Бежим дальше. Второй где-то рядом: они падали вместе. Ветки больно бьют по лицу, цепляются за рукава. Мы забываем об осторожности и с разбега натыкаемся на второго летчика. Он стоит под деревом, с которого свисает белое шелковое полотнище. Руки подняты вверх. Скрюченные пальцы дрожат. В глазах какая-то отрешенность. Лопочет:
- Плен, плен, геноссе… Гитлер капут… - Он что-то быстро-быстро говорит по-немецки, заискивающе заглядывает в лицо саперу.
Солдат срывает с него планшетку, обшаривает карманы. Пистолета нет. Он валяется рядом. Нащупав что-то под комбинезоном, сапер расстегивает молнию, вынимает бумажник, по-хозяйски засовывает его в планшетку.
- Ух и морда. Пришить бы его на месте. Как, ребята? - спрашивает сапер.
- Ты помолчи. Не имеем права, - перебивает его Смыслов. - Отведем на высотку - там видно будет. Только парашют снимем. Не пропадать добру.
Втроем тянем вниз зацепившееся за дерево шелковое полотнище. Оно удивительно крепкое. Вцепившиеся в него колючие крупные ветки и большие сучки с треском ломаются, а ему хоть бы что - ни одной дырки.
Сапер пытается навьючить парашют на себя. Но скользкие волнистые складки шелка струятся, сползают с плеча к ногам.
- Что ты выдумал? Пусть сам несет, - говорит Юрка солдату и жестом показывает на парашют летчику, который все понимает без слов. Немец проворно сматывает стропы, складывает полотнище, ловко, одним движением, взваливает его на плечо.
- Тренированный, гад, - цедит сквозь зубы сапер и подталкивает гитлеровца стволом автомата:
- А ну пошли!..
Поднимаемся вверх к Бубнову и Кравчуку.
Они уже освободили своего пленного от строп, и тот сидит на земле, запрокинув голову, прижавшись затылком к дереву. Его большие глазищи налиты кровью - наверное, от долгого висения вверх ногами. И лицо красное, напряженное. Он с трудом поднимается, осматривает распоротый комбинезон, отряхивается, мрачно косится в нашу сторону. Взгляд у него полон ненависти, презрения, смертной тоски.
Приводим пленных к землянке. К нам со всех сторон сбегаются батарейцы, окружают летчиков плотным кольцом. Удивляются. Разглядывают их во все глаза, отпускают реплики:
- Попались, орлы бесхвостые!
- Как вороны общипанные притихли…
- Отправить их обратно на небеса!
- А ну, прекратите базар! - строго приказывает Грибан. - Будете болтать, всех отошлю обратно к машинам.
- Обыскивали? - спрашивает он Бубнова.
- У длинного оружие отобрали. А этот сам бросил. Сдался… Документы здесь - в планшетке…
Грибан забирает планшетку, подходит к ящикам для снарядов и вываливает ее содержимое на доски.
Маленькие игральные карты, блокнотик, бумажник, что-то завернутое в засаленный платочек, завязанный аккуратненьким узелком.
Старший лейтенант брезгливо вытряхивает содержимое бумажника. Из него выпадают немецкие деньги, пачка фотокарточек, железный крест на сине-зеленой ленточке.
Я стою рядом и смотрю на снимки, разлетевшиеся по ящику веером. На них обнаженные женщины. Грибан перебирает фотокарточки. Одну за другой откладывает в сторону. На предпоследней задерживает взгляд, выпрямляется. Долго не отводит от нее глаз.
- Это у которого взяли?
- У рыжего, который пониже, - отвечает сапер, отобравший бумажник у летчика.
Грибан смотрит на пленного тяжелым, недобрым взглядом, опять переводит глаза на карточку, снова - на пленного.
- Вот что они с нашими сестрами и женами делают, - наконец произносит он глухо и расстегиваем верхние крючки полушубка, словно ему становится трудно дышать.
- Эту карточку все посмотрите, - говорит он, повысив голос. - И всё запомните…
Он протягивает фотографию нам.
На любительском снимке полураздетая девушка. Голые руки и плечи в шрамах, словно ее били кнутом. Крупный с горбинкой нос. Длинные, растрепанные черные волосы. Густые черные брови. Большие темные, округлившиеся в страхе глаза… Здоровенный улыбающийся детина в эсэсовской форме приложил палец к ее подбородку. Он, видимо, пытается приподнять ее голову, чтобы заглянуть девчонке в глаза. А рядом с ним самодовольные улыбающиеся морды. Выродкам весело - развлекаются…
Я не в силах взглянуть на рыжего. Он стоит рядом - рукой достать, а я не смею поднять на него глаза - боюсь, что ударю его прикладом или врежу пинка. Именно таким образом мне хочется заступиться за эту девчонку, со страхом закрывающуюся от объектива.
Саперы и батарейцы, рассматривающие фотографию, молчат, потрясенные увиденным на маленьком бесстрастном клочке бумаги. Но пауза длится недолго.
- У меня вот такая дивчина в Коломые осталась, - неожиданно произносит один из саперов.
И сразу как прорывается. Со всех сторон сыплются возгласы:
- Убить их мало!
- Бей их, ребята!..
Крепкий, коренастый сапер замахивается на рыжего прикладом, но его успевают схватить за руку, отталкивают назад. Рыжий невольно приседает, словно у него подгибаются колени, закрывается от удара руками. Глаза его снова полны животного страха.
Мельком смотрю на второго и поражаюсь. Он стоит, сжав тонкие губы в усмешке, выпрямившись во весь рост. Кроме ненависти и презрения, больше нет ничего на его белом, словно известковом, окаменевшем лице.
Перед нами вырастает Грибан. Комбат закрывает рыжего своей могучей фигурой:
- Прекратить!! - кричит он в упор солдатам, придвинувшимся к пленным вплотную. Обернувшись вполоборота к Бубнову, он бросает жестко и властно:
- В блиндаж их! Немедленно!
Кравчук и Бубнов подталкивают пленных к ступенькам, показывают им дорогу жестами. Рыжий опять понимает без слов. Он проворно бросается вниз, к двери. В узком проходе останавливается, оборачивается, затравленно смотрит назад. Сверху на него надвигается долговязая прямая фигура второго фашиста. Этот ничуть не согнулся перед опасностью. Не испугался. Он по-прежнему смотрит прямо перед собой и идет спокойно, заложив руки за спину, а рыжий в страхе пятится от него в дверь.
- Надо допросить их, Петр Семенович. У нас кто-нибудь знает немецкий? - спрашивает в блиндаже Грибан.
Бубнов пожимает плечами:
- По-моему, никто не шпрехает.
- Тогда бери Смыслова и Дорохова и ведите немцев в штаб бригады. Это оттуда просили взять языка. Зайдите по пути к Кохову. Пусть порадуется.
- Сейчас вести?
Грибан смотрит на него, словно не зная, что ответить на этот вопрос, наконец произносит:
- А когда же?! Не ставить же их на довольствие. У нас у самих харчей не хватает.
- Хорошо, сейчас и двинемся, - спокойно говорит Бубнов. - Собираться нам нечего - всегда готовы.
Грибан дает последние напутствия:
- Особенно берегите рыжего. Он своего фюрера продаст со всеми потрохами и кальсонами. Все расскажет. А эта глиста, наверное, из эсэсовцев. Матерый. А вообще они многое должны знать о расположении войск. Как-никак летчики. Ну, давайте…
- Товарищ старший лейтенант! - вступает в разговор Юрка. - Может, нас с Дороховым оставить, других послать?
- Почему? С какой стати?
- Нам же в разведку сегодня. За языком. Вы сами приказали готовиться.
Грибан глядит на Смыслова, словно первый раз его видит:
- Ты откуда свалился!? Вот они - языки. И не один, а два сразу. На кой черт они нам еще сдались. И этих хватит.
Выводим пленных из блиндажа. Мы со Смысловым шагаем сзади с автоматами наперевес.
- Знал бы, что так получится, - сам бы их обоих прикончил, - шипит Юрка, бледный от злости.
Я его понимаю: обидно, до боли обидно, что сорвалась наша разведка, а заодно улетучился верный шанс отличиться. Жди теперь, дожидайся другого подходящего случая…
Допрос
Кохов встречает нашу процессию вместе с командиром батальона саперов. Пока мы шли по тропинке оврага, ведущей к их роскошному блиндажу, кто-то опередил нас и успел обо всем доложить. Капитан и майор стоят торжественные и подтянутые, словно приготовились принимать парад.
- Поздравляю, Бубнов! - радостно говорит Кохов, зыркнув глазами на пленных. - Орден тебе обеспечен. Слово даю!
- Это летчики, да? - спрашивает майор.
- Так точно. Из "Юнкерса" выпали.
- А ну, покажите, что за птички над нами летают…
Кохов подходит к пленным вплотную и разглядывает их в упор, как музейные экспонаты. Особенно долго смотрит на рыжего. Капитан явно наслаждается его растерянностью.
- Очень кстати попались, голубчики. Как раз ко времени, - цедит он сквозь зубы. - Нам как раз языки нужны…
Кохов поворачивается к майору:
- У вас есть переводчик?
- Даже два.
- Давайте одного сюда.
Командир батальона приказывает саперам, разглядывающим пленных, позвать лейтенанта Гильмана и указывает нам на дверь пятинакатного убежища.
- Введите их!
В "подземном дворце" все так же светло и тепло. Бубнов с удивлением осматривает капитальные стены из гладко выструганных и тщательно подогнанных досок, аккуратно задрапированные простынями углы, удобные самодельные кровати, пышущую жаром печку-буржуйку.
- А у вас недурно, - говорит он Кохову. - Курорт!
Капитан пропускает его похвалу мимо ушей. Он не сводит глаз с пленных.
- Ты, Смыслов, встань в тот угол, - приказывает он. - А ты, Дорохов, вот сюда. Смотрите в оба. Неизвестно еще, что за птицы и как они себя поведут. А их посадить на эту скамью подсудимых. Хотя нет, пусть лучше стоят у стенки.
Бубнов бросает на стол планшет, изъятый у летчиков.