Скорее, скорее назад - к кустам и деревьям! Ветер свистит в ушах. Только бы не заметили! Бегу, не разбирая дороги. Перепрыгиваю через ямы и кочки. Падаю. Вскрикиваю от боли в колене. И снова бегу. В мозгу одна мысль: "Глупо, глупо! Глупо так умереть!.."
Каждое мгновение жду выстрелов. "Еще быстрее! Еще!.. А главное - не оглядываться…" Уже мелькают кусты, рядом спасительный лес - рукой подать… И вдруг понимаю, что давно в безопасности. Немцы остались за крутым поворотом. На бронетранспортере сюда не сунешься, не проедешь.
Бреду от дерева к дереву. "Но почему я иду не тропинкой, а склоном оврага? Ах да, надо забраться в самую гущу. Там еще безопаснее…"
Без сил прислоняюсь к дубку. "Жив! Жив!" Но что же со мной случилось? Кажется, перетрусил… Вчера с Бубновым не боялся. Бежал под пулями и не боялся. А здесь?.. Но там мы были втроем. Здесь - один. И потом эти проклятые лошадиные трупы со страшными остекленелыми глазами, раздутыми, распухшими спинами…
С трудом переставляя ноги, поднимаюсь на высотку - к машинам. Что и как буду докладывать Кохову? Рассказать все как было? Он не поймет. Обзовет еще.
А вот и он сам - маленький, аккуратненький, непривычно полный в своем беленьком полушубке. Вместе с ним Грибан, Бубнов, Смыслов. Капитан размахивает руками и что-то доказывает комбату. Увидев меня, умолкает. В ожидании доклада смотрит хмуро, зло и в то же время нетерпеливо.
- Товарищ капитан, в Нерубайке немцы. В балке бронетранспортер и до взвода солдат.
"До взвода" вырывается непроизвольно, само собой. И сам не понимаю, как это случилось.
"А может и правда, в броневике были еще солдаты? Откуда мне знать? Да и кто проверит…"
Но Кохов ни о чем больше не спрашивает. Его не интересуют детали. Он быстро поворачивается к Грибану.
- Я что говорил! - В его голосе смесь торжества и злости. - Мы в ловушке! Надо немедленно выводить самоходки в безопасное место!
Правильно говорит капитан. Надо менять позиции. И чем скорее, тем лучше. Но комбат упрямится:
- Я не имею права.
В голосе Кохова появляются злые нотки:
- Я полагаю, товарищ гвардии старший лейтенант, вы обязаны подчиниться мне, как старшему по званию и должности.
- Я командую батареей, и отвечаю за нее я, а не вы, - удивительно спокойно отвечает Грибан.
- Что же вы предлагаете делать?
- Держать оборону.
- Уж не думаете ли вы зимовать на этом пупе земли?
- Будет приказ - зазимуем.
Они стоят друг перед другом. Кохов нервно крутит пуговицу полушубка. Я смотрю на его бледное осунувшееся лицо, перевожу взгляд на потемневшие щеки Грибана, слушаю их перебранку и думаю о том, как странно все это выглядит: старший лейтенант не подчиняется капитану.
- Вы будете отвечать за отказ выполнить мой приказ, - цедит с расстановкой Кохов.
Ни одной новой искорки не вспыхивает в глазах Грибана. Он смотрит капитану прямо в лицо и выговаривает чеканно и твердо:
- Вашему приказу я не могу подчиниться. Прикажет полковник сдать батарею вам - будете командовать. А пока за людей и технику отвечаю я.
- А я отвечаю за людей, за технику и еще за вас!
- Многое на себя берете. Ваше дело - разведка, - тихо произносит комбат.
Кохов оглядывает Грибана свирепым взглядом и неожиданно набрасывается на нас с Юркой:
- Марш в машину! Установить связь со штабом!
Хорошо отдавать приказы. "Установить связь" - и точка. А как ее установишь, если "Солнце" исчезло с нашего горизонта, не оставив своих координат? Ему, "Солнцу", нет никакого дела до того, что нам надо разбиться, а выполнить приказ капитана. Но выполнять надо. Это мы хорошо понимаем. И потому безропотно лезем в машину.
И снова начинается нудная, до бесконечности тягучая сказка про белого бычка…
- Солнце! Солнце! Я Луна-четыре. Я Луна-четыре. Отвечай, как слышишь? Как слышишь? Прием…
Раз, второй, третий повторяет. Юрка одно и то же.
А в ответ только треск разрядов, противный пронзительный писк, да бешено мчащиеся на соседней волне тире, точки, точки, тире…
Запустить бы сейчас Журавлеву порцию морзянки со скоростью групп пятнадцать. Я представляю, как, уловив в эфире пулеметные очереди ключа, Паша торопливо хватает карандаш и, нахлобучив наушники, быстро-быстро записывает цифры и буквы. Он может принимать до двадцати групп в минуту. Это когда тире и точки сливаются в неугасимую стремительную музыку. Кажется, в ней не под силу никому разобраться. Но Журавлев - радист первого класса. Он все поймет. И все запишет без единой ошибки. Ему бы только услышать… Но не слышит нас "Солнце". Исчезло, пропало оно куда-то вместе со штабной рацией и лучшим в полку радистом…
Приказы не обсуждают
Мглистая изморозь все плотнее окутывает высотку мутным холодным пологом. Пожары в Нерубайке и Сосновке погасли. Наверное, там уже обрушились хаты: зарево исчезло бесследно, растворилось в морозном воздухе. Самоходки занимают приготовленные им гнезда - выдолбленные в мерзлой земле неглубокие квадратные ямы. На каждую выемку наезжает машина. С бортов, сзади и спереди мы закрываем дыры брезентом. И под днищем получается неплохое, почти комфортабельное убежище: здесь нет леденящего ветра и можно спокойно спать, пока часовой не поднимет "в ружье".
Нам со Смысловым Кохов приказал не отходить от машины Грибана. И мы первыми забрались под стальное брюхо комбатовской самоходки, которая теперь стала похожа на клушку, а мы - на ее цыплят. На крышках от разбитых снарядных ящиков не очень удобно. Но если под бок постелить шинель, под головы сунуть вещевые мешки и, прижавшись друг к другу спинами, накрыться второй шинелью, то можно скоротать ночь без кошмарных снов. Только бы не свело от холода неприкрытые ноги.
- Ты часто так ночевал? - спрашиваю я Смыслова.
- Приходилось. - Он отвечает небрежно, словно речь идет о чем-то привычном.
Правда, он раньше меня на фронте и накопить опыт успел и по этой части. И все-таки верить ему с первого слова по крайней мере наивно. Никогда не поймешь, что у него на уме: в полку всем известно, что Юрка большой фантазер и любит поймать на слове, подковырнуть, поехидничать.
- В окопах ты тоже спал?
- Подожди, и ты еще поползаешь по окопам. Всему свое время…
Смыслов говорит это серьезным тоном. И я почти верю в его предсказание.
- И ты ни разу не простудился?
- На передовой не берет простуда… Военврач говорил, что это из-за нервной системы Павлова простуда не прилипает. Понимаешь, нервы пересиливают любую болезнь… Ну, хватит. Я спать хочу, - обрывает он разговор.
Это совсем не в его характере - на полуслове прервать свои мысли. Или он боится, чтобы я не начал расспрашивать его о "нервной системе Павлова", или смертельно устал. Правда, Юрке сейчас можно немножко вздремнуть. А мне скоро снова в машину, на рацию: Кохов приказал вызывать штаб полка через каждые двадцать минут, и мы делаем это по очереди.
…Снаружи, из-за брезента, доносятся тревожные настороженные голоса. Они заставляют невольно прислушаться. Один из них басовитый, раскатистый, другой - тенорок. И оба знакомые… Это комбат и начальник разведки. Если приподняться и просунуть между гусеницами руку, до них, наверное, можно дотянуться…
- По данным разведки корпуса, немцы намерены предпринять контратаку именно здесь. Не дай бог, если они ударят с этого фланга.
Узнаю голос Кохова - не совсем четко получается у него буква "р". Видимо, оба они склонились над картой: слышно, как шелестит бумага.
- Тут со стороны балки никакого охранения нет. Вот видишь дорогу… Вечером по ней двигалась мотопехота противника. В сторону Омель-города прошли три танка. Кстати, от этого шляха до нас полтора километра. Почти прямая наводка… А прикрытия нет и пока не предвидится…
Длительное молчание. А это уже голос комбата:
- Саперам не обещали подкрепление?
- Наоборот, сказали, чтоб на себя надеялись и больше ни на кого… Знаешь, Грибан, как сейчас выглядит наша батарея? Как колобок на носу у лисы. Помнишь его последнюю песенку?
- Помню. Только колобок-то стальной… Не по зубам будет фрицам. Челюсти обломают…
Я толкаю Юрку спиной.
- Ты слышишь?
- А ты тоже подслушиваешь? - Наверное, у него удивленное лицо. Стаскивая с меня шинель, Смыслов переворачивается на спину и шипит мне в ухо:
- Тише…
Мы умолкаем, напряженно вслушиваемся в каждую фразу. Кохов опять начинает горячиться, как недавно в машине:
- По-моему, мы должны сами принять решение. Мы имеем на это право.
- Решение уже принято командиром полка. Удерживать высотку. Он сказал, что она ключ ко всей обороне. А приказы не обсуждают.
- Но ведь ключ может оказаться в таком замочке, из которого его никто не вытащит. Еще неизвестно, что случилось в Нерубайке со штабом, а мы ждем указаний. От кого ждем?.. Слушай, Грибан… По-моему, надо пойти кому-то из нас к соседям. У командира саперного батальона должна быть телефонная связь со штабом бригады, через него и свяжемся с полком - со штабом, если он уцелел, или с тыловиками.
- Вот об этом стоит подумать…
Снаружи доносятся дробные автоматные переборы. Стреляют где-то недалеко. Даже здесь, под брезентовым пологом, отчетливо слышно, как вплетаются в трескучие отзвуки перестрелки хлопки винтовочных выстрелов.
…С хрустом откидывается смерзшийся брезент. В темноте щели вырастает расплывчатый силуэт Кохова.
- Быстро в машину! - кричит капитан срывающимся голосом.