* * *
Утром Шорохов покинул Таганрог. Извозчику приказал ехать такой дорогой, чтобы увидеть чиликинский дом.
Осталась от него кирпичная, черная от копоти, коробка. Какие-то люди копошились внутри ее.
ОН ПРИЕХАЛ в Новочеркасск вечером 14 ноября, поселился в гостинице весьма известной - "Центральная". Постояльцы - именитое донское офицерство. Плохо. Мог привлечь к себе излишнее внимание. Подвел комиссионер, который подхватил его на вокзале. Был усталым. Хотелось поскорей определиться с жильем. О Манукове в день приезда никого распрашивать не стал. Поступил правильно. На следующее утро тот сам пришел к нему в номер. Оказалось, тоже живет в "Центральной". Войдя, объявил:
- Поздравляю. Сито вы проскочили.
Сразу отправились завтракать в гостиничный ресторан. По дороге, а потом и за столиком, беседовали.
- …Ну и как Таганрог?
- На бульварах публика. Спокойное море.
- Погода?
- Одет был по-летнему.
- В миссии вас долго исповедывали?
- Час, пожалуй.
О чем Шорохов там говорил, с кем, Мануков спрашивать не стал. Рассказ о Чиликине выслушал до конца, не выражая особого интереса. Правда, и сам-то он говорил безразличным тоном. Начал с объяснения, что встретился с этим человеком случайно, в его дом пришел по приглашению, о смысле которого козловский издатель-редактор заранее ничего ему не сказал. Так было проще всего избежать возможного упрека в попытке "перехватить" ту злополучную опись, дела теперь прошлого.
- Попытки в этом разобраться, вы так и не предприняли? - спросил Мануков.
- Стрельба, пожар. Могли сказать, что убил его я.
- Но, погодите. Была слежка. Как тот человек выглядел?
- На бульваре, считаю, это была женщина. В кофейне и на улице - мужчина.
- Приметы?
- Бритый, среднего роста, худой. Серый пиджак, сапоги, галифе.
- Сутулый? Грудь колесом? Походка?
- Пока человек сидит, этого не заметишь. Когда где-то за тобой тянется, тоже.
- Козловского деятеля жаль, - после некоторого молчания произнес Мануков,
Улыбка слегка раздвинула его губы. Знак немалого волнения, как знал Шорохов.
А тот взглянул на карманные часы:
- Теперь главное, ради чего я пришел. Вам предстоит свидание с одной персоной. Замечу: не только в миссии, но и перед ней я за вас поручился. В том смысле, что вы не трусливы, притом достаточно осторожны, и как бы сказать? С большим душевным здоровьем. Не брезгливы в самом широком смысле. Не знаю, все ли вы поняли из того, что я сейчас сказал.
- Почему же? Вроде бы хвалите… И куда мы пойдем?
- В место вполне вам знакомое. В Управление снабжений штаба Донской армии. И, вo-первых, это будет визит к лицу значительному. Во-вторых, ради нашей с вами общей пользы имейте ввиду: от меня у этого лица каких-либо секретов нет. В-третьих, возможные ваши выгоды от взаимоотношений с этим лицом, надеюсь, будут значительны. Говорю о выгодах материальных. И наконец последнее. Позавчера состоялось мое венчание с Евдокией Фотиевной Варенцовой.
- Боже мой! - воскликнул Шорохов. - Рад безмерно. С Фотием Фомичем у меня были самые дружеские отношения.
- Знаю. Он даже пытался вас за нее посватать.
- Когда это было! Да и что! Застольные разговоры. Еще до того, как вы стали бывать в их доме.
- И это я знаю. Но просьба: при встрече с Евдокией Фотиевной ни слова о том, как ее отец умер. Я за многое в прошлом вам благодарен. Помню. Сейчас Евдокия Фотиевна нуждается в вашей поддержке.
- Конечно… это конечно, - повторял Шорохов. - Я понимаю… Конечно…
* * *
Значительным лицом, о котором говорил Мануков, оказался ресторанный приятель Чиликина Трофим Тимофеевич Ликашин. Следовательно, Мануков наверняка знал: в делах, связанных с Чиликиным, Шорохов его обманывает.
И еще об одном подумал Шорохов. То, что произошло в Таганроге, Манукова заинтересовало чрезвычайно. Выдала не только улыбка. Едва представив его Ликашину, он сразу и несвойственно ему торопливо ушел. Почему?..
Когда остались одни, Ликашин, глядя перед собой и отрицательно водя из стороны в сторону своей фарфоровой бородкой, проговорил:
- Нет, друг мой, нет…
Кабинет этого господина был превосходен. Громадные окна. До блеска натертый паркет. Стены затянутые золотисто-лиловым шелком. Дубовый, на масссивных тумбах с львиными мордами письменный стол, за ним иссиня-черный с золотым орнаментом сейф. Справа от стола - книжный шкаф красного дерева, слева, в тон ему, столик и кресло. Это что же? Зa раз больше одного посетителя здесь не бывает? Если бывают, то стоят в почтении?
- Нет, мой друг, - Ликашин поднялся из-за стола, заложив руки эа спину, прошелся по кабинету. - Нет. Сейчас время британцев. При случае взгляните на карту мира. Почти вся она цвета английского, м-м… газона. Хотите пример? Те же мамонтовские трофеи, о которых мы с вами не столь давно говорили в компании с господином Чиликиным, царствие ему небесное.
"Чудо какое-то, - подумал Шорохов. - Все помешались на одном и том же".
Сопровождая свои слова то стремительными, то плавными движениями рук, Ликашин продолжал:
- Когда ими интересуется кто-либо из американцев, чувствуешь: этих господ занимает лишь, сколько в них золота, икон, какие тысячи они стоят. У британцев интерес иной. Есть ли истинные произведения искусства, картины известных художников? В этом уверенность в собственном вкусе, праве выбора, наконец.
- В трофеях генерала Мамонтова они есть, эти произведения?
- Естественно.
- И сколько?
- Что - сколько?
- Если оценить. Пусть не самые дорогие.
- Вы! - Ликашин схватился за голову. - Представитель достойного российского купечества! И вас настолько испохабило общение с этим зарубежным коммерсантом! Что он вам? Кто? Гастролер!.. Можете передать. Это я и в глаза ему говорю. И мы с вами разве за партией в преферанс? Там после прикупа карты на стол и - полная ясность. Точней - полная предопределенность. А тут все зависит от того, что вы ждете в завтрашнем дне.
- А чего, Трофим Тимофеевич, - Шорохов с недоверием смотрел на Ликашина, - лично мне, скажем, в этом завтрашнем дне ждать?
Вспомнилось: "Три вопроса подряд собеседнику, и - о вас все известно", - говорил когда-то Мануков. Ликашин их задал четыре. Не слишком ли?
- Вы такой же, - подвел итог тот. - Но всяких там чаш для святых даров, кадильниц я не видел, поступило прямо в епархию. Прочее? Темнить не буду. У меня принцип: желаешь доверия, доверяй сам. Так вот, остальное я видел. И, признаться, не потрясен.
- Может, в казну что-то не попало, - осторожно проговорил Шорохов.
- Конечно, - энергично согласился Ликашин. - И вполне понимаю: на мельнице быть и в муке не запачкаться… Законное право командира.
Шорохову надоели переливы ликашинского голоса, то, как он поглаживает бородку, подмигивает, посмеивается. Сказал со вздохом:
- В чем оно, это право?
- Леонтий Артамонович, - Ликашин рассерженно взглянул на Шорохова. - Вы что? Прикидываетесь? Такое со мной не проходит. Ошибка генерала Мамонтова только в одном: пожелал быть фигурой политической. Отсюда все его беды,
- Какие беды! - Шорохов тоже рассердился, говорил зло. - На Дону на руках носят, командует корпусом. Большой войсковой круг почетную шашку поднес.
- Корпус… войсковой круг… шашка… Я о друтом. Желаете повидать донского героя? - Ликашин по-озорному прищурился. - Стараюсь не для вас, для вашего генерала. А то вечером сядете писать донесение, и будет нечего.
- Вы говорите о ком? - спросил Шорохов.
- 0 генерале Хаскеле. О ком еще? Глава миссии, куда вы бегали на поклон. А приглашаю вас на встречу с другим генералом - с Константином Константиновичем Мамонтовым. Вы Большой войсковой круг упомянули. Так вот, в лице членов этого круга его сегодня будет чествовать Второй донской округ. Желаете присутствовать? В десяти шагах от генерала будете сидеть. Гарантирую.
Предложение было неожиданным. Как любая внезапность, оно в первый момент встревожило Шорохова.
Ликашин продолжал:
- Ну а потом мы с вами обсудим одно предложение. Порядочные люди должны помогать друг другу. Истина. Не так ли?