встретимся. После всего пережитого за эти годы нас не разлучит никакая сила. Мне всегда страстно хотелось быть рядом с тобой, чувствовать твою защиту, слышать биение твоего сердца, смотреть в твои глаза. Родной мой, только твоя любовь помогла мне дожить до этих счастливых дней. Пиши скорее. Я хочу быть с тобой и рассказать тебе все. Жду твоего письма. Ты слышишь? Я жду! Целую тебя крепко-крепко!"
Только сейчас Михаил догадался взглянуть на адрес и увидел штамп с номером знакомой полевой почты. "Да это же наша, армейская. Значит, Люся рядом! - воскликнул он. - Разве это не чудо?!"
Михаил тотчас написал Люсе ответ, объяснив, что, как только представится возможность, примчится к ней.
На завершающем этапе успешно проведенной наступательной операции дивизия генерала Костылева получила задачу закрепиться на выгодном рубеже, чтобы не допустить прорыва контрударной группировки противника с юга. И когда частям были поставлены боевые задачи на переход к обороне, комдив и его заместители поспешили на передний край - помочь подчиненным командирам разобраться в обстановке, побыстрее организовать систему огня.
Горновой весь день пробыл на левом фланге дивизии, в своем бывшем полку, а возвращаясь в сумерках на командный пункт, чуть ли не лицом к лицу столкнулся с коренастым майором в замусоленном комбинезоне. Чем-то знакомым повеяло от него. Он напомнил брата Сашу, с которым так и не удалось встретиться. Перед самой войной мама писала, что он где-то там, на дальневосточных рыбных промыслах. Михаил спросил оператора, идущего к штабу:
- Кто этот офицер?
- Не знаю, товарищ полковник. Догнать?
- Давай, - согласился Горновой.
Офицер побежал в сторону озерка, где располагались саперы, а возвратившись, доложил:
- Этот майор работает у зампотеха. Сюда приходил к саперам. Говорят, был около двух лет в фашистском плену. Бежал. Танкист он, кажись, Сурмин его…
- Сурмин? Разыщи майора - и ко мне, - приказал Горновой оператору.
Майора нашли на рембазе. При свете фонаря он проверял отремонтированные солдатами танковые двигатели, но, услышав приказание явиться к Горновому, поспешил на трофейном мотоцикле в штаб. Встреченный адъютантом, шагнул через порог и, неуклюже вскинув замасленную руку под козырек, стал докладывать:
- Товар… Товарищ полковник! Майор Сурмин… - Поднятая к танкошлему рука заметно ослабела и опустилась. - Михаил! Мишка! Ты, чертяка!
Горновой, не сказав ни слова, сжал танкиста в своих объятиях и, забыв о мазуте, стал крепко целовать его, хлопая широкой ладонью по спине.
- Верно говорят, что мир тесен! - прокричал он. - Ну садись, Коля, рассказывай.
Сурмин провел по вспотевшему лицу грязной, замасленной ладонью, тяжело вздохнул:
- Не знаю, товарищ полковник, о чем и говорить…