- Нет, мама, никому не будем сообщать. Никого не будем приглашать. За священником я пойду сама. Надеюсь, он нас поймет. К могильщику тоже я зайду. Надо ему дать немного денег, чтобы он молчал. Он должен молчать… Какое-то время. Не знаю, как долго, но должен. Его можно уговорить. А вот священника… Не знаю. Но делать больше нечего.
- Я тебя совсем не понимаю…
- Я знаю, только как мне вам это объяснить?..
- Неужели я такая глупая?
- Нет, мама. Но это все совсем не так, как вы думаете. Лацо - партизан. Тот поезд с вооружением, взлетевший на воздух на прошлой неделе, - это его работа. Оружие до немцев не дошло. А поэтому… никто не должен знать, что случилось. Похороним его тихо, затемно, если поможет Пиханич.
- А Йолана?
- Я уже с ней говорила.
- Да?
- За нее нечего бояться.
- За меня тоже. Я не партизанка, но у меня есть голова и глаза…
С постели донесся стон. Старуха Марцинова подбежала к раненому.
- Ну что, милый? Как дела?.. - приговаривала она и положила другую мокрую тряпку ему на лоб. Все его опухшее лицо горело, только щелочки глаз стали больше.
Они в упор смотрели на старуху и, казалось, что-то говорили, жаловались. - Давай, давай, говори. Ты дома. Никто тебе не мешает. Не знаю, понимаешь ли ты меня. Говори, говори, только тихо. А я буду молиться, чтобы в дом не вошли немцы. Тебя надо куда-нибудь спрятать. За всех я в деревне ручаюсь, но за Бугая - никогда. Понимаешь меня? До сих пор я чувствую запах дыма от сгоревшей сторожки Гомбара.
Она поглаживала его по лбу. Он шире приоткрыл глаза, но на большее у него не хватило сил.
* * *
Уже неделю Гомбар лежал в земле. Пиханич хорошо помог. Он посоветовал Катарине не ходить к священнику. Обойдутся без него: чем меньше людей, тем лучше. И обиделся, когда она хотела ему заплатить. На кладбище она окончательно поняла, что стала вдовой и теперь будет нуждаться в милосердии, как хромой в костылях. Она с трудом осознавала это. До нее никак не могло дойти, что завтра с рассветом она не понесет корзину с хлебом и не услышит: "Подожди, Катарина! Скоро придет! Скоро!" и "Спасибо тебе, спасибо!" Она не могла поверить, что Лацо больше не придет, не снимет свою шляпу и не надвинет ее со смехом ей на голову, вместо того чтобы повесить на вешалку…
Катарина стояла у кровати и давала раненому лекарство, которое Саболчик принес из самых Михаловцев. Она давала лекарство терпеливо и осторожно, чтобы ни одна капля не пропала. Старая Марцинова, подойдя к дочери, сказала:
- Твоя тень больше, чем ты сама. Что у тебя с волосами? К чему это приведет?..
- Но, мама…
- Знаю, знаю, - понизила голос старуха и пошла стирать бинты. Через некоторое время она продолжила: - У тебя Йоланка. Не забывай об этом.
- Я ничего не забываю. А как же он? У него ведь никого нет! - возразила Катарина.
Она снова села к постели и задумалась: "Как же его зовут? Мне бы сразу стало легче, если бы я узнала его имя. Он бы слышал, как его кто-то зовет. Может, это и помогло бы, так как он почувствовал бы себя как дома. Ведь слово, как бальзам, может творить чудеса…"
К вечеру он заговорил по-русски. Медленно, отрывисто, но это были ясные слова, не бред.
- Ма-ма-ша… Моя ма-ма…
Катарина быстро нагнулась над пареньком, и из глаз ее наконец-то полились слезы. Она не могла их остановить, просто не могла, будто открылись колодцы, полные воды…
- Большое спа-си-бо.
Он сказал это очень тихо, но она все поняла. Катарина Гомбарова вдруг почувствовала, что может задохнуться.
- Ты… в моем… сердце, ма-маша. Понимаешь?
- Лежи спокойно, паренек, спокойно. Не двигайся. Все будет хорошо. Но для этого потребуется время, много времени. Понимаешь? И полетишь ты тогда, как сокол. Только сейчас не разговаривай.
Щелки глаз послушно прикрылись. Катарина держала руку паренька, боясь пошевелиться, так как ей казалось, что он уснул. В наступившей тишине Катарину начало клонить ко сну: ведь она не спала столько ночей. Забывшись, она увидела себя в сторожке. В кухне тикали часы с кукушкой. Они отстукивали бесконечность времени, этот длинный путь без начала и конца. Йоланка спала, а она дежурила у ее кроватки. Йоланка заболела первой детской болезнью, а она кипятила чай, прикладывала компрессы, шептала ласковые слова, которых никто до нее не произносил, но она верила, что это поможет.
Пришел Лацо. Он принес из леса галку и пустил ее на пол. Галка сразу почувствовала себя как дома и зашагала по кухне, как опытная хозяйка, которая хорошо знает, что ищет и что делает. На столе она нашла трубку Гомбара, взяла ее в клюв и стала поворачиваться с нею во все стороны. Потом птица обнаружила табак и начала им лакомиться. Йоланка села на постели и засмеялась. Ей сразу стало легче. Галка между тем, как клоун, откалывала номер за номером, и Гомбар, Катарина и Йоланка забыли, что в доме злая болезнь. Как давно это было? Десять лет назад? Или больше? Катарина никогда не считала годы. Она разделила свою жизнь, как хлеб, и раздала его повсюду, где он был нужен.
Как хлеб…
Около полуночи Катарину и всю деревню разбудил гул моторов. По шоссе по направлению к долине шла колонна машин. Она остановилась недалеко от деревни. Снаружи в дверь застучали чьи-то кулаки. Катарина так резко вскочила на ноги, что чуть было не упала.
- Это сосед Паловчик, - сказала Марцинова уверенным тоном.
Они открыли. Сосед был только в нижнем белье, весь дрожал и стучал зубами.
- Катарина! - проговорил он. - Немцы идут. Их очень много. Если они зайдут в деревню, то придут и к вам. Надо показать свидетельство о смерти… показать бумагу, а иначе они подожгут дома… Все… сгорим… погибнем…
Она перепугалась. Что-то в ней сломалось. А Паловчик продолжал давать советы:
- Или выдавайте парня за Гомбара. Все равно он ничего не узнает…
Он трясся от холода, страха и предчувствия того, что могут натворить гитлеровцы. Катарине стало ясно, что люди уже знают о партизане.
- Не бойтесь, вы не пострадаете из-за нас.
- Катарина, покажи им свидетельство о смерти…
Она кивнула и закрыла за Паловчиком дверь. Потом встала к окну и посмотрела на улицу, но ничего не было видно, только гул моторов, словно хищник когтями, раздирал душу.
Так прошло некоторое время, сколько - Катарина не знала. Она стояла в нерешительности, точно ожидая приговора. И вдруг вспомнила, как однажды ночью, когда немцы проходили мимо сторожки, в которой как раз спали восемь партизан, Лацо сказал твердо: "Всегда можно что-нибудь сделать. Меньше ли, больше ли, но всегда. Только трусы складывают в молитве руки и думают, что сделали все возможное".
Катарина дунула на свечу, переступила с ноги на ногу и быстро вышла в сенцы, направляясь к двери, которая вела на улицу. Она осторожно открыла дверь и высунула голову ровно настолько, чтобы осмотреть улицу. Ей с трудом удалось подавить страх. В лицо Катарине ударило несколько капелек дождя, пролетел испуганный ветер…
"Что делать? Что же делать?" - спрашивала она сама себя. Потом так же осторожно закрыла дверь, повернула ключ в замке на два оборота и для надежности задвинула большой деревянный засов.
В это время снаружи рефлекторы разрезали темноту ночи. Пучки света долго скользили по убранным полям и, как острые языки доисторических чудовищ, лизали всю окрестность. Из маленьких окон домиков настороженно смотрели испуганные глаза сельчан.
"Что делать? - мысли молоточками стучали в голове: - Убьют! Сожгут! Сгорят! Пропадут! Стоит им только увидеть русского солдата, как они теряют все, что у них еще осталось человеческого…"
Под тяжестью неожиданного испытания Катарина опустилась в чулане на колени. Анализируя последние события, она пыталась нарисовать конкретную картину дальнейших действий. В худшем случае она пошлет мать с Йоланкой к Магдалене. Если они пойдут вдоль ручья, то легко доберутся до леса…
В этот момент старуха Марцинова открыла дверь чулана и после долгих колебаний проговорила:
- Катарина, ты должна решать. Ты тут теперь вместо Гомбара.
- Мама… - сказала Катарина и замолчала. Слова застряли у нее в горле. В голосе ее прозвучала настоятельная просьба.
Старуха постояла, дрожащей рукой провела по своим морщинкам на лице и сказала немного тише:
- Я приготовила корзинки. Одну тебе, а две поменьше Йоланке и мне. Может, стоит уйти заблаговременно? Жизнь есть жизнь. Что скажешь?
- Я останусь, мама. Возьмите Йоланку и идите. По ручью к лесу, а потом к Магдалене. Я не отойду от этого парня. Что будет, то и будет. Не могу я уйти. Лацо бы поступил так же. Как подсказывает мне сердце, так я и поступлю…
После этих слов в ее душе сразу воцарилось спокойствие. Она вытащила из шкафа самые теплые вещи и начала одевать Йоланку.
Старуха вышла в сенцы и принялась завязывать корзинку, которую втайне приготовила для Катарины.
В это время вновь заревели моторы машин. Катарина с матерью остановились как вкопанные. Потом обе приблизились к северному окну, чтобы посмотреть, что делается на улице.
Немецкая колонна тронулась к перевалу. Деревня вновь погрузилась в тишину…
Катарина обняла Йоланку, крепко прижав ее к себе. Старуха Марцинова сняла корзину со спины, тяжело опустилась на колени и поцеловала землю.