Князь Петя все еще смотрит на скрипку, покрытую пылью, потом - на Вольтера; встает с кресла, взваливает мраморный бюст на плечо и выходит. На Бассейном рынке, в промежутке между двумя облавами, заезжий кулак приценится к бюсту Вольтера:
- Почем сенатора продаешь, гражданочка?
Князь Петя пробурчит опасливо:
- Фунтов за пять топленого отдам.
- А знаешь ли ты, ваше гражданство, чего нонче топленое стоит? Во чего стоит!
Князь Петя вернется домой с четвертушкой топленого масла.
10
На шкафу лежит запыленная скрипка. Князь Петя все еще - в мыслях о музыке. Он вспоминает зал Дворянского Собрания, камерные концерты Певческой Капеллы, шелест перелистываемых нот, шелест шелковых юбок в антрактах, свист полозьев у подъезда, едва уловимый шорох снегопада, бренчанье и лязг трамвая зимним вечером, печенье угольных лиловых фонарей. Музыка разливается по городу, по всему миру. Музыка в шелесте шелковых юбок; в тихом шепоте любовников; в гуле телеграфных проводов; в звоне гололедицы… Вой "чемоданов", пронзающих воздух; гекзаметр декретов; треск разбиваемых стекол; стук аппаратов Морзе; каменный грохот речей Ленина. Музыка - во всем и повсюду, в каждом сочетании звуков, в каждом ритме, в каждом движении. Ее слышат по-своему - и Блок, и старенькая переводчица Гамсуна, и начдив Путна - всякий по-своему, но не слышать - нельзя. Вата беспомощна. Только в редкие ночи, когда тишина перестает звучать, только в эти ночи, страшные, как безвоздушное пространство, холодные, как алгебраическая задача, только в эти непостижимые часы безбрежного, оголенного одиночества, только тогда…
Головной атаман Петлюра, батько Махно, Булак Балахович, атаманы Тютюник, Мордалевич, Цюпа-Лисица, Вдовиченко, Казай-Гнилорыбов, Хишко, Чепилка, Грызло, Безветренно, Курдыш-Ивашко, Вайдачпый Захар, Гулый-Гуленко, Шляма, Мацыпа, Дынька, Миляс, Захвалюк - он же Мушка, Козырь-Зирка, Затерко, Самосечка, Киверчук, Орлик, Батрак, Погорелый, Яцейка, Шпота, Ангел, Галак, Лизнюк, Ярый, Бондарюк-Лыхо, Щекоток, Скакун, Яблочко, Клян, Бурыма, Левка Задов, Щусь, Грець, Антон Коготь, Хохотва, Засуль, Квюпа, Шевстак, Наконечный, Бугай, Кривохижа, Гуляй-Бида, Гаркуша, Алешка Дычас, Крат, Иван Цвыркун, Гриша Танцюра, Исидор Лютый, Солонина Крутой; атаманши - Маруся, Надя Чевпыло, Манька Чуржое, Ксюшка Гурнила, Анна Костыль, Ефросинья Кладай-Передок - она же Спаситель, - Парася Чумка, Мотя Шевырева… волнующая музыка имен!
Петлюровские гайдамаки, казатчина и добровольцы Деникина, Слащева, польские легионеры, атаманские банды - вступали в города и селения под лозунгом:
"Жидам и коммунистам не делать пощады!
Вырезать до единого!"
Коммунисты умели прятаться и не носили лапсердаков. Поэтому коммунистов выловить было нелегко. Евреи же отращивали пейсы и бороды, носили длиннополые сюртуки и не знали более скрытых мест, чем чердаки, погреба и подвалы. Евреев можно было в любом числе выволакивать на расправу. Представители политических и общественных объединений в страхе, в негодовании, с протестами и мольбами обращались к генералам, вождям и атаманам, желая прекратить или предотвратить погромы. Деникин отвечал, что добровольческая армия - сброд, с которым он сам не может справиться; поляки говорили, что громят не они, а красноармейцы, приставшие к их легионам; Петлюра бросал коротко и нетерпеливо:
- Не ссорьте меня с моими войсками!
Атаманы выслушивали просьбы и увещания, поглаживая кобуру, и вдруг кричали в ярости:
- Деньги!!
Так кричали они, поглаживая кобуру или рукоятку сабли, на Волыни, в Подолии, в Таврии, в Херсонщине, в Черниговщине, в Киевщине…
У стариков-евреев выдергивали бороды.
Забивали евреев нагайками, шомполами и прикладами.
В алтарях синагог устраивали клозеты.
Принуждали мужчин всенародно мочиться в рот своим женам и жен рубили на месте, если они выплевывали мочу.
В дни еврейских праздников - йом-кипур, пурим, сукес, хануке, рошошоне - молящихся выгоняли на принудительные работы, заставляя петь, плясать и кричать - то "Да здравствует Польша!", то "Хай живе вильна Украйна!".
Заставляли евреев выпивать без перерыва по целому ведру воды, всовывали палки в рот, вызывали рвоту и принуждали снова пить; укладывали всех на землю, настилали поверх доски и проходили по ним в конном строю; потом привязывали камни на шею и бросали в реку.
Офицеры, врываясь в еврейские семьи, садились ужинать, пили вино, играли на рояле, пели цыганские романсы, болтали по-французски, ухаживали за женщинами и девушками, тут же насиловали их под цыганское пенье товарищей, приносили свои извинения и благодарности и снова вели светские беседы, балагурили, произнося французские любезности.
Закапывали евреев живыми в землю.
Вешали на деревьях в городских скверах и на бульварах, расстегивая мужчинам штаны, чтобы все могли видеть, что повешенные обрезаны.
Привязывали стариков за бороды к лошадиным хвостам или впрягали в повозки и так ездили с музыкой по городу, размахивая кнутовищем.
Убивали медленной смертью детей на глазах у родителей, приказывая матерям готовить обеды и ставить угощенья.
Запирали многими сотнями в одной квартире, оставляя без воздуха и пищи по 2–3 дня, потом входили ватагой и зарубали до последнего шашками и топорами, кололи и резали, топча ногами окровавленную массу, как виноделы - виноград.
Отрезали живым людям носы, уши, половые органы, выкалывали глаза, вспарывали животы, перепиливали спинные хребты.
Рыли ямы, бросали туда евреев живьем и засыпали негашеной известью, которая постепенно сжигала их до костей.
Выстраивали евреев в очередь и по одному рубили головы на глазах у других.
Обливали евреев кипятком.
Устраивали на людных местах живые костры, поливая евреев керосином.
Заставляли есть мозги из разрубленных черепов, запивая серной кислотой.
Насиловали женщин, старух и малолетних девочек, укладывали в ряд на полу - здоровых, раненых, испускающих дух и уже мертвых. Насилуя, тут же душили или разрывали за ноги на части.
Во время похорон замученных и убитых - заставляли евреев петь и плясать на могилах под гармонику…
Белые вырезают евреев и заподозренных в коммунизме; красные убивают белых и буржуазию вообще - буржуазию как класс; атаманские банды режут евреев, буржуазию, белых и красных. Приходят немцы, приходят поляки, румыны, французы, греки. Обезумевшие женщины, бросая детей по дорогам, бегут из городов в деревни, из деревень в города. Гражданские власти встречают хлебом-солью пьяных запорожцев и гайдамаков, немцев, греков, белых и красных, французов и румын, конных и пеших оборванцев, входящих в города с барабанным боем, погромами, грабежами, пулеметами и песнями, - встречают хлебом-солью сегодня одних, завтра других, послезавтра третьих, не зная - куда податься, кому молиться, в кого уверовать, как спастись. Граф Чернин пишет; "Русская буржуазия глупа и труслива и позволяет резать себя, как баранов". Генерал Франше-д'Эсперэ, встреченный в Крыму хлебом-солью, произносит речь по-французски:
- Vous êtes avocats et с'est pourquoi vous parlez tant; or, il ne s'agit pas de parler, mais de travailler. Tant que tous les Russes aptes à porter les armes ne seront pas au front, nous ne donnerons pas un soldat. Battez-vous et je vous soutiendrai!
Но французские десантные войска уже разложились и представляют большую опасность для своего командования, чем для наступающих большевиков. На крейсерах и дредноутах союзной эскадры поднимаются красные флаги. Командиры и офицеры, плача, умоляют матросов снять эти страшные символы восстания - матросы отвечают пением "Интернационала", криками:
- Долой войну!
- Смерть палачам!
- За борт! В воду!
Матросы требуют немедленного возвращения на родину, кричат на улицах Севастополя: "Vive Lenine! Vive les bolcheviques!" вливаются в рабочие манифестации, срывают со своих шапок красные помпоны, прикалывая их к груди. На улицах русского города греческие войска из пулеметов расстреливают французских матросов.
В Венгрии провозглашается Советская Республика. Во Франции бастуют металлисты, рабочие химической промышленности, шахтеры, текстильщики. Забастовки по всей Германии, шахтеры бастуют в Руре. Провозглашаются Советы в Баварии. Забастовки и мятежи в Испании. Безрадостные в Бельгии призывают к революции. В старом Брюгге - на зеленых кандалах - всеобщая забастовка; кровь на улицах Льежа. В Тунисе бастуют докеры и рабочие хлебопекарен. Всеобщая забастовка в Порт-Саиде и Суэце; восстания, расстрелы по всему Египту. Морские бунты в Бресте, в Тулоне, в Биизерте…