- Ишер - вы ведь туда едете, я правильно понимаю? - одно из владений, принадлежащих его милости как епископу Винчестерскому.
- И?
- Кардинал пока сохранит и этот сан, и поместье, но… как бы выразиться?.. король еще не принял окончательного решения. Как вы знаете, кардиналу предъявлено обвинение, согласно статуту о превышении власти церковнослужителем, в попытке применить на английской земле несоответствующие полномочия.
- Не учите меня законам.
Норрис наклоняет голову.
Он думает: прошлой весной, когда тучи начали сгущаться, надо было убедить милорда кардинала, чтобы тот разрешил мне перевести часть денег за границу, где мы всегда сможем их получить. Но тогда кардинал ни о какой опасности и слышать не хотел. Почему я позволил ему сохранять благодушие?
Норрис берется за уздечку, говорит:
- Я всегда восхищался вашим господином и надеюсь, что в теперешних бедствиях он это вспомнит.
- Мне казалось, никаких бедствий нет. Согласно вашим словам.
Вот бы сейчас схватить Норриса за шкирку и вытрясти прямые ответы. Увы, простых решений не бывает: этому научили его мир и кардинал. Господи, думает он, в мои лета пора бы знать. Успехи приносит не оригинальность. Не ум. Не сила. Успехов достигают ловкие интриганы вроде - и в этом он все больше уверен - Норриса. В душе крепнет бессознательная неприязнь, он пытается ее прогнать, потому что уж если неприязнь, то пусть лучше осознанная, но, в конце концов, обстоятельства исключительные: кардинал в грязи, унизительная возня с усаживанием на мула, бесконечные причитания в пути и, хуже, бесконечные причитания на коленях, как будто Вулси разматывается, распускается, словно огромный алый клубок, в длинную алую нить, которая заведет тебя в алый лабиринт с умирающим чудищем посередине.
- Мастер Кромвель! - говорит Норрис.
Он не может рассказать, о чем думал, просто смотрит на Норриса сверху вниз и произносит, смягчившись лицом:
- Спасибо за утешение.
- Увезите милорда кардинала из-под дождя. Я расскажу королю, в каком состоянии его нашел.
- Расскажите, как вы вместе стояли на коленях в грязи. Король позабавится.
- Да, - печально кивает Норрис. - Никогда не знаешь, как он все воспримет.
И тут Заплатка начинает вопить. Кардинал - озираясь в поисках подарка - увидел шута и счел того достойным подношением королю. Заплатка, часто говорил Вулси, стоит тысячи фунтов. Шут едет с Норрисом - сейчас самое подходящее время. Четверо слуг пытаются скрутить Заплатку, тот кусает их, отбивается руками и ногами, пока его не бросают на вьючного мула, освобожденного от поклажи. Теперь Заплатка рыдает в голос, икая, ребра ходят ходуном, дурацкие ноги болтаются, плащ порван, перо на шляпе переломилось.
- Ну же, Заплатка, - уговаривает кардинал, - ну же, мой дорогой. Мы будем часто видеться, как только король вернет меня ко двору. Мой милый Заплатка, я напишу тебе письмо, тебе лично. Сегодня же напишу и скреплю своей большой печатью. Король тебя полюбит, он - добрейшая душа во всем христианском мире.
Заплатка воет на одной ноте, как пленник, которого турки посадили на кол.
Дурак-то, говорит он Кавендишу, свалял дурака. Не надо было обращать на себя внимание.
Ишер: епископ спешивается перед старым донжоном, увенчанным восьмиугольными башенками. Пятьдесят лет назад Уэйнфлит, тогдашний епископ Винчестерский, выстроил здесь четырехэтажную надвратную башню. От башни отходит куртина с галереей наверху, по виду мощная, но все эти сооружения - из красного и белого кирпича, сложная орнаментальная кладка. Украшение, не защита.
- Это место невозможно укрепить, - говорит он. Кавендиш молчит. - Джордж, вы должны сказать: "Но его и нет нужды укреплять".
Кардинал не был здесь с тех пор, как выстроил Хэмптон-корт. Они выслали вперед гонцов, но сделано ли хоть что-нибудь? Устройте милорда поудобнее, бросает он, и направляется прямиком на кухню. В поварни Хэмптон-корта проведена вода, здесь течет только из носа у поваров. Кавендиш прав. Все куда хуже, чем он думал. Кладовые почти пусты, а то немногое, что есть, в основном испорчено. В муке черви. На столе, где раскатывают тесто - мышиный помет. Скоро Мартинов день, а здесь еще не начинали заготавливать солонину. На кухонную посуду стыдно смотреть. Котел зарос плесенью. У очага греются мальчишки: за несколько монет они с охотой возьмутся скоблить и чистить. Дети любят все новое, а идея чистоты для них, сдается, совершенно нова.
Милорду, думает он, надо есть и пить сейчас, надо будет есть и пить еще… неизвестно сколько. Кухню нужно привести в порядок к предстоящей зиме. Он находит грамотного слугу и начинает диктовать, загибая пальцы на левой руке: во-первых, сделайте то, во-вторых - это. Правой рукой умело разбивает в миску яйца, отцеживая через пальцы тягучий белок и отделяя желтки. "Сколько пролежало это яйцо? Смените поставщика. Мне нужен мускатный орех. Мускатный орех? Шафран?" На него смотрят так, будто он говорит по-гречески. В ушах по-прежнему звучат пронзительные вопли Заплатки. Он возвращается в зал; со стен на него смотрят пыльные ангелы.
Проходит довольно много времени, прежде чем им удается уложить кардинала в некое подобие постели. Где мажордом? Где гофмейстер? Ему уже кажется, будто они с Кавендишем и впрямь последние уцелевшие ветераны долгой кампании. Они остаются в зале - постелей, чтобы лечь, все равно нет - и составляют список первоочередных надобностей. Столовое серебро, чтобы кардиналу не есть из старых оловянных мисок, постельное белье, скатерти, дрова.
- Я пришлю людей разобраться с кухней, - говорит он. - Итальянцев. Поначалу будет неразбериха, но недели через три все выправится.
Три недели. Надо бы заставить мальчишек отдраить медную посуду.
- Можем ли мы раздобыть лимоны? - спрашивает он, и одновременно Кавендиш произносит: "Так кто станет лордом-канцлером?"
Интересно, думает он, есть ли здесь крысы.
Кавендиш продолжает:
- Вновь призовут его милость Кентербери?
Через пятнадцать лет после того, как кардинал вытеснил архиепископа с этой должности.
- Нет, Уорхем слишком стар. - (И слишком упрям, слишком противится желаниям короля.) - И не герцог Суффолкский. - (Потому что Чарльз Брэндон не умнее мула Кристофера, хотя дерется и наряжается не в пример лучше.) - Не Суффолк, потому что Норфолк этого не потерпит.
- И наоборот, - подхватывает Кавендиш. - Епископ Тунстолл?
- Нет. Томас Мор.
- Мирянин, человек незнатного рода? Который к тому же против нового брака короля?
Он кивает, да-да, канцлером будет Мор. Королю и прежде случалось доверять свою совесть строгим оценщикам. Возможно, его величество надеется таким образом спастись от самого себя.
- Если король и предложит Мору канцлерский пост - тот ведь откажется?
- Нет.
- Пари? - предлагает Кавендиш.
Они договариваются о закладе и ударяют по рукам. Пари помогает отвлечься от насущных забот: крыс, холода, вопроса, как втиснуть несколько сотен человек из Вестминстера в куда меньший Ишерский дворец. Штат кардинала - если взять главные резиденции и пересчитать всех, от священников и поверенных до метельщиков и прачек - больше шестисот душ. Три сотни вот-вот прибудут.
- По всему выходит, некоторых придется отпустить, - произносит Кавендиш. - Но у нас нет денег, чтобы с ними расплатиться.
- Будь я проклят, если мы отпустим их без жалования, - говорит он, а Кавендиш замечает:
- Думаю, вы так и так прокляты. После того, как высмеивали реликвии.
Они переглядываются и начинают хохотать. По крайней мере, вина хватает, погреба полны, и это хорошо, замечает Кавендиш, потому что пить нам тут еще много недель.
- Что, по-вашему, имел ввиду Норрис? - спрашивает Джордж-Как король мог отстранить милорда кардинала, если не хотел его отстранять? Почему уступил врагам милорда? Разве король не властен над своими врагами?
- Хотелось бы верить.
- Или это она? Наверняка она. Король ее боится. Она ведьма.
Он говорит, не глупите. Кавендиш отвечает, точно ведьма, так говорит герцог Норфолк, ее дядя - кому еще знать.
Два часа, потом три; на душе странная легкость от мысли, что не надо ложиться, потому что лечь негде. Незачем собираться домой: у него не осталось ни дома, ни семьи. Куда лучше пить с Кавендишем в уголке огромного зала, дрожа от холода, усталости и неуверенности в завтрашнем дне, чем думать о своих утратах.
- Завтра, - объявляет он, - приедут из Лондона мои клерки, и мы попытаемся выяснить, что у милорда осталось. Задача непростая, потому что все бумаги изъяты. Кредиторы остановят платежи, как только узнают о случившемся. Правда, французский король платит кардиналу пенсион и, насколько я помню, сильно задолжал. Возможно, Франциск захочет прислать его милости мешок с золотом под обещание будущих услуг. А вы… вы можете порыскать по округе.
Утром, чуть свет, Кавендиш - осунувшийся, с запавшими глазами - садится на лошадь.
- Раздобудьте нам хоть что-нибудь. Во всем королевстве едва ли найдется человек, не обязанный милорду кардиналу хоть чем-либо.
Конец октября, солнце - монетка, едва подброшенная над горизонтом.
- Не давайте ему унывать, - просит Кавендиш. - Говорите с ним. Напоминайте о словах Гарри Норриса.
- Езжайте. Если увидите угли, на которых зажарили святого Лаврентия, прихватите их с собой - они тут пригодятся.
- Не надо, - умоляет Кавендиш. После вчерашнего Джордж вполне готов к шуткам насчет святых мучеников, но с похмелья больно смеяться. А не смеяться тоже больно. Лошадь перебирает копытами. Джордж роняет голову, в глазах - растерянность.