- А-а… Ты?..
- Ну да, я, ты ко мне в гости зашел, и тебе плохо сделалось. Сейчас Дуня доктора приведет, у нас по соседству немец живет, он тебя посмотрит…
Андрей Федорович прошептал невнятное и, видя, что его не поняли, повторил. Анета с Дуней наклонились и расслышали отдельные звуки.
- В силе? В какой силе?..
- Василий? - догадалась Дуня.
Не сразу сложились у них слова "отец Василий", а когда стало ясно, что больной требует не врача, а священника, - обе женщины впали в ужас.
- Погоди помирать, жизненочек, сейчас доктора приведем, сейчас тебе полегчает! - Анета повернулась к Дуне. - Да беги же, дурища! Не то и впрямь помрет!
Дуня беспрекословно выскочила из гостиной.
Анета осталась наедине с человеком, которого - и двух часов не прошло - любила веселой, дерзкой, сладостно-лихой любовью. Только что она успела насладиться мгновением победы - когда, втаскивая избранника в прихожую, успела прижаться к нему и дала волю стремительным предчувствиям близости. Она и сейчас его еще любила - но из желанной добычи он сделался тяжким грузом, бедой, которая еще неизвестно как отзовется на будущем.
Анете было страшно.
Андрей Федорович, снова утратив сознание, стал метаться, потом стих.
- Господи, да что же это за кара такая, что за наказание?! - взмолилась Анета. Спрашивала она не об Андрее Федоровиче, а о себе, потому что уж она-то никак не заслужила такой неприятности.
И, чтобы спасти от неприятности себя, она стала молиться, повторяя известные с детства слова, потому что спасти лежащего перед ней в беспамятстве мужчину должен был доктор, имеющий прийти с минуты на минуту.
В комнате между тем стало темнеть. Анета встала с кушетки и зажгла две свечи.
Никогда еще она не испытывала такого одиночества, как наедине с любимым. Но был ли этот человек сейчас любимым? Того она уже не знала. Больше всего на свете она желала, чтобы этот день случился заново - и тогда уж она не стала бы сговариваться с проказливой Лизетой, нет, она даже в сторону полковника Петрова не взглянула бы, она бы и к Сумарокову не поехала, она бы и из дому не вышла, а сидела на кушетке и шила нарядный ночной чепец, начатый еще на прошлой неделе.
- Что, барыня, как он? - раздался взволнованный голосок.
- Ах, Дуня! - словно к единственной сестре, бросилась Анета к горничной. - Где ты пропадаешь?! А герр Гринфельд?..
- Его к Петуховым позвали, там хозяйка никак не разродится, бабка от нее уж отступилась. Я другого привела.
Полный мужчина вошел в гостиную и сразу направился к больному.
- Светите мне, - сказал он вроде и по-русски, но как-то не совсем.
Анета поднесла двусвечник к самому лицу больного. Доктор посмотрел, оттянув веко, глаз, потрогал лоб, проверил пульс.
- Как давно это состояние… с ним есть?
Анета с Дуней наперебой объяснили.
- Достаточно. Это плохое состояние. В городе болезнь, прибирает за день, за два. Это она, - сказал доктор. - Молодые люди, только вчера здоровые, сегодня - без памяти. Завтра - аминь.
- Ах ты Господи! А не заразно? - первой догадалась спросить Дуня.
- Это один Бог знает. Я напишу записку аптекарю. Но надо позвать батюшку. Надо - исповедь, причастие, соборование. Состояние плохое.
- Да что же с ним делается-то? - закричала Анета. - Что это за хворь такая, чтобы сразу соборование?!
Почтенный пожилой немец в аккуратном паричке, в черном кафтане без излишеств, точно такой, как положено быть доктору, и руками развел совершенно по-докторски.
- Состояние, сударыня…
- Барыня, а ведь плохо дело-то! - сообразила Дуня. - А ну как он у нас тут помрет без покаяния? Ведь - грех!
- Не может быть такого состояния, не может быть такой болезни! - твердила Анета. - Днем же еще песни пел! Нет таких болезней, чтобы за три часа умирали!
- За визитацию заплатить надобно, - подсказала Дуня. - Да не кричите, соседи всполошатся!
Анета, как теперь вздумали говорить - машинально, достала кошелек. Доктор тем временем спросил перо, бумагу, и точно - написал что-то неразборчивое для аптекаря.
Ушел, повторив, что медицина велика и премудра, но пусть посылают за священником.
- Как же мы батюшку-то сюда позовем? Что я ему скажу? - Анета была в поразительной растерянности. Она, самая бойкая на театре, вострушка из вострушек, впала в страх. Батюшка наверняка полюбопытствует, кто сей раб Божий, как сюда угодил, повыспросит да и скажет: "Не моего прихода!" А потом что?
- Барыня, а барыня! Где этот кавалер живет-то?
- На Петербургской Стороне… - Анета задумалась, припоминая. - Как ехать по Большой Гарнизонной, так где-то, не доезжая Бармалеевой…
- Или от Сытина рынка по Бармалеевой… Лизка однажды его домой подвозила, рассказывала - домишко невзрачный, на женино приданое куплен, хороший-то смолоду был не по карману, а там приличный человек и не поселится… И никак они оттуда не съедут…
И ахнула Анета негромко, осознав, какую чушь городит над постелью умирающего.
- Барыня! Мы вот что сделаем - я до Гриши добегу, приведу его, извозчика возьмем - да и отвезем кавалера к нему на квартиру, покамест жив! Гриша его бережненько вниз снесет и усадит - а?.. А дома к нему и батюшку позовут - а?.. И пусть там его хоть исповедуют, хоть соборуют!..
- Ах, делай как знаешь!.. Только, ради Бога, скорее!..
Анета испытала внезапное и острое счастье - нашелся кто-то, согласный справиться с этой бедой, избавить перепуганную женщину от некстати помирающего избранника!
Но нужно было еще дождаться, пока Дуня сбегает, бросит камушек в окошко, вызовет одного из своих поклонников, которых у нее было с полквартала, уговорит, найдет извозчика…
Все это время нужно было провести наедине с Андреем Федоровичем.
- Потерпи… - сказала Анета. - Потерпи, миленький! Потерпи еще немножко!
И уговаривала продержаться еще хоть с полчасика - а там уж он будет дома, у родных, там что-нибудь придумают - и все еще, может быть, обойдется!..
- Сюда, Гришка! - велела Дуня, без церемоний вводя в гостиную здоровенного, на две головы выше нее, детину. - Бери барина в охапку, тащи вниз, я двери придержу!
И, пока детина беспрекословно сгребал Андрея Федоровича с кушетки, бросилась к хозяйке:
- Барыня, повезло - карету сговорили! Только кучер денег просит - ему, вишь, уже распрягать да в стойло ставить, а он нас повезет. Так коли барин заметит…
- Вот кошелек, плати кому хочешь и сколько хочешь! - приказала Анета.
- А как зовут кавалера-то? Надо же знать, чей дом спрашивать!
- Полковник Петров он, так и спрашивайте. Он там, поди, один полковник на всю Петербургскую Сторону и есть!
- Ну, с Божьей помощью!..
Детина вынес слабое, жаркое, безвольное тело. Дуня, подхватив уроненную треуголку, кинулась следом.
Анета поспешила в спальню, к образам.
- Господи, дай довезти живым! - взмолилась она. - Не допусти, Господи!..
В этот миг страх отступил - и Анета ужаснулась происходящему.
Никто бы не пожелал себе и ближнему смерти без покаяния - без осознания всей состоявшейся жизни, без напутствия священника. На самый крайний случай была "глухая исповедь" - отпущение грехов давалось тому, кто душой уже находился далеко, и лишь плоть длила существование. Анете страх как не хотелось просить Бога, чтобы дал Андрею Федоровичу эту милость, - и она просто умоляла о продолжении жизни, все еще надеясь на лучший исход. Анета была молода, и Андрей Федорович был молод, и для нее казалось невозможным, чтобы тело, подобное ее сильному, гибкому, закаленному танцевальными упражнениями телу, было в одночасье разрушено яростной болезнью.
Посреди мгновенно родившейся молитвы она замерла - записка! Бумажка к аптекарю, которую начеркал доктор-немец! Весь домашние полковника Петрова наверняка сразу же пошлют за другим врачом - а поди найди хорошего на Петербургской Стороне!..
Анета выбежала в гостиную, схватила со стола записку и поспешила вниз по лестнице.
Она успела - карета еще не тронулась. Анета ухватилась за дверцу, другой рукой вздернула юбки - и влетела во мрак. Взвизгнула, испугавшись, Дуня.
- Едем, едем!..
- Да вы-то, барыня, куда же?..
Карета покатила. Танцовщицу тряхнуло, она невольно села на переднее сиденье. В оконце пробилось немного лунного света - и она увидела на заднем сиденье Андрея Федоровича - не увидела, угадала, - потому что голова сидящего как-то неестественно клонилась набок. Рядом, держа его в охапке, сидела Дуня.
- Записку отдать надо, что доктор написал.
- Так я бы и отдала!
Умница Дуня решила всю тяжесть этой ночи вынести сама - доставить больного к его семье, наврать несуразиц, выгородить хозяйку, которая по молодой дурости заварила такую кашу. А хозяйка - вот она, ворвалась и сидит, сама перепуганная своей решимостью.
Андрей Федорович прошептал нечто совсем уж беззвучное, стал шарить рукой.
- Тут я, тут! - Анета взяла его за руку, но держать было неловко, и она соскользнула на колени.
Может быть, только в этот миг и только этого, случайного в ее жизни, человека она за весь свой бабий век и любила искренне, пламенно, всей душой.
Но миг короток, человек смертен, пламя неповторимо.