Это не изменялось также в течение следующих дней. Иногда они вообще не выезжали из деревни, а проходили в амбаре, крыша которого была наполовину снесена, обучение установке мин или размещению взрывчатки.
Дни проплывали без больших событий. Казалось, что фронт замерз, что не было никаких видов на то, что он в этом месте может вскоре проснуться к жизни.
Пехота стреляла мало, и тяжелые орудия гремели только редко. Под вечер советские минометы прощупывали немецкие позиции. Они всегда стреляли одиночными выстрелами, и неопытные солдаты не уделяли им внимания. Но другие, кто провел уже не первый год на фронте, знали, что должны были значить эти отдельные выстрелы минометов. Красная армия пристреливалась по немецким позициям. Она отмечала свои цели на переднем крае обороны и на коммуникациях, она замеряла месторасположения немецких орудий и ближайшие места в тыловых районах. Отдельные минометные мины взрывались как бы случайно вблизи стоянок автотехники или недалеко от тех мест, где стояли танки.
В ясном воздухе над покрытой снегом землей кружил У-2, маленький медленный самолет-биплан, с тарахтящим мотором, о котором можно было бы подумать, что он в любое мгновение может заглохнуть. Наблюдатель совершенно спокойно делал свои снимки из кабины, а время от времени поворачивал пулемет на турели и давал очередь по земле. Солдаты больше не стреляли в него. Было довольно трудно попасть в самолет. Он прилетал и по ночам, и тогда он был непредсказуем. Он сбрасывал маленькие бомбы, которые иногда не взрывались, и трасса очереди его пулемета как зеленоватое ожерелье жемчужин падала на землю. Солдаты называли его еще "дежурным унтером". Но были и те, кто понимал, что значит, если эта "швейная машинка" с таким упрямством днем и ночью крутится над фронтом, и если одновременно с этим пристреливаются минометы, и за русскими траншеями слышится рычание тяжелых двигателей.
В первых ячейках немецкой линии лица более старых солдат принимали озабоченное выражение. Они осматривались в поисках путей отхода, и при этом замечали, что плоская местность за ними не давала им защиту и укрытия. Были лишь отдельные деревья и только местами несколько кустов. Только далеко позади начинался лес. Но пока они добежали бы туда, минометы или "сталинские органы" точно бы кого-то из них достали. У солдат в продуваемых всеми ветрами ячейках не было больше сомнений, что наступление русских могло начаться в любое время. И это наступление означало отступление для них. Но на территории между фронтом и деревушкой Хазельгартен были очень плохие возможности для отступления.
В это время в разведывательной роте вряд ли был хоть кто-то, кто не знал, что в ближайшие дни предстоит крупная операция. Биндиг, который по вечерам задерживался в большинстве случаев у Анны, ничего не говорило ей об этом. Но Георгий знал наступательную тактику своей армии. Была глубокая зима, и ночью бывали большие снегопады. К этому добавлялись самолеты У-2, которые беспрерывно облетали территорию, и отдельные разрывы снарядов, которые Георгий в Хазельгартене мог слышать, так как было тихо, и не было другого шума, кроме этих отдельных взрывов.
Он сидел на ступеньках у входной двери, когда пришел Биндиг. Он хотел уклониться от него. Но Биндиг его удержал.
- Что происходит, Георгий? – спросил он его. - Почему вы сидите здесь снаружи? Русский только через некоторое время ответил. Он после той встречи в каморке очень мало разговаривал с Биндигом. Он избегал встреч с ним.
Биндиг как-то узнал, что Георгий был офицером. Это не особо его удивило, потому что не только то одно обстоятельство, что этот русский владел немецким языком, свидетельствовало об его высокой образованности.
- У меня здесь самая лучшая возможность подумать, - сказал он Биндигу. – Можно подумать кое о чем.
Биндиг вытащил из кармана брюк две пачки сигарет. Это были дешевые сигареты марки "Чайка", потому что с некоторого времени хороших сигарет на роту не выделяли. Он протянул Варасину одну пачку и сказал: - Возьмите. Или вы уже не курите?
Русский покачал головой. Он немного улыбнулся, когда сказал: - Нет, я все еще курю.
Он не схватил пачку, и Биндиг просто положил сигареты на выступ ступеньки возле него. Там он их взял. Они курили вместе, стоя перед домом. Анна еще не заметила прихода Биндига.
- О чем же вы размышляете? – спросил Биндиг. – О доме?
- И о доме тоже, - ответил Варасин односложно.
- Москва?
- Вы знаете, что я из Москвы?
- Я так подумал, - сказал Биндиг, - и случайно угадал. У вас есть семья?
- Я женат.
Биндиг посмотрел на него, и Варасин добавил: - Моя жена тоже в армии. Я не знаю, на каком фронте.
Гармонь, думал Биндиг, такая как та женщина, которая смотрит на тебя с глазами, которые ты таскаешь повсюду с тобой, до тех пор, пока ты не станешь старым и седым или пока ты не погибнешь молодым. Такие их женщины. Он нервно смахнул пепел сигареты и не знал, что ему сказать. Он хотел поговорить с этим русским, но всегда, когда он начинал, он чувствовал невидимую стену, которая громоздилась между ними.
Тут стоял Биндиг, который пришел к Анне, чтобы на пару часов найти у нее покой, пока ему снова не придется расстаться с нею, чтобы продолжать заниматься ремеслом, которому они его обучили. И тут напротив него стоял Варасин, который без особого волнения рассказал, что его жена служит в армии, и он даже не знает точно, на каком именно фронте. Он попытался сблизиться с Варасиным. Он сказал тихо: - Это не хорошо, что у вас женщин отправляют на войну. Это…
Он хотел сказать совсем другое, но ему это не удалось, потому что в этот момент он снова увидел перед собой, так же четко, как той ночью, эти большие черные глаза игравшей на гармони женщины, и он замолчал.
Варасин слегка двинул плечами. При этом он сказал: - Женщин не отправляют. Женщины идут сами. Очень нужно, чтобы шли все, у кого есть мужество.
- Но женщинам не место на фронте, - упрямо настаивал Биндиг, - это не женское ремесло. Они ведь гибнут при этом.
Варасин не спорил с ним. Только через некоторое время он сказал, смотря вслед дыму своей сигареты: - Я думаю, что у женщины, которая служит в армии, больше шансов остаться в живых, чем у той, которая вынуждена пережить немецкую оккупацию в ее родном городе.
- Вы так думаете?
- Это доказано, - сказал Варасин. – Не стоит спорить об этом, потому что достаточно людей видели то, что происходило на территориях, которые однажды были заняты немцами.
- Вы сами это видели?
- Я прошел через всю Белоруссию. У вас после войны будет возможность увидеть документы об этом.
- После войны? – сказал Биндиг. – Для вас конец войны уже решенное дело. Не слишком ли вы торопитесь?
Варасин слегка покачал головой. – Нет сомнения, что эта война подходит к концу. Немецкая армия будет сокрушена. Это конец войны и конец Гитлера. Я надеюсь, что доживу до этого. Я тяжело за это сражался.
- Вы можете подождать это здесь, - сказал Биндиг с некоторой долей насмешки. – Тогда вы можете быть уверены, что с вами ничего не случится. Или это правда, что в вашей армии приговаривают к смерти тех, кто сдался в плен?
Варасин бросил окурок во двор. Он взглянул на Биндига. – Я не сдавался в плен, - сказал он. – Я в любое время могу держать ответ перед моей родиной за то, что я сделал. И, кроме того, похоже, что ваши офицеры не много знают о нашей армии. Иначе они бы не рассказывали вам такой вздор.
Биндиг услышал, как Анна в прихожей громыхала ведрами из хлева. Он ждал, пока она снова не была на кухне. Тогда он сказал: - Меня это не особенно интересует. Но у вас, конечно, скоро будет возможность приветствовать ваших людей здесь. Или вы полагаете, что ваша армия собирается навечно устроиться на позициях, которые она здесь заняла?
Варасин впервые улыбнулся. – Я убежден, что они придут, - сказал он. – Я ни в чем в мире не уверен так, как в этом.
- Все у вас такое уверенное, - сказал Биндиг. – Нет ничего, чего вы не можете определенно знать и предсказывать. Иногда это кажется мне странным.
Варасин прислонился к двери и пожал плечами. Он сказал: - Это вовсе не так странно. У нас есть наша картина мира. Мы знаем, чего мы хотим, и мы также знаем, из-за чего погибнут наши противники.
- Вы имеете в виду Германию?
- Да, Германию. Через некоторое время Варасин добавил: - Гитлеровскую Германию.
- Она погибнет.
- Я уже это сказал.
- Из-за чего?
Варасин улыбнулся: - Из-за того, что мы ее победим. Мы сделаем это основательно.
Он не показывал удивления, когда Биндиг сказал: - Возможно. Я этого не знаю. У вас лучшее оружие. И у вас больше людей и больше выдержки.
- Это военный вопрос, - сказал Варасин спокойно. – Это, конечно, решающий вопрос, но он зависит от некоторых вещей, которые вы не учитываете. Или, может быть, вы и не хотите ничего знать о них. Вас не поддерживают люди.
- Вы имеете в виду, что Гитлера не поддерживают люди?
- Я соглашусь с вами, - ответил Варасин. - Кажется, вы хотите дистанцироваться от Гитлера.
- Послушайте, - сказал Биндиг, - вы русский, а я немец. Мы воюем друг с другом. Вопрос о Гитлере встанет лишь немного позже.
- Совершенно верно, но Гитлер начал войну.
- Может быть, что вы и в этом правы. Но почему вы решили, что наши люди не поддерживают Гитлера? В конце концов, ведь наши люди ведут эту войну.
- К сожалению. Но я все же полагаю, что большинство немцев не поддерживают Гитлера.
- Это рискованное утверждение, - сказал Биндиг. – Не предавайтесь иллюзиям.