- Стараюсь не занести, - сказал я. - Рану я твою обработал, ввел тебе противостолбнячную сыворотку, анатоксин…
- А это что еще за ерунда? - недовольно пробурчал начфин.
- Много будешь знать - быстро состаришься, - отшутился я.
Меня интересовали сейчас не последствия - меня интересовала граната. Сможем мы с Барсуковым ее вытащить, не взорвемся - дальнейшее будет делом второстепенным. По опыту я знал, что после удаления инородных тел из мягких тканей может возникнуть инфекционный процесс, даже свищи. Но это дело не смертельное.
Стиснув зубы, я попробовал легонько потянуть гранату на себя. Не поддалась. Тогда я сделал еще один надрез. Макаров выматерился и застонал. Нужно ввести дополнительную дозу обезболивающего.
- Возьми шприц и набери три кубика новокаина, - попросил я Барсукова. - Сможешь?
- Угу, - мотнул он головой и стал вытаскивать из упаковки одноразовый шприц.
Я сделал укол. Потом была еще одна попытка вытащить гранату, и еще, и еще. Весь медперсонал замер в оцепенении и ждал развязки. Савельев закинул руки за спину и стал быстро ходить из стороны в сторону. Прибегал посыльный от "полкана", спрашивал, как идет операция. "Ишь ты, не забыл, интересуется", - одобрительно подумал я о Дегтяреве. И вот новая попытка извлечь гранату. И она окончилась неудачно. Снарядик застрял между ребрами, и нужно было каким-то образом выковырять его оттуда.
- Барсуков, дай мне вон ту штуковину. - Я указал ему на крючок, который у хирургов служит ранорасширительным инструментом.
Сапер выполнил мою просьбу.
- А теперь помогай, - сказал я и показал ему, что он должен был делать.
Наконец общими усилиями мы смогли вытащить проклятый снарядик. Я держал его в руках и не знал, что делать. Руки были в крови. Макаров тяжело дышал. Глаза его были мокрыми от слез, и непонятно было, то ли это слезы радости, то ли боли.
- Дайте мне эту штуковину, - сказал Барсуков. Я передал ему гранату.
Барсуков как-то мягко, по-кошачьи стал удаляться прочь, осторожно неся в руках смертоносный груз. Вокруг него, сгибаясь под порывами ветра, волновались еще не успевшие до конца пожухнуть высокие осенние травы. Когда сапер отошел от нас на почтительное расстояние, он лег на землю и швырнул гранату в сторону небольшой ложбинки. Прогремел взрыв. Сапер встал, отряхнул штаны и побрел своей дорогой. Я облегченно вздохнул. Потом я растерянно стоял в окружении своих людей, они что-то наперебой говорили мне, они радовались, а я ничего не слышал и только мысленно повторял: "Спасибо, Господи… Спасибо, Господи… Спасибо…"
IX
Чеченцы отступили в горы. Когда закончился бой, "вертушки" еще долго носились в воздухе и старались нащупать противника. Но лес еще не успел сбросить листву, и это спасало мятежников: ракетные удары по ним наносились с вертолетов вслепую. Для чеченцев леса - что темный омут для рыбы. Ни один враг не отыщет. Оттого и не любят федералы лето, оттого с таким нетерпением и ждут они зимы. Зимой леса стоят обнаженные и прозрачные, а на белом снегу даже полевая мышь видна с высоты орлиного полета.
Где-то сразу после полудня к нам нагрянули коллеги из медсанбата во главе со своим начальником подполковником Харевичем, невысоким человеком с большим носом на худом смуглом лице. Я не был с ним знаком. Впрочем, и других коллег из медсанбата я видел впервые. Они приехали на трех санитарных "уазиках" и привезли с собой медикаменты и хирургический инструмент.
Я представился Харевичу. Он поглядел на меня недоуменно. Видимо, его смутило то, что я был по локоть в крови и в нижней рубашке.
- Что, досталось, майор? - спросил он меня. Я пожал плечами. Дескать, сами видите.
- Раненых много? - поинтересовался он.
- Хватает, - сказал я.
- Тяжелых сразу на стол, - приказал он, обращаясь к своим подчиненным. И тут же мне: - Надо срочно оборудовать несколько операционных столов. Я привез трех хирургов.
- Прекрасно, - сказал я. - Значит, дело пойдет. Мы бы с Савельевым одни не справились. - Я указал глазами на начальника полкового медпункта.
- Мы с ним знакомы, - сказал Харевич. - Капитан часто бывает у нас в батальоне. Больных привозит.
- Знаю, - говорю я.
- Вы-то сами оперируете? - неожиданно спрашивает меня начальник медсанбата.
- Да, я хирург, - ответил я ему.
- Это хорошо, - удовлетворенно заметил он. - Не люблю терапевтов - от них никакого толку на войне. Знаете, как они лечат солдат? - улыбнувшись, спрашивает он, и я чувствую, что он горазд на шутки. - Берут таблетку, ломают ее на две части и говорят: вот это от живота, а это от кашля - смотри не перепутай.
Эту избитую шутку я знал еще со студенческих пор, однако сделал вид, что мне смешно.
- А вы? Вы тоже хирург? - поинтересовался я у подполковника.
- Нет, я чиновник от медицины, - вздохнув, сказал он. - Хотя когда-то тоже оперировал. Но это было еще при царе-Косыре. Сейчас мой главный инструмент - ручка и противный пропитый голос. Вы еще услышите, как я ругаюсь, - улыбнувшись, пообещал Харевич. - Ну, хватит болтать, пора за работу, - насупившись вдруг, произнес начальник санбата.
Он обвел взглядом наш импровизированный лазарет и остался недоволен.
- А вы что же это, майор? С неба поливает, а вы, понимаешь ли, даже навесы над операционными столами не соизволили установить.
Я тут же психанул.
- Вы думаете, до навесов нам было? - раздраженно произнес я. - "Чехи" тут такого шороха навели, что мы не знали, куда деваться, - сказал я. - Вы посмотрите, что творится вокруг. И это все вчера еще называлось лагерем. Врасплох нас застали, сволочи, врасплох, а вы говорите "навесы"…
Харевич больше не решился катить на меня бочку, понял, что я не сдамся. Он попросил, чтобы я распорядился поставить палатки под операционные.
- Товарищ майор, а мне что делать? - спросил меня Савельев.
- Прежде всего приведи себя в порядок, - сказал я ему совершенно по-дружески. Я все время помнил о том, что он спас мне жизнь, и был благодарен ему за это.
Савельев улыбнулся.
- Вы бы сами оделись, - сказал он мне. - Барышни ведь приехали…
- Что? Какие еще барышни? - не понял я.
- Как какие - медсестры из медсанбата! Неужели не заметили? - удивился он.
- Не заметил, - честно признался я ему. В самом деле, я не обратил внимания, кто там приехал с подполковником. Я чувствовал себя разбитым, и в голове моей не было ничего, кроме тяжелых мыслей. До того ли было? Я стал вертеть головой, но ни Харевича, ни его подчиненных я не увидел. Они, видимо, были заняты разгрузкой "уазиков". Я не знал, что мне делать. Потом все же решил, что мне необходимо сходить в свою палатку и отыскать гимнастерку, которую я впопыхах не успел давеча надеть на себя.
- Сейчас вернусь, - сказал я Савельеву. - А ты, капитан, когда приведешь себя в порядок, займись лазаретом. Собери начальников батальонных медпунктов - пусть они выделят тебе людей. Нужно срочно оборудовать операционные, а еще нужно начинать территорию приводить в порядок. Остальные санинструкторы и санитары пусть продолжают заниматься поиском раненых. Чтоб ни один человек не шлялся без дела, ты меня понял? Ну, коли понял, выполняй.
После этого я зашагал вдоль строя палаток. Я шел и не узнавал свой лагерь. Многие палатки были сорваны с кольев и грудой валялись на земле. Других и след простыл - на их месте дымились уголья. Моей палатке повезло, она осталась цела, только в нескольких местах была прошита автоматными очередями. Отыскав свою гимнастерку, я, прежде чем напялить ее на себя, умылся, использовав для этого питьевую воду, которая постоянно хранилась у нас в пластиковых бутылках из-под напитка, а затем уже оделся. Так что в лазарет я прибыл при полном, как говорится, параде.
- Гляди-ка, а он ничего, - неожиданно услышал я позади себя женский голос. Я обернулся и увидел двух молодых сержантов женского пола. Они улыбались, глядя на меня.
Я кивнул им и отвернулся, но тут же услышал голос другой барышни:
- Он мне больше нравился, когда был измазюкан кровью…
- Ты что такое говоришь, подруга? Тогда он был похож на мясника, - снова раздался голос первой барышни.
- Нет, то был настоящий хирург, а сейчас я вижу обыкновенного херувима, - усмехнулась другая.
Не желая слушать всякую чепуху, я отправился туда, где мои люди ставили палатки под операционные.
Где-то через полчаса, разделившись на бригады, мы начали оперировать. В палатке, где разместилась моя операционная, было довольно уютно и тепло. Бойцы запустили бензогенератор, протянули провода и подключили свет. В операционной стояло два стола, накрытых белыми простынями. Возле одного устроился я, другой стол был отдан в распоряжение капитана Лаврова, круглолицего близорукого брюнета, на носу которого висели тяжелые роговые очки. Он выглядел заправским хирургом: на нем была бирюзового цвета рубаха и такого же цвета штаны, а голову его венчал высокий колпак. По сравнению с ним я выглядел уездным лекарем, одетым в обыкновенный белый халат, который мне принес Савельев.
В палатку зашел Харевич. Он привел двух барышень, которые еще некоторое время назад несли за моей спиной всякий вздор.
- Вот, майор, выбирай любую, - сказал он мне и улыбнулся. - Обе хорошие операционные сестры.
Я растерялся. Я глядел на женщин и не видел их.
- Ну же, поторапливайся, майор, - нетерпеливо произнес начальник медсанбата. - Какую оставляешь?
И тут я неожиданно для себя спросил, обращаясь к барышням:
- Кто из вас сказал, что я похож на херувима?
Подполковник с удивлением посмотрел на меня - он ничего не понимал. Но женщины поняли меня.